И внешне Александр не старался выглядеть «уставщиком». В отличие от отца Сергия, который даже дома носил рясу и подрясник, Александр часто ходил в цветастой рубашке навыпуск, а в солнечную погоду носил темные очки (в том числе на панихидах).
При этом Александр никого не призывал к вере — его катехизаторские занятия были именно беседами, на которых прихожане храма чувствовали себя очень свободно. Александр всегда ценил внутреннюю свободу человека и никогда не навязывал готовых решений. Но его любовь ко Христу творила чудеса — он был наполнен ею с первых лет своей жизни, и прихожане храма часто принимали решение о крещении, вдохновившись его обликом и примером.
Еще в подростковом возрасте Александр сделал наброски и рисунки к своей книге «Сын Человеческий», первая редакция которой была полностью оформлена в период его служения в Акулове. «Тогда, будучи еще совсем юным, начал он писать свою первую книгу „Сын Человеческий“, — пишет Анна Корнилова. — Первый вариант ее в машинописном виде в матерчатом темно-вишневом переплете до сих пор бережно хранится мною рядом с таким же самодельным изданием книги Сергея Иосифовича Фуделя „Наследие Достоевского“».
«Он написал эту книгу в двадцать один год, — продолжает Павел Мень. — Самая главная задача этой книги в том, чтобы наш современник, не имеющий специального духовного и исторического образования, после ее чтения смог открыть Евангелие и понять его. И эта задача была выполнена. „Сын Человеческий“ переведен на многие европейские языки. Александр сумел достучаться до сердца человека, чтобы тот понял евангельскую Радостную Весть».
Как указывает отец Александр в своих записях, книга «Сын Человеческий» была выделена им в те годы из его масштабной работы об исторических путях христианства. Как самостоятельный труд «Исторические пути христианства» были впоследствии значительно переработаны и дополнены автором, результатом чего стало появление шеститомника «История религии». От первоначального варианта остались лишь разрозненные черновики, а написанную в тот же период книгу «О чем говорит и чему учит Библия» Александр не стал сохранять как отдельное произведение. «История религии» включила в себя материалы и этой его ранней книги. Первыми читателями, комментаторами и горячими поклонниками его литературных трудов стали Николай Евграфович Пестов и Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин.
Впоследствии Александр рассказывал также о биологе и богослове Владимире Дмитриевиче Коншине[99] и его отношении к книге «Исторические пути христианства» в то время: «…Каста в нем сказывалась. Как-то я увидел у него на столе альбом икон дореволюционного издания. Впился, разумеется. Он, недоумевая: „Что, тоже интересуетесь?“ Это была область, куда вход был открыт не всем. А в отношении ко мне уже была настороженность, что ли, нет, не настороженность, а мизерная, едва уловимая нота недоверия. Я всё не мог понять почему. Возможно, потому, что в это время я пустил читать свою книгу „Исторические пути христианства“, написанную, между прочим, как бы параллельно „Историческому пути Православия“ Шмемана. Невольно шла полемика. Все мои сегодняшние мысли о единстве Церкви там уже были, но — выраженные с горячностью 19-летнего юноши».
Над книгой «Сын Человеческий» Александр работал в состоянии особого духовного подъема — сбывалась его давняя мечта донести евангельскую весть в массы самым доступным и современным языком. На страницах этой книги Александр необычайно ярко воссоздал евангельскую эпоху и показал читателю образ Иисуса Назарянина таким, каким Его видели современники. Он построил жизнеописание Христа на основании Евангелий и лучших имеющихся комментариев к ним, используя также множество других литературных источников, чтобы показать жизнь Иисуса доступным даже для непросвещенного человека образом.
«…Нельзя забывать, что путь Христов проходил среди людей определенного времени, что к ним в первую очередь было обращено Его слово, — пишет отец Александр в предисловии к „Сыну Человеческому“. — Св. Иоанн Златоуст рекомендовал, читая Евангелие, представлять себе конкретную обстановку, служившую фоном священных событий. Теперь мы можем следовать этому совету успешнее, чем во дни самого Златоуста, поскольку располагаем более подробными сведениями об Иудее I века. Увидеть Иисуса Назарянина таким, каким видели Его современники, — вот одна из главных задач книги о Нем».
С первых же страниц книги читатель погружается в захватывающую панораму истории, нарисованную автором. Это описание настолько кинематографично, что книга не раз впоследствии становилась основой для документально-художественных фильмов: «Весной 63 года до н. э. на дорогах Палестины показались колонны римских солдат. За ними со скрипом тянулись обозы, грохотали тяжелые осадные орудия, в тучах пыли блестели панцири легионеров и колыхались боевые знамена. Командовал армией сорокатрехлетний полководец Гней Помпей…»
Автор пишет настолько убедительно, уделяя настолько пристальное внимание географическим и политическим реалиям и быту той эпохи, что читатель ясно видит Палестину времени рождения и жизни Иисуса, как будто бы переживая всё происходящее вместе с автором, только что вернувшимся оттуда в наше время.
