1969
Выходит „Небо на земле“.
Кандидатская работа „Элементы монотеизма в дохристианской религии и философии“. Дружба со Старокадомским и Ветелевым. Пишу „Пророков“.
1970
Настоятель отец Серафим Голубцов, известный своими доносами, написал на меня рапорт, и я попросил митрополита Пимена (позже Патриарха Московского и всея Руси) перевести меня от него. Встретил полное понимание. Явный уход не удался из-за народа и протестов. Пришлось уходить тайком. Поменялся со священником Новой Деревни, куда давно стремился.
В Новой Деревне завершил „Пророков“ и шестой том, а также создал новые варианты „Сына Человеческого“, „Истоков религии“ и „Неба на земле“. Написал толкования к Новому Завету и краткие комментарии к Ветхому Завету. Статьи появлялись уже только в „Штимме“ (последняя в „ЖМП“ в 1966 г.).
За этот период оформились окончательно основные методы и принципы работы. Цель: создавать предпосылки для образа жизни, мысли и устоев христиан XX века, без староверства. Тогда же, в связи с литературной работой, расширились связи с учеными и писателями».
Глава 7Сретенский храм поселка Новая Деревня
В феврале 1970 года отец Александр начал свое служение в храме Сретения Господня поселка Новая Деревня в получасе ходьбы от станции Пушкино под Москвой. Добираться до храма ему стало проще, чем в Тарасовку, — в Пушкине останавливались все электрички, следующие как из Семхоза, так и из Москвы, а от станции до Новой Деревни оказалось нетрудно доехать на такси либо на рейсовом автобусе. При переводе отец Александр был отмечен саном протоиерея и наградным крестом.
Пожилая певчая с клироса рассказывала в 70-х, как на ее памяти сретенский храм везли в Новую Деревню на дровнях и складывали по бревнышку (его перевезли со станции Пушкино, где в связи с проводимыми работами он должен был быть затоплен вместе с окрестными домами, но по просьбе красноармейцев, вернувшихся с войны и обратившихся к Калинину[172], в 1922 году его разобрали и перевезли в Новую Деревню). Она помнила, как поднимали колокол и как он ударил в первый раз.
«…Сегодня первый раз служил в новом месте, — писал отец Александр Зое Маслениковой. — Тарасовка покинута. Теперь я обитатель сверхкрохотного деревянного храма. Местечко очень глухое, но на шоссе. Чувствую огромное, давно не испытанное облегчение. Как будто жернов с шеи свалился…»
По сравнению с большим, нарядным и очень ухоженным храмом в Тарасовке новодеревенский храм был значительно меньше и очень запущен. «Как видите, Женя, ситуация кенотическая[173], — сказал батюшка Евгению Рашковскому вскоре после начала своего служения на новом месте. — Это, собственно, не храм, а молитвенное помещение… Но будем работать!» И далее, как вспоминает Евгений Рашковский, последовал свойственный отцу Александру плавный и широкий жест рукой. И, действительно, с появлением отца Александра храм и само пространство вокруг него стали преображаться.
«Храм в Новой Деревне летним утром казался насквозь пронизанным солнцем. Когда длинные лучи из яркой синевы неба попадали внутрь, они создавали косые снопы света, падающие на вынесенную Чашу с Причастием и на лица прихожан. И на фоне этого торжества света — пространство клироса, погруженное в прохладный полумрак. Этот деревянный храм с низким потолком и большими окнами, построенный в начале XX века, чем-то напоминал старинные русские церкви, ничем не примечательные, в которых еще не было никакой помпезности и роскоши. Простота храма была близка душе отца Александра и вообще всему складу прихода в Новой Деревне.
<…> Небольшой деревянный храм смотрелся красиво и зимой. Синева куполов, что появлялась еще издалека и просвечивала сквозь заиндевевшие ветки деревьев, сливалась с синевой зимнего холодного неба. Во дворе по бокам храма и на кладбищенских могилах лежали белые сугробы. Мохнатые еловые ветви, покрытые пушистым искрящимся снегом, были видны через окна храма», — вспоминает Андрей Еремин, впоследствии много лет помогавший отцу Александру в качестве алтарника и катехизатора.
Отцу Григорию Крыжановскому, бывшему в то время настоятелем новодеревенского храма, было около восьмидесяти лет. Будучи вынужденным эмигрировать из России священником в начале 1920-х и вернувшись в Россию после трудных скитаний и служения в храмах Европы лишь в начале 1960-х годов, он обладал несомненной широтой взглядов и получил настоящее богословское образование, что позволило ему оценить глубину и открытость отца Александра, принять его методы работы с паствой и поддержать его в творчестве. Опыт и мировоззрение российской «катакомбной» церкви, в атмосфере которых вырос отец Александр, встретились с нестесненным советской властью опытом служения в автокефальных храмах русского зарубежья, носителем которого был отец Григорий. В результате на протяжении семи лет, с 1970 года и до момента ухода отца Григория на покой в 1976 году, отец Александр совершал служение под началом всемерно поддерживающего его настоятеля. Только с отцом Григорием отец Александр мог служить с открытыми Царскими вратами, что приближало службу к атмосфере ранней Церкви, когда литургия была общим делом всех молящихся.
