<…>
Отец Александр отличался тем, что он почти всегда улыбался, контакт с любыми людьми был у него окрашен радостью, а это не соответствует расхожему понятию (тогдашнему, во всяком случае), потому что чаще всего священник — это такой сумрачный человек, серьезный. Я не говорю, что о. Александр был несерьезный — он был весьма серьезный, но при общении с людьми он всегда был очень доброжелательный, очень светлый и улыбчивый. <…>
После знакомства мы с Барабановым приезжали к нему, и он читал нам — двум молодым людям, студентам — лекции, давал литературу из своей библиотеки. Всё это было тогда недозволенной деятельностью. Официально не было такого закона, но для всех граждан Советского Союза было совершенно очевидно, что это запрещено. Священник, который у себя дома читает лекции о христианстве двум молодым людям, был в глазах властей преступником, заслуживающим наказания. <…>
Очень важное для меня событие произошло на Пасху 1963 года. Ну что значило тогда прийти в храм на Пасху? Вокруг стояло оцепление: дружинники и милиция пропускали в церковь только пожилых людей, а молодых — ни под каким видом. Поэтому я приехал довольно рано. До начала службы было еще далеко. Мы беседовали, как обычно, и о. Александр спросил: „А что, собственно, вам мешает креститься?“ Я говорю: „Ничего“. Он: „Ну тогда это грех!“ И мы прошли в другую комнату, где он меня крестил. При этом присутствовали только мы двое, у меня не было, конечно, крестика нательного, и, когда дошло дело до этого, он просто снял с себя крестик и надел мне».
Жена Евгения Барабанова Наталья Комарова вспоминает, как в жаркий день после службы в алабинском храме отец Александр пригласил их искупаться. Они подошли к пруду, и отец Александр, не пробуя воду, сразу вошел в нее. «Он шел и отдавался стихии так, как отдавал себя в руки Всевышнего всегда и во всем»[115].
«…Помню, как в 1963 году мой друг Евгений Барабанов впервые взял меня познакомиться с „очень интересным человеком“, — рассказывает Михаил Аксенов-Меерсон. — Я удивился, что он привез меня к священнику — это была моя первая встреча с православным священником. И отец Александр поразил меня своей легкостью и естественностью обращения, и самое главное (я тогда учился на историческом факультете) — он поразил меня огромным, намного превосходящим мое знанием предмета. Он говорил со мной об истории, о которой, как я тогда понял, я имел очень приблизительное представление.
Отец Александр произвел на меня неизгладимое впечатление своим благодушием, жизнерадостностью, эрудицией и общительностью. Но религия меня тогда еще не интересовала. Я обратился через два года в ходе собственных исканий и под действием собственного внутреннего опыта. Но сразу стал его прихожанином и, смею даже сказать, другом. Отец Александр сыграл огромную роль в моей жизни, равно как и в жизни многих других, кому посчастливилось встретиться с ним на жизненном пути и сблизиться. В нем была сила жизни преизбыточествующей, некая концентрированная биомасса, как теперь говорят. Эта благодатная сила духа в нем кипела, привлекая к нему толпы народа, в их числе и меня. Глядя на него, я стал подумывать о священстве».
Став настоятелем, отец Александр первым делом принялся за обновление храма. Благодаря его неиссякаемой энергии в 1962 году был произведен полный капитальный ремонт. В частности, построена котельная, откуда в храм, прежде отапливаемый печами, провели отопление. Затем отопление провели и в сторожку, где жила семья отца Александра. После этого молодой настоятель взялся за росписи стен храма. Как вспоминал об этом сам отец Александр, он замазал все безобразные изображения на стенах и дал лучшим иконописцам заменить почти все иконы. Так, иконописец и реставратор Мария Соколова[116] написала для алабинской церкви храмовую икону. Однако стены отец Александр не решился расписывать фресками, считая, что в результате трехсотлетнего отсутствия иконописи в храмах простой человек иконописных изображений не понимает и не любит. Поэтому он составил эскиз и расписал стены «под Васнецова», пригласив для этого художника из МОСХа Бориса Мухина[117]. Впрочем, даже такой безобидный проект требовал определенной конспирации — во время росписи стен храма всегда был дежурный из прихожан, предупреждавший художника о появлении в поле зрения незнакомых людей. Если такое случалось, то храм с работавшим в нем художником запирали на ключ. Но в целом всё прошло благополучно, и стены храма были постепенно расписаны. Сзади во всю стену был написан «Страшный Суд» — копия с картины Васнецова, киоты были позолочены, иконостас полностью переписан, решетки заменены. Были изготовлены латунные подставки, на которые поставили лампады, сделанные из хрустальных чешских ваз в виде чаш.
