вах: вламывались, входили, надевали шапки и бросались тут же все ломать. Я не могу сказать — я это даже отрицаю, — что непосредственно свыше было дано указание закрывать церкви хамски. Было сказано: закрывайте культурными способами, щадя чувства верующих. Но эти олухи на местах — раз начальство велит — стали душить людей».
На фоне этих событий начались выступления многих активных людей, одним из которых был Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин. Отец Александр познакомился с ним еще летом 1956 года. Они случайно встретились в редакции «Журнала Московской Патриархии», куда Александр Мень пришел к Анатолию Васильевичу Ведерникову. Тогда, будучи уже на третьем курсе института, Александр приехал в Москву, чтобы прозондировать почву по поводу своего поступления в семинарию. Анатолий Васильевич был тогда ответственным секретарем редакции «Журнала Московской Патриархии» и давал Левитину писать статьи для журнала, пытаясь таким образом его поддержать. Когда Александр вышел после разговора с Ведерниковым, он увидел сидящего Левитина. «В очень сильных очках, видимо, очень плохо видящий, черный такой, взъерошенный, очень подвижный, весь какой-то изломанный — он сразу заговаривает со мной и рассказывает мне „тысячу и одну ночь“ про себя: сообщает мне с ходу, что он только что вернулся из лагерей, что он был обновленческим дьяконом, что он был учителем, что он сейчас работает учителем, сообщает тут же, что он под псевдонимом пишет статьи в „Журнал Московской Патриархии“», — рассказывал отец Александр.
Из редакции они пошли пешком — и прошли от Новодевичьего монастыря до Кремля. Левитин рассказывал Александру всю эпопею, которую он впоследствии запечатлел в своей книге «Очерки по истории церковной смуты». История церковного раскола глубоко интересовала Александра с юности, поскольку всё его окружение с детства было причастно к этой теме. Никаких книг об обновленчестве тогда не было, и вот Александр встретил живого свидетеля тех событий. Говорить об истории раскола Левитин мог бесконечно. «Да, кстати…» — произносил он между двумя рассказами и начинал следующий рассказ. Левитин показался Александру очень живым. Его поразило, что, пройдя через лагерь и через такие жизненные испытания, он сохранил оптимизм и бодрость. Отец Левитина был евреем, официально крестившимся до революции, но не ставшим христианином и плохо относившимся к религии вообще, а мать была русской, терпеть не могла евреев и быстро ушла от отца. Сам он с детства был религиозен, родился христианином и с рождения находился как бы между молотом и наковальней. Мать ненавидела своего сына за то, что тот сын еврея, а отец не принимал православия сына. Это создало надлом в его психике, и, по воспоминаниям отца Александра, чувствовалось, что Левитин психически потрясен. Его личная жизнь также не сложилась.
В 1943 году Левитин, состоявший тогда в обновленческой церкви, был рукоположен в сан диакона и назначен в клир Неопалимовской церкви в Ульяновске. В 1946 году принес покаяние патриарху Московскому и всея Руси Алексию I и был принят как мирянин. Работал школьным учителем. В 1949 году был арестован и приговорен к десяти годам заключения за то, что в частном разговоре назвал Сталина «обер-бандитом». Реабилитировали его только в 1956-м. Левитин с тех пор проводил в Москве миссионерскую деятельность среди оппозиционной молодежи. Без молодежного окружения представить его в этот период практически невозможно. Один раз в неделю в 1967–1969 годах он устраивал в своем доме «журфиксы», куда мог прийти любой желающий. На них он в основном рассказывал о своей жизни, которую впоследствии подробно описал в изданных в эмиграции мемуарах, и вел политические беседы о положении в СССР и преследовании диссидентов, а также объяснял основы православия.
«Мы с ним расстались друзьями и часто встречались потом, — рассказывал отец Александр. — Единственный раз в жизни у нас была тяжелая ссора, потому что он, благодаря своему невероятному языку, меня сильно подвел, так что некоторое время у нас было охлаждение. Но потом мы снова помирились. Анатолий Эммануилович был человек резкий, но добрый, с очень твердыми, ясными христианскими принципами. У него была некоторая примитивность, прямолинейность взглядов, которая полностью искупалась их цельностью. Люди утонченные, снобы, люди, так сказать, богословски изощренные, считали его ограниченным, чуть ли не пошлым, но это все неверно: его „примитив“ был гораздо выше их изощренности, потому что он был очень цельный человек. Это было целостное мышление, целостное сознание, целостная вера, целостный духовный опыт, целостная личность».