В 1970-х годах отец Григорий уже часто болел и очень нуждался в помощи энергичного второго священника. Вскоре после перехода в Новую Деревню основная нагрузка по службе легла на плечи отца Александра. Часто ему приходилось работать за двоих во время богослужений, когда отец Григорий уже физически не мог вести службу и только присутствовал в алтаре. При этом отец Александр всегда относился к отцу Григорию с глубокой симпатией и оберегал его, насколько это было в его силах.
Андрею Бессмертному-Анзимирову, ставшему прихожанином новодеревенского храма в начале 1970-х, так запомнился отец Григорий: «…Косая сажень в плечах, благородная и какая-то изящная осанка, даже в самые лютые морозы прогуливается по селу без шапки, шуба нараспашку, ряса в снежинках, свежий пар изо рта — не идет, а „выступает, будто пава“. Старенький, он до самой кончины своей, хоть и не имел сил служить и лишь сидел в алтаре, но всегда выходил после литургии к прихожанам: „А сейчас наш Златоуст, батюшка отец Александр, скажет вам проповедь. Внимайте достойно, вы больше нигде этого не услышите!“ И окидывает о. А. Меня взглядом, лучащимся любовью и уважением. „Наверху“, перед церковным начальством стоял за о. Александра стеной. „Пока я жив, — как-то сказал он, — я его не выдам, буду прикрывать как орлица орленка“. И не выдал».
Как и в большинстве деревенских церквей, приход новодеревенского храма состоял главным образом из пожилых женщин. С началом служения в нем отца Александра состав прихода начал меняться, в выходные и дни церковных праздников в храм стали приезжать новые люди, главным образом из Москвы — молодежь и интеллигенция. Отношения «новых» и «старых» прихожан не всегда складывались благополучно. Многие из недавних прихожан не знали, как нужно вести себя в храме — креститься, передавать свечи и прикладываться к иконам. Молодые женщины иногда появлялись в храме с непокрытой головой и в брюках, заранее будучи готовыми с вызовом дать отпор «темным» старушкам, которые позволяли себе поучать их и делать им замечания весьма бесцеремонным образом. Новый священник еврейской национальности спокойно и с юмором относился к такому вопиющему в глазах старых прихожан невежеству, часто исповедовал людей непривычно долго и много времени проводил с приезжими после службы в сторожке при храме. Его доброжелательность и терпение сразу покорили многих местных жителей, в то время как другие долго и непросто привыкали к переменам и были к тому же очень обеспокоены национальностью нового священника. Эта часть «старых» прихожан решила, что отец Александр окружает себя своими «одноплеменниками» и что «все москвичи — евреи». Так в храме возникло «оппозиционное крыло». «Отзвонив в колокола, — вспоминает Владимир Ерохин (русский по национальности), — мы с сестрой спустились с колокольни. „Отец Александр, какие ваши ребята молодцы!“ — сказала староста. — Наши русские так не могут»[174]. Сестра Владимира, Ольга, так описывает запомнившийся ей эпизод с благоукрасительницей храма, Анной Евстигнеевной: «К нам, молодым приезжим, она была строга. Но однажды вечером подозвала меня и сказала: „Я ваш народ уважаю. У вас вера крепче“».
Год за годом отец Александр «растапливал сердца» недоброжелателей своим тактом и любовью к людям, неизменным вниманием к нуждам всех своих прихожан — как «старых», так и «новых», — и противоречия постепенно стали сглаживаться. Каждый имел возможность не раз испытать на себе силу молитвы и внимание нового батюшки — он крестил новорожденных, причащал и соборовал больных и умирающих, освящал квартиры и дома. Характерными были его неприхотливость в еде и одежде, аккуратно заштопанная ряса.
Рядом с церковью располагался маленький деревянный дом («сторожка»), где священники, алтарники и певчие готовились к службам. В случае необходимости здесь можно было переночевать, приготовить еду и попить чаю в ожидании беседы с батюшкой. Этот прицерковный дом был огромным преимуществом новодеревенского храма по сравнению с прежним местом служения отца Александра. На одной его половине жил отец Григорий и находилась комнатка старосты. Другая половина дома имела отдельный вход и состояла из кухоньки и двух комнат. В комнате размером побольше стояли обеденный стол, две кровати и диван для отдыха и ночного сна после всенощных. В другой, совсем маленькой комнатушке были печь, кровать для отца Александра, тумбочка при ней, письменный стол, два стула и этажерка с книгами. Впоследствии печь заменили на батареи центрального отопления, а на кухне установили двухконфорочную газовую плиту.
Эта комнатушка отца Александра в прицерковном доме (иногда прихожане называли ее «каморкой») стала для него, по сути, кабинетом и основным местом пастырской работы. В течение первых двух лет своего служения в Новой Деревне он вел здесь тайный семинар по патристике. Здесь же беседовал с людьми, которые зачастую приезжали издалека и терпеливо часами дожидались своей очереди в большой комнате дома-сторожки. Своей пасхальной радостью он поддерживал впавших в уныние, зажигал огонь веры в людях, совсем потерявших надежду. После беседы с ним лица людей менялись — появлялись вдохновение и свет в