Прабабушка моя, Анна Осиповна, могучая, волевая женщина, рано овдовела, однако сумела вырастить семерых детей: Николая, Владимира, Илью, Якова (отца Веры Яковлевны Василевской), Розу, Веру и Цецилию (мою бабушку). До самой смерти прабабушка командовала ими».
Анна Осиповна в молодости тяжело заболела, и ее исцелил отец Иоанн Кронштадтский. Это случилось в конце XIX века в Харькове, где она осталась многодетной молодой вдовой. Анна Осиповна исповедовала иудаизм, и ей помогала община, к которой она принадлежала. На нервной почве у нее началось вздутие живота, остановить которое известными способами врачи не могли. Смерть и сиротство семерых детей были совсем рядом. В те дни соседка рассказала ей, что в Харьков приехал чудотворец Иоанн Кронштадтский. Анна Осиповна колебалась, поскольку не была православной, но все же пошла к нему через переполненную людьми площадь. Выслушав ее, Иоанн Кронштадтский сказал: «Я знаю, что Вы еврейка, но вижу в Вас глубокую веру в Бога. Помолимся вместе Господу, и Он исцелит Вас от Вашей болезни. Через месяц у Вас все пройдет». Он благословил ее, и опухоль начала постепенно спадать, а через месяц от нее ничего не осталось. Сохранилась семейная легенда о той встрече.
Несмотря на вмешательство отца Иоанна Кронштадтского в жизнь семьи, дети Анны Осиповны стали вольнодумцами и интеллигентами. И притом никто из них не знал идиш.
В очерке «О моих предках и родителях» отец Александр так пишет о детях Анны Осиповны:
«Трое из сыновей [Анны Осиповны] были образованными, инженерами, жили в Москве. Это были мужики большой физической силы и с хорошими, светлыми характерами. Впрочем, Илья был смутьян, и его чуть не приговорили к расстрелу за оскорбление офицера: он был военным, солдатом, офицер оскорбил его в бане, и он своротил тому набок челюсть. Перед судом прабабушка в трауре пришла к генералу, упала на колени и сказала, что он у нее — „единственный“. Парня не расстреляли, отправили в ссылку в Иркутск, а вскоре произошла революция.
Все мамины дядья умерли во время [Великой Отечественной] войны от голода. Как все крупные люди, они не переносили недоедания (Илья мог съесть 20 котлет за раз).
Роза была красивой и мечтала стать актрисой, но прабабушка этого не допустила. Роза вышла замуж за землевладельца из Финляндии и осталась там после революции. Ее дети, мои двоюродные дяди, выросли там. Один из них погиб во время Финской войны. После смерти мужа Роза уехала в Израиль, где и умерла (туда же уехал и другой ее сын).
Цецилия, моя бабушка, была страстной, волевой, религиозной женщиной. Она мечтала о научной карьере, в 1905 году уехала в Швейцарию и поступила в Бернский университет. Там встретила юного одессита Соломона Цуперфейна и вышла за него замуж. У меня сохранился их брачный контракт. Дед обожал ее до конца дней. Умерли они почти одновременно. Его отец (мой прадед) был одесским контрабандистом бабелевского типа: был отчаянным, страшно пил, имел 22 ребенка, погиб по глупости, когда на спор полез в какой-то котел».
Примечательно, что бабушка Александра Цецилия из любви к мужу поменяла медицинскую специальность на одну из областей химии. Супруги окончили химический факультет университета, и уже во время учебы в Берне в 1908 году у них родилась дочь Елена. «Дед между лекциями бегал взглянуть на нее. Был он сентиментален, постоянно говорил по-французски (его звали „французиком“, быть может, за усы). Окончив университет, они поселились в Париже. Летом 1914 года приехали в Россию навестить родственников. Дед был мобилизован, а семья поехала в Харьков, где и жила до Второй мировой войны. Дед держал потом на стене свою полевую сумку, в которой застряла пуля», — продолжает отец Александр.
В Швейцарии Цецилия Цуперфейн не раз слушала выступления Ленина и, несмотря на иудейское вероисповедание, прониклась его социалистическими идеями. После революции в России Цецилия стала искренне советским человеком, и когда ее дочь в возрасте девяти лет потянулась к христианской вере, отнеслась к этому крайне отрицательно.
Сама Елена Соломоновна (Семеновна) писала о том, что почувствовала Бога в самом раннем возрасте. Ее мать незаметно вложила в сердце дочери понятие о Боге — Творце вселенной, любящем всех людей. Когда она впервые услышала слова о страхе Божием, то с недоумением спросила маму: «Мы ведь любим Бога, как же мы можем Его бояться?» Мама ответила ей: «Мы должны бояться огорчить Его каким-нибудь дурным поступком». Этот ответ вполне удовлетворил Елену. Но душевная связь у нее была особенно сильна с ее бабушкой, Анной Осиповной, глубоко верующим человеком. Елена Семеновна так вспоминала о ней: «Я наблюдала, как она каждое утро молилась, горячо и искренне, и ее молитва как бы переливалась в меня… Бабушка меня ничему не учила, но ее пример и ее любовь ко мне действовали сильнее всяких нравоучений… У меня появилась потребность молиться. О чем я тогда молилась, я не помню, но молилась всегда перед крестом церкви Св. Николая, который был виден из нашего окна и удивительно горел перед закатом солнца. Мне это казалось чудом. Казалось, что, кроме естественного света, он сиял и каким-то иным Светом…» В частной гимназии, в которой училась Елена, она всегда оставалась на занятия по Закону Божьему, которые были свободными для посещения представителями иных вероисповеданий. Священник рассказал однажды о том, что Бог един, но в трех Лицах: Отец, Сын и Святой Дух. «Я это восприняла как аксиому, все просто и ясно уложилось в моем сердце. — пишет Елена. — В первом классе я с большим интересом слушала уроки по Ветхому Завету. Часто брала у девочек учебник и прочитывала то, что было задано.
