Во время наших занятий, а теперь мы стали заниматься вместе с Варенькой, в комнате тети Верочки часто появлялся Алик. Всегда стремительный, оживленный, вдохновенно серьезный, он охотно общался и с теми, кто был младше его, — а в том возрасте разница в шесть лет почти непреодолима. Стоило обратиться к нему, как лицо его озаряла приветливая улыбка; казалось, он рад видеть и слышать именно тебя и готов всё для тебя сделать. Его „налеты“ в комнату тети Верочки были всегда неожиданны и молниеносны. Тогда наши занятия прерывались, дверцы шкафа распахивались. Он брал оттуда нужные ему книги и удалялся так же стремительно, как приходил. „Вот видите, — говорила тетя Верочка, — Алик читает не одну книгу, как мы, а сразу пять“. Действительно, и на даче в „Отдыхе“ он раскладывал на садовом столике несколько книг и занимался так, как мы тогда еще не умели».
Монахине Досифее (Е. В. Вержбловской) запомнилось пребывание Алика в гостях на даче во второй половине 40-х: «Однажды — Алику было тогда 12 лет — матушка (схиигумения Мария) прислала его к нам на дачу пожить. Он прожил у нас недолго: недели две, может быть, три. Помню, что это был мальчик, который всё время сидел с книжкой, хорошо рисовал, был очень покладистым и тихим. Сначала, когда он приехал, я приняла его с внутренним неудовольствием — у меня была масса обязанностей, и я подумала: „Ну вот, еще и с мальчишкой возиться…“ Но он был очень тактичен и даже незаметен, и если я его иногда спрашивала: „Алик, ты хочешь то-то или то-то?“, он быстро скороговоркой отвечал: „Как хотите, я молчу“. Как будто уже тогда он сознательно вводил в свою жизнь слова Христа „откажись от себя“. Он очень много писал, и это было уже началом его работы над книгой „Сын Человеческий“.
Мы жили тогда на „Правде“, и я повезла Алика на „43-й км“, куда мы впоследствии переселились, знакомить его с детьми наших друзей. Они приняли его, но не совсем — считали его немного „воображалой“. А он был просто другим: он был, с одной стороны, совсем ребенком, а с другой — совсем взрослым, глубоким, наблюдающим и все понимающим человеком.
В моей памяти остался один эпизод, который я не могу забыть до сих пор. Неожиданно для всех нас приехала наша „казначея“ Лида, человек очень быстрый и несколько резковатый. Она вошла в калитку и крикнула: „Алька, собирайся домой“. Я не помню, чем он в это время занимался. Я была в саду и перебирала овощи. И вдруг он бросился ко мне, уткнулся головой в колени, совсем как маленький ребенок, и — зарыдал. Я положила руку ему на голову и почувствовала странную тревогу. Во мне возникла молитва, которая была направлена прямо к Богу: „Господи! Что за душа у этого ребенка? Господи, сохрани ее… что за душа у этого ребенка?..“ Его рыдания продолжались, может быть, несколько секунд. Потом он поднял голову, сразу овладел собой, спокойно попрощался с нами и — уехал. Заплакал как маленький ребенок, а ушел как взрослый и всё понимающий человек.
Моя молитва — она унеслась с быстротой птицы, я это чувствовала, потом вернулась через много лет подобно бумерангу. Я часто вспоминала этот эпизод, когда Алик, уже отец Александр, клал руку мне на голову и этим жестом успокаивал и снимал с меня все мои болезни, и физические, и душевные. И я думала, что вот та молитва, с которой я от всего сердца обратилась к Богу, она вернулась ко мне через его руки. Когда-то я гладила его голову, и вот сейчас он кладет свою руку как священник мне на голову, отпускает мои грехи и помогает мне в моих немощах».
Открытость и общительность Алика касались всех окружающих — все в какой-то степени получали частичку его позитивного внутреннего заряда. Так, в одну из смен, проводимых Аликом в пионерском лагере, он познакомился с группой глухонемых детей. Алик легко выучился азбуке глухонемых и с удовольствием разговаривал с ними языком мимики и жеста.