Отец Александр считал Анатолия Эммануиловича человеком ортодоксальным, а Желудков назвал его «агнцем в догматическом смысле», считая, что у него не было левых «загибов». При этом Левитин был очень социалистически настроен, полагая, что христианство и социализм необходимо соединить. Его мысль о том, что христианин должен бороться с общественной неправдой, казалась отцу Александру совершенно естественной. Травлю Левитина отец Александр связывал в первую очередь с его еврейским происхождением и резкостью его выступлений. «Это был один из самых светлых людей, которых я встречал: живой, активный, искренне религиозный, хорошо понимающий, что в Церкви есть проблемы, пытающийся как-то на них ответить», — говорил он об Анатолии Эммануиловиче.
Фактически Левитин стал первым автором религиозного самиздата: начиная с 50-х годов он стал писать апологетические статьи и брошюры, выступив в первую очередь против ренегатов. Когда в конце 50-х вышла брошюра отреченца Дулумана[131] «Почему я перестал верить в Бога», Левитин немедленно ответил на нее самым решительным образом. Так начался самиздат. Затем он стал писать резкие, обличительные статьи. Почти на каждое заметное антирелигиозное выступление в прессе он отвечал собственным выступлением в духе советского памфлета, написанным в таком же советском стиле. Очень существенным был его вклад в дело защиты Почаевской лавры, монахов и богомольцев которой в 61-м году жестоко травили местные органы власти. Памфлет Левитина привлек внимание общественности к этому беззаконию, а впоследствии был опубликован на Западе.
Однажды, в разгар описываемых событий, отец Александр и отец Николай Эшлиман прогуливались по парку в Петровском, неподалеку от алабинского храма. «Мы гуляли в парке, я сказал отцу Николаю: „Собственно, а почему вот таким несчастным людям писать? Давай соберем факты и напишем конкретно, адекватно и авторитетно, чтобы люди знали“, — вспоминает отец Александр. — Ну что ж, — он настолько пришел в экстаз от этой идеи, что стал меня целовать и вообще вознесся духом горе». Во время очередной встречи с отцом Дмитрием Дудко и с другими священниками эта идея стала обсуждаться в деталях. И в конце концов этот разговор привел их к тому, что говорить о конкретных эпизодах беззаконий власти мало, следует искать корень. Корень зла они увидели в том, что все происходит от попустительства архиереев. Те представители Церкви, которые должны отстаивать дело Церкви, не борются за него. В результате после передачи власти старостам любая староста может в любой момент закрыть храм по своему желанию или по указанию райисполкома. Таким образом, первопричину сложившейся ситуации отцы увидели в реформе 1961 года и стали думать о том, каким образом выступить против нее.
Немаловажно отметить основные вехи внутреннего развития и творчества, изложенные отцом Александром в записях об алабинском периоде его служения:
«1961–62
Пишу „Магизм и Единобожие“. Изучаю Фрейда. Символистов, особенно Белого. Много антропософии. Пушкин. Лескова начал читать много еще в Иркутске. Ибсен. Метерлинк. Познакомился с трудами Тейяра де Шардена[132]. Нашел в нем родную душу.
В церковно-исторической сфере учителями были Болотов[133], Гарнак[134], Дюшен[135].
1963
Поглощен строительством. Пишу индийские главы „Магизма“. Индия идет полным ходом. Пишу „У врат молчания“».
Итак, с 1960 года отец Александр работает над шеститомной историей религии. «Сейчас, — писал отец Александр, — когда многие люди захвачены духовными поисками, мне казалось важным показать, как человек прошлого искал Бога». Его цель — по возможности доступно изобразить драматическую картину духовного развития дохристианского человечества. Общее название цикла, объединяющее все шесть томов — «В поисках Пути, Истины и Жизни». В этом труде отец Александр осуществил нереализованный замысел Владимира Соловьева и обратился к христианскому осмыслению религиозной истории. «Для каждого, кому близки и дороги вопросы духовной культуры, проблема происхождения христианства должна представлять огромный интерес, — пишет в предисловии отец Александр. — Она всегда приковывала внимание людей: ее пытались понять с самых разных позиций и под различными углами зрения. Но, удивительное дело, даже сторонники весьма далеких друг от друга взглядов обращали внимание главным образом на ту эпоху и среду, в которых христианство возникло. Даже богословская литература, как правило, ограничивалась этим подходом. Между тем Благая Весть, принесенная евангельской проповедью, явилась ответом не только на чаяния людей эпохи Августа и Тиберия. В христианстве завершился длительный всемирно-исторический процесс религиозных исканий человечества».
Первый том, «Истоки религии», посвящен вопросу о сущности и происхождении религии. «Еще в античные времена, — пишет отец Александр, — считалось, что нет ни одного народа, который был бы совершенно лишен веры. Это утверждение сохраняет силу и поныне. Как верно заметил Н. Бердяев, даже атеистов нельзя считать людьми по-настоящему неверующими. В их воззрениях проявляется смутное религиозное чувство, хотя и направленное на земные объекты, личности и идеи. Антирелигиозные доктрины нередко бывают связаны с внутренними порывами мистического характера; идеологические мифы, принимаемые на веру, есть по существу перелицованная религия.