Мама моя в это время давала уроки французского и немецкого языков и дома занималась с отстающими учениками. Была война, папа был на фронте. Маме приходилось думать о пропитании меня с братом, бабушки и себя. Бабушка вела хозяйство и много помогала маме. И морально, благодаря своей твердой вере, она крепко поддерживала маму в самые трудные военные годы…
Однажды одна из маминых учениц оставила у нас учебник Нового Завета, а сама уехала в деревню на летние каникулы. Я начала читать этот учебник (Новый Завет в изложении священника Виноградова) и чем дальше читала, тем более проникалась его духом и тем больше разгоралась во мне любовь ко Христу. А когда я дошла до Распятия и услышала слова: „Отче, прости им, ибо не ведают, что творят“, во мне что-то вздрогнуло, со мною произошло потрясение, какого никогда не случалось ни до, ни после того момента. Я забивалась в какое-нибудь укромное местечко и часами не сводила глаз с Распятия, целовала и обливала Его слезами. Я дала себе обещание непременно креститься». Вскоре, девяти лет от роду, она сказала матери о своем решении. Мать была в ужасе, начала кричать и даже бить ее, но Елена была непреклонна и твердила о том, что всё равно примет крещение. Вскоре вернулся с фронта ее папа, и мама рассказала ему о желании дочери. Папа постарался воздействовать на Елену лаской и любовью, но она твердо сказала ему, что всё равно выполнит свое намерение. Несмотря на запрет матери, она читала взятые в библиотеке книги о первых веках христианства — «Фабиолу» Уайзмена, «Камо грядеши» Сенкевича и «На рассвете христианства» Фаррара — и эти книги дали ей силы и вдохновение для дальнейшего противостояния матери.
«Я была еще ребенком и много играла. Все мои игры были наполнены содержанием тех книг, которые я читала. Даже в школьном хоре пели такие песни, как „Был у Христа Младенца сад“. Эта песня на меня необычайно сильно подействовала. Я как бы чувствовала себя среди еврейских детей, которые сплели для Христа венок колючий из шипов», — продолжает она.
В пору взросления во всех поэтических и литературных произведениях Елена искала христианские мотивы, близкие ее душе. Позже она примирилась с родителями и переехала из Харькова к двоюродной сестре Вере в Москву. С Верой у Елены с юных лет возникла особенная душевная близость, и родство по духу сплотило их на всю жизнь.
«В 1924 году я кончила семилетку и поехала погостить в Москву к бабушке, которая с 20-го года переселилась к сыну, потерявшему жену. У сына, моего дяди Яши, осталось двое детей: сын Веня и дочь Верочка. Все они приняли меня с большой любовью. А Верочка сразу привязалась ко мне, да и я к ней. Мы почувствовали, что души наши чем-то особенно близки друг другу, хотя характеры резко отличались: Верочка была замкнутой, большей частью грустной. Она всё еще никак не могла примириться со смертью матери, которую они с братом нежно любили.
Я была жизнерадостной, веселой девочкой, мне только что исполнилось 16 лет. Я радовалась жизни, радовалась тому, что меня окружают любовью и заботой. И когда мне предложили остаться в Москве и держать экзамен в восьмой класс, я охотно согласилась. Мама с папой тоже разрешили остаться в Москве, — вспоминает Елена Семеновна. — До 31-го года я работала и училась. В 31-м году закончила курсы чертежников-конструкторов и продолжала работать в проектной конторе „Кожпроект“. Когда я получала новое задание — чертеж или какую-нибудь другую работу, я мысленно испрашивала благословение Божие на эту работу и благодарила Бога, когда кончала работу: никто меня этому не учил, это была у меня внутренняя потребность. Иногда мне очень хотелось помолиться. Тогда я уходила на плоскую крышу нашего учреждения (большой дом у Устьинского моста, который мы сами проектировали) и там находила место, где меня никто не видел. Никто из сотрудников, кроме моих близких подруг Ани[5] и Лины, не догадывался о моем мировоззрении. Только однажды, на Пасху, один из наших инженеров, как бы в шутку, обратился ко мне с праздничным приветствием: „Христос воскрес, Елена Семеновна!“ Я ему так ответила: „Воистину воскрес!“, что он попятился назад с открытым ртом».
Определяющее влияние на становление Александра Меня оказали именно мать и ближайший круг ее единоверцев, которые в те тяжелые годы сохранили светильник веры и раскрыли перед ним Евангелие. Удивительный дар сердца, которым обладала Елена Семеновна, — дар ясного и глубокого понимания христианского мироустройства и нравственных основ человеческих отношений — благотворно повлиял на Александра, дал ему внутренний стержень.