<…> Не случайно материалисты, хотя в теории и признают примат экономики, на практике предпочитают апеллировать к „сознанию“, „идеям“, „вере“». Анализируя высказывания и опыт множества ученых и философов разных времен и народов об их понимании Божественного Начала, отец Александр показывает всю многогранность духовных поисков величайших умов человечества. Он приходит к выводу о том, что вера есть «сила, связующая миры, мост между тварным духом и Духом Божественным. И укрепленный этой связью человек оказывается активным соучастником мирового созидания. <…> Религия — это связь человека с самим Источником бытия, которая делает его жизнь полной смысла, вдохновляет его на служение, пронизывает светом все его существование, определяет его нравственный облик».
Примечательна история написания отцом Александром одного из фрагментов «Истоков религии», о которой рассказывает Павел Мень: «…На участке[136] построили еще один маленький домик, который за символическую плату сдавали папиному знакомому Якову Андреевичу Абрамову. Он был из старообрядческой семьи, что сказывалось в языке, но никак не в поведении. С ним случилась беда. Он страдал воспалением тройничного нерва, и ему была сделана операция с трепанацией черепа. Он умер на операционном столе. Но врачи электрическим током заставили сердце биться. Клиническая смерть длилась семь минут.
Яков Андреевич рассказал нам, как вышел из своего тела, как проник сквозь закрытую дверь на балкон, как увидел необычное небо и сияющее золотыми лучами солнце (а день тогда был пасмурный), что пережил необычайную легкость, тишину в сердце, покой и радость.
Его рассказ слышала вся наша семья, а потом мой брат полностью поместил его в своей книге „Истоки религии“, в разделе „Парапсихология и неразрушимость духа“. Яков Андреевич пришел из больницы совершенно другим человеком. Мы были потрясены его изменившимся душевным состоянием».
Таким образом, при написании своих трудов отец Александр опирался не только на огромную научно-исследовательскую базу, но и на факты, которые предлагала ему окружающая жизнь.
Второй том повествования, «Магизм и Единобожие», дает читателю глубокое видение истории религии в древнейших цивилизациях. «В мировом религиозном спектре, — отмечает отец Александр, — можно усмотреть и некое существенное единство. Оно определяется самой природой религии, которая опирается на живой опыт веры. Вера же есть, прежде всего, состояние духа, рожденное переживанием реальности Высшего. В ней пробуждается особого рода интуитивное знание, совершается нечто подобное встрече, звучит таинственный призыв». В этой книге отец Александр с предельной ясностью говорит о несовместимости веры с магизмом и язычеством и отвечает на вопрос о том, почему нравственность и Единобожие всегда были тесно связаны. Он рассказывает о путях, которыми человечество выходит из рабства Магизма к свободному Богопознанию. «В магизме более всего выразилось эгоистическое самоутверждение человека, его воля к власти, — пишет отец Александр. — Он всё больше прилеплялся к плотскому, посюстороннему. Поэтому обожествленная природа — Богиня-Мать — легко вытесняла Бога из его сердца. Человек ждал от нее пищи, побед, наслаждений и готов был поклоняться ей и ее детям — богам. Таковы корни натуралистического идолопоклонства». По сути, словом «магизм» отец Александр называет не только языческие устремления людей, но и все механистические формы религиозности. Магизму противостоит уникальное библейское сознание человека, рождаемое контактом личности человека и Бога. Автор «Магизма и Единобожия» говорит не о древних временах, а о современности, о том, что каждого из нас сегодня и всегда на пути подстерегает опасность спутать ориентиры и заменить заботой о материальном или даже внутреннем благополучии стремление к Богу и Истине. Показывая масштабную панораму первобытных религий, отец Александр убеждает читателя в том, что у истоков материальных крушений всегда стояло духовное обнищание.
В третьем томе истории религии, названном отцом Александром «У врат молчания», автор рассказывает о духовной жизни Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры. «В той величественной эпопее, какой является странствие человека на путях к истине, мир Юго-Восточной Азии составляет особую главу, полную глубины и значительности». Этим захватывающим введением открывает отец Александр еще одну страницу духовной истории человечества. Он вводит читателя в загадочный мир восточных религий и показывает, что знакомиться с древними учениями Индии и Китая следует не по современным толкованиям, а по первоисточникам: Конфуцианскому канону и Упанишадам, Бхагавад-Гите и буддистским сутрам. Глубокий анализ древних рукописей, а также эпохи их создания и биографий создателей позволяет автору — а вместе с ним и читателю — понять самую суть восточных учений и их роль в духовных исканиях человечества. «Из всех попыток человека приблизиться к Вечному опыт Индии — один из самых серьезных и знаменательных, — пишет отец Александр. — В этой загадочной стране духовные созерцатели приблизились к самому порогу священного Молчания. Но, пораженные неисповедимой безмерностью Божественного, они оказались не в силах увидеть в Его свете Лика, в Его молчании не услышали Слова… Именно поэтому учения о Брахмане и нирване не стали последней истиной, открывшейся дохристианскому миру, и именно поэтому они разделили общую судьбу: брахманизм вылился в индуистское язычество, а философию Гаутамы заслонил популярный буддизм. <…> И все же жизнь и проповедь Гаутамы были одним из величайших событий в истории духа. Значение его отнюдь не исчерпывается нравственным или философским содержанием учения Просветленного. Величие Будды и его предшественников заключается в том, что они провозгласили спасение главной целью религии».