Каждая тема повествования, затронутая Александром Менем в «Сыне Человеческом», наполнена его поэтическим восприятием: «Самое непостижимое в пророках — тайна их вдохновения. Они не строили гипотез, не создавали умозрительных систем, Бог непосредственно через них возвещал Свою волю. Речи пророков обычно начинались словами: „Так говорит Яхве“. Дух Господень овладевал ими с покоряющей силой, и люди внимали их голосу как голосу Неба. Это чудо потрясало самих пророков».
Важно и то, что при написании «Сына Человеческого» автор ставил перед собой задачу описать происходящие в книге события предельно достоверно с научно-исторической точки зрения. Вот, например, как он описывает в своей книге эпизод избиения младенцев после получения царем Иродом известия о рождении Мессии: «…Ирод безрезультатно ждал вестей: маги предпочли идти на родину другим путем, минуя Иерусалим. Убедившись, что его план не удался, царь решил разом покончить с предполагаемой опасностью. В Вифлеем был направлен отряд солдат с распоряжением умертвить там всех младенцев моложе двух лет. В какой степени приказ был выполнен, неизвестно. Ирод несомненно давал его в глубокой тайне. Даже Иосиф Флавий, писавший о тех временах, не упоминает о вифлеемской трагедии».
В «Сыне Человеческом» необычайно глубоко показаны психология и внутренний душевный мир героев книги. Вот, например, как автор пишет о становлении Иисуса как личности: «Становление любой личности, а особенно необыкновенной — всегда загадка, тем более не дано нам проникнуть в тайну души Иисуса. Можем ли мы знать, о чем думал Он, работая в маленькой мастерской, о чем молился? Одно только кажется бесспорным: Он был свободен от конфликтов, которые с детских лет терзают человека; над Ним не имели власти демонические стихии. Если и знал Он внутреннюю трагедию, то рождали ее лишь одиночество, сострадание, боль от соприкосновения с миром зла, а не муки греха и борьбы с темными инстинктами. Об этом свидетельствует всё, что известно о характере Иисуса. Даже такой враждебный христианству ученый, как Давид Штраус, после длительных размышлений над Евангелием признал, что гармоничность духа Иисусова была не следствием внутреннего кризиса, а результатом естественного раскрытия заложенных в Нем сил. <…> В Нем не было чувства греховности, которое присуще каждому святому, не было ничего ущербного. Пусть даже часто Он оставался непонят и одинок, это не омрачало просветленности Его духа; Иисус постоянно был с Тем, Кого Он называл Своим Отцом».
Александр Мень наглядно показывает причину безусловного приятия Иисуса окружающими: «Притчи издавна были известны в Израиле, но Иисус сделал их основным способом выражения Своих мыслей. Он обращался не к одному интеллекту, а стремился затронуть все существо человека. Рисуя перед людьми знакомые картины природы и быта, Христос нередко предоставлял самим слушателям делать выводы из Его рассказов. Так, избегая абстрактных слов о человеческом братстве, Он приводит случай на иерихонской дороге, когда пострадавший от разбойников иудей получил помощь от иноверца-самарянина. Подобные истории западали в душу и оказывались действеннее любых рассуждений. <…>
Есть глубокий смысл в том, что проповедь Евангелия оказалась тесно связанной с этой страной. Весть о Царстве Божием впервые прозвучала не в душных, пыльных столицах, а у берегов лазурного озера, среди зеленеющих рощ и холмов, напоминая о том, что красота земли есть отражение вечной красоты Неба».
Автор неоднократно показывает глубинную символику того факта, что учение Христа было впервые открыто простым, малообразованным людям: «Если бы Благая Весть была сначала вручена „мудрецам“, возникла бы опасность, что ее суть останется затемненной. Так произошло сто лет спустя, когда новую веру приняли восточные оккультисты и переплели христианство с гностической теософией. В подлинной же чистоте Евангелие смогли сохранить именно простецы, чуждые гордости и „лидерства“, не отравленные сухой казуистикой и метафизическими теориями, люди, которые внесли в учение Иисуса минимум своего. Личность, мысль, воля Господа были для них единственным и самым дорогим сокровищем».
Отец Александр подчеркивает, что проповедь Христа была обращена не к безликому «народу», а к личности: «…В толпе духовный уровень людей снижается, они оказываются во власти стадных инстинктов. Поэтому Христос придает такое значение отдельным судьбам. В любом человеке заключен целый мир, бесконечно ценный в очах Божиих. Если Иисус и пользовался словом „стадо“, то в Его устах оно звучало совсем иначе, нежели в наши дни. Для Его слушателей оно ассоциировалось с предметом любви и постоянной заботы: на овец смотрели почти как на членов семьи. „Добрый пастырь, — говорил Иисус, — каждую овцу зовет по имени“ и готов „положить за нее жизнь“».