Увлеченность Алика биологией, отмеченная его младшим братом, находила выход и в написании им очень неординарных научно-популярных очерков. Сохранилась его тетрадка с названием «Из жизни природы (очерки). 1947 г. Москва» и следующим содержанием: «Вступление. 1. Самозащита и окраска. 2. Колонии и общества животных. 3. Переселение. 4. Взаимопомощь. 5. Великая любовь. 6. Превращение. 7. Ночная жизнь природы. 8. Четвероногие летуны. 9. Птица в воде и рыба на суше. 10. Отважные путешественники. 11. Гнезда и логовища. 12. Птицы-мухи. 13. Как растения сеют. 14. Как растения поедают насекомых. 15. Заключение». И хотя последний раздел и заключение этого очерка остались незавершенными, уровень повествования и эрудиции двенадцатилетнего автора, его живая любовь к природе и философский подход к ее явлениям дают представление о растущей зрелости Алика как писателя и исследователя. Очерк этот вполне заслуживает того, чтобы читать его младшим школьникам как захватывающую и гармоничную книгу о природе. Вот его начало:
«Нас окружает прекрасный и интересный мир. Он незаметен для глаза городского жителя, привыкшего видеть всё в ярком и крупном виде. Многое остается скрытым от внимания человека. Но стоит пристальней присмотреться и глубже вникнуть в жизнь природы, как перед нами откроется таинственный мир во всей его красоте. Вы увидите маленьких паучков, которые неподвижно висят целыми гроздьями, крепко сцепившись друг с другом. Мельчайших микробов в капле росы, дрожащей на зеленом листе. Майских жуков, которые с тихим жужжанием проносятся темным вечером над полями и рощами, потонувшими в серо-фиолетовой мгле… Много животных представляют для нас загадку. Но вдумайся хорошенько, и ты начнешь постепенно понимать тайну этих загадочных существ». Так Алик Мень приглашает нас в увлекательное путешествие в мир живой природы, который он видит цельно и глубоко.
«Бог дал нам две книги, — писал он впоследствии, — Библию и природу. С детских лет созерцание природы стало моей „теология прима“[41]. В лес или в палеонтологический музей я ходил, словно в храм. И до сих пор ветка с листьями или летящая птица значат для меня больше сотни икон. Тем не менее мне никогда не был свойствен пантеизм[42] как тип религиозной психологии. Бог явственно воспринимался личностью как Тот, Кто обращен ко мне».
В то же время чтение Библии пробудило в Алике любовь и жгучий интерес к истории. Читая Священное Писание, Александр старался досконально изучить те исторические сведения и детали, которые позволяли ему прояснить библейские события. Чтобы лучше понять Библию, он изучал римскую античность и Древний Восток.
Из письма отца Александра Меня Зое Маслениковой: «Занятия естествознанием (начавшиеся очень рано) воспринимались мной как приобщение к тайнам Божиим, к реальности Его замыслов. Изучая препараты или наблюдая в микроскоп жизнь инфузорий, я как бы присутствовал при некой мистерии. Это осталось навсегда. То же было и с историей, интерес к которой пробудило чтение Священного Писания. Мне была дорога каждая черта, которая могла пролить свет на библейские события. Отсюда любовь к древнему Востоку и Риму, служившим фоном священной истории.
Не меньше волновала меня и история Церкви, в которой я искал реальных путей и способов осуществления евангельского идеала. Прочтя в детстве Жития, я понял, что в них много декоративного, легендарного, не связанного с действительностью. Это привело к поиску подлинных источников, который стимулировался чтением неоконченной рукописи о. С. Мансурова[43] (я познакомился с ней году в 50-м, теперь она опубликована в „Богословских трудах“)».
«Я получил христианское воспитание в семье. Но если бы всё этим ограничилось, вера была бы для меня лишь дорогой сердцу традицией, вроде воспоминаний о детстве. Каждый воспитанный в религии человек в какой-то момент жизни сам встречает Бога на своем пути и делает выбор. Со мной это произошло в ранние школьные годы», — писал Александр Мень. В возрасте двенадцати лет Алик услышал личный призыв ко Христу и принял решение служить Богу как священник. Схиигумения Мария благословила его на этот путь. «Ты знаешь, все-таки христианство и все, что связано с ним, — это не наше», — сказал ему отец. — «А я докажу, что наше», — мягко ответил Алик.
В 1947 году, когда отмечалось 800-летие Москвы, он вместе с мамой впервые пришел в только что организованную Московскую духовную семинарию, чтобы узнать, по какой программе будут заниматься семинаристы и что требуется для зачисления. Его принял Анатолий Ведерников[44], бывший в тот момент инспектором семинарии, то есть, по сути, заведующим учебной частью. Ведерников, человек незаурядный и открытый, принимавший самое активное участие в возрождении московских духовных школ, пообещал Александру внести его в списки семинаристов по достижении им совершеннолетия. Вектор развития на ближайшие годы был определен.
Алик до предела уплотнил свое время, исключив любые отвлечения от намеченного им курса. Он продолжил активно читать и развиваться по плану, который с тех пор наметил для себя как основу основ. Читал философско-религиозные книги, изучал научно-популярную литературу. Выяснив программу духовной семинарии, он начал самостоятельно систематически заниматься предметами, входящими в эту программу.
Помимо изучения природы и биологии Алик был крайне увлечен астрономией. В возрасте тринадцати лет он исследовал взаимосвязь между библейским текстом о Сотворении мира и теорией эволюции. В его тетради, датированной 1948 годом и озаглавленной «Дни творения», читаем следующие заключения:
«Какой же мы можем сделать вывод из Библии и научных исследований?
1) Первоисточником миробытия является высшая разумная Сила, то есть Бог.
2) Мир возник не сразу, а в течение определенного времени.
О втором свидетельствует как сама Библия, так и исследования геологических пластов, которые даже дают приблизительное представление о тех промежутках времени, которые составили дни творения».