Таков, по мысли отца Александра, итог религиозных исканий великих мудрецов и духовных учителей Юго-Восточной Азии на пути восхождения человечества к Богу.
Глава 3Окончание алабинского периода. Переход в тарасовский храм
Самый безмятежный и счастливый период священства отца Александра длился около трех лет, до 1964 года. Удар по «аббатству» нанесло неожиданное происшествие.
В какой-то момент по совету знакомых в храм к отцу Александру приехал историк Лев Лебедев[137]. Он работал тогда научным сотрудником истринского музея «Новый Иерусалим», стал православным и думал об уходе с работы и поступлении в семинарию. Лев хотел начать с того, чтобы стать псаломщиком, и попросил отца Александра взять его к себе. Отец Александр увидел в Лебедеве интеллигентного человека и начал учить его петь и читать, но лишь позднее узнал о том, что он… алкоголик. Лебедев продолжал жить на территории музея-монастыря «Новый Иерусалим» и ездил в алабинский храм в качестве штатного псаломщика. На работе у него был коллега, Александр Клибанов [138], который люто ненавидел Церковь и веру. Как впоследствии узнал отец Александр, Лев Лебедев в пьяном виде похвалялся Клибанову, что привезет священников и освятит весь музей, потому что это — оскверненная святыня. Отец Александр ничего об этом не знал, а Клибанов, видимо, готовился к такому визиту.
И вот как выглядят последующие события в описании самого отца Александра.
За несколько дней до происшествия Лев в отсутствие отца Александра, пьяный, принес в алабинский храм куски керамики, которые валялись у них в музее. Лебедев настаивал на том, чтобы вделать их в алтарь. Лев также подарил для библиотеки алабинского храма несколько старинных книг. Никаких печатей на книгах не было, хотя они были явно из музея. Все эти артефакты остались у отца Александра.
Так случилось, что вскоре отец Александр и отец Николай Эшлиман решили поехать в Новый Иерусалим, где отец Александр никогда до того не был, на праздник Боголюбской Божией Матери. Они отправились на церковной машине. Эшлиман был со своей женой, а семья отца Александра в это время отдыхала на юге.
Во время осмотра гостями местных достопримечательностей Лев успел отлучиться. И когда священники собрались уходить, он положил в чемодан к отцу Александру еще какие-то осколки, которые могли бы пригодиться для ремонта алабинского храма. Когда отец Александр вышел из кабинета Лебедева с этим чемоданом, он неожиданно увидел во дворе милицию и общее смятение. В этот момент во дворе появился пьяный Лев Лебедев и нанес несколько оскорблений действием Клибанову, который, как выяснилось впоследствии, вызвал милицию и заявил, что попы приехали отбирать музейное имущество и совершать другие противозаконные действия. Лебедев был немедленно увезен в милицию для составления протокола, а священники сели в автомобиль и отбыли.
Приехав в Алабино, отец Александр осмотрел обломки, которые принес ему Лебедев, и ликвидировал их, поскольку понимал, что история только начинается. И действительно, ровно через день приехала оперативная группа с визой прокурора на обыск по изъятию ценностей, которые отец Александр якобы похитил в музее Нового Иерусалима. Вместе с опергруппой приехал и Клибанов, который, рассматривая библиотеку, говорил с отцом Александром в издевательском тоне: «О, мы-то думали, что это мы так, а на какую мы щуку-то напали!»
Опасность состояла в том, что в храме имелись неучтенные свечи, которые староста использовала, чтобы добывать деньги для ремонта храма. Если бы Клибанов, находившийся совсем близко от свечей, обнаружил их, то старосте храма вменили бы нарушение закона «О свечном налоге», что грозило суровым наказанием. Однако эта опасность их миновала.
Но Клибанов и бывший с ним молодой гэбэшник не сдавались. У отца Александра забрали машинописные выписки из «Доктора Живаго» Пастернака, взяли две иконы, посчитав, что они музейные, те старые книги, которые подарил отцу Александру Лебедев, и несколько обломков керамики — как вещественное доказательство того, что Лебедев украл и передал Меню краденое.