В окна были вставлены витражи. Алтарь соорудили из мраморных плит, которые в прошлом использовались для столиков в кафе. Их почистили и отполировали, резчики вырезали на них крест. Они также сделали новые аналои и кафедру со ступеньками для проповедей. Вышедшие из употребления массивные стеклянные двери метрополитена были превращены в новые двери для притвора, которые с большим вкусом расписал тот же Борис Мухин.
Неподалеку от поселка Голицыно, который также относился к приходу алабинского храма, отец Александр обнаружил церковь, используемую местной администрацией в качестве овощехранилища. Изуродованная многолетним советским хозяйствованием, она все же сохранила фрагменты удивительной красоты интерьеров и, в частности, облицовку стен цветным итальянским мрамором. Значительная часть колонн и киотов была разбита, но две колонны и мраморные киоты администрация согласилась передать алабинскому храму Покрова. Будучи встроенными в стены храма на новом месте, они обрамляли расширенный проход в придел.
Отец Александр помог деньгами сельсовету на строительство местной дороги и, в порядке помощи, со своей стороны попросил разрешения построить на их территории церковный туалет (храм был расположен через забор от территории клуба и сельсовета). Так недалеко от храма был построен кирпичный туалет.
Батюшке дарили для храма старые иконы, многие из которых поместили в храме после реставрации. В отремонтированной колокольне при храме устроили запасник. Отец Сергий Хохлов оказался незаменимым помощником отцу Александру не только в служении, но и в проведении ремонтных работ. Будучи мастером на все руки, он мог достать нужные материалы, договориться с любыми рабочими, а часто и работал с ними на равных. Весь церковный причт и подсобные служащие также были очень сплочены вокруг настоятеля и помогали в его кипучей деятельности. Проектируя и продумывая каждую деталь убранства, отец Александр воплощал в жизнь свою давнюю мечту о том, как должен быть устроен храм.
Затем, как рассказывал отец Александр, он осуществил «изгнание торгующих из храма». «Ящик» был удален из церкви в притвор. Уголок старосты отгородили сплошной деревянной стеной, в которой вырезали небольшое окошко. Таким образом, бренчание монетами происходило вне храма. А в храме на месте «ящика» устроили канун для служения панихид. По субботам отец Александр объяснял прихожанам значение «Символа веры», молитв и службы. В этом начинании принял деятельное участие и отец Сергий.
Благоустройство храма, задуманное отцом Александром, носило не только внешний характер. Например, красивыми большими буквами были написаны на листах все молитвы, после чего их вставили в рамки высотой с полметра и повесили в притворе храма. На противоположной стене поместили правила поведения в храме.
На крестные ходы для Пасхи собирали множество старых икон, укрепляли их на шестах, и когда начиналось шествие, это выглядело очень необычно для того времени: отец Александр собирал молодежь, которая торжественно шла впереди процессии. Староста храма никак не препятствовала, а, напротив, полностью полагалась на настоятеля.
Работы по реставрации храма продолжались все три года служения отца Александра в Алабине в качестве настоятеля и были закончены в 1964 году.
Во многих отношениях первые годы священнического служения отца Александра в Алабине стали для него такими же счастливыми, как первый год его студенческой жизни в Балашихе до отъезда в Иркутск. Это было время независимости и полноты жизни. К тому же кончилась нужда. Будучи настоятелем храма и постоянным автором «Журнала Московской Патриархии», он дополнительно брал иногда заказы на написание кандидатских и магистерских диссертаций в Московской духовной академии, в которой и сам вскоре начал заочно учиться. В этот период в полной мере стали реализовываться его таланты проповедника, писателя, семьянина и организатора. Он стремительно завоевывал симпатии и легко находил общий язык с людьми любого социального статуса.
Правящий архиерей митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) до конца своей жизни очень тепло относился к отцу Александру. Гостями в его храме бывали архиепископы Киприан[118] и Леонид[119].
В 1961 году умер отец Николай Голубцов. Несмотря на обширность его паствы, глубокого общинного единства внутри ее не было, и со смертью отца Николая связи, существовавшие между его духовными детьми, распались. Духовником Александра Меня с этого момента и до самой своей смерти в 1976 году стал отец Борис Васильев.
Праздниками для отца Александра, начиная еще со времени его служения в Акулове, были собрания по четвергам у Анатолия Васильевича Ведерникова в Переделкине. В доме редактора «Журнала Московской Патриархии» собиралось множество духовно одаренных людей. Именно здесь Александр познакомился со священником Дмитрием Дудко и с Евгением Бобковым, будущим старообрядческим священником. Зачастую в этот дом приезжали на весь день. Здесь разгорались оживленные диспуты по самым насущным проблемам церковной и общественной жизни, здесь обменивались книгами, слушали музыку. Сын Анатолия Васильевича Николай и его жена Нина Аркадьевна были выпускниками консерватории и прекрасными пианистами. Николай Анатольевич, будущий священник, великолепно знал церковную музыку и виртуозно импровизировал на любую заданную тему.