С первых секунд забыл, что он священнослужитель, так просто и весело потекла беседа.
Спросил меня:
— К вам, наверное, обращаются не только с болезнями, но и с вопросами — скажем, о смысле жизни?
— Ищу сам, к кому обратиться. О смысле смерти…
— Мы тоже ищем. (Смеющийся взгляд в сторону невозмутимого диакона.) У нас, правда, есть одно справочное окошко, в него приходится долго достукиваться. По-нашему это называется молитвой. А вас, может быть, выручает какая-то философия?
— Для нас подвиг хотя бы доказать, что думающий о смысле необязательно псих.
— Если даже и психически болен, почему не подумать. Безрелигиозная психотерапия — всадник без головы. Медицина без веры — мясная фабрика. Религия и наука противопоставляются лишь темнотой, недоразвитостью; противоречат друг другу лишь в обоюдном незнании или нежелании знать. Истинная религия научна, истинная наука религиозна. Вера — сердечный нерв искусства, литературы, поэзии — даже в отрицании Бога. Человечество выживет (кажется, он сказал: „состоится“) лишь в том случае, если между всеми путями к Истине будет налажено сообщение, связь.
Вот главное, что я услышал от отца Александра в тот вечер. Теперь это кажется само собой разумеющимся».
«Многие, наверно, помнят его шутки, смеющиеся глаза, и тут же — величавость, благородство осанки, движений, посадки головы; огромный лоб, глубокий сильный голос, сверкающий взгляд, — вспоминает Андрей Еремин. — В отце Александре поражало сочетание стремительности (удивительной при его склонности к полноте) с твердой поступью, связью с землей. С людьми же он был так деликатен, так мягок и сдержан, что даже прикасался к ним (например, когда что-то передавал) не просто вежливо, но с необыкновенной бережностью. Как будто он прикасался к драгоценным и хрупким сосудам. С таким благоговением он не обращался даже со священными предметами в алтаре».
Как ему удавалось донести дух учения Христа? Почему его проповеди и беседы столь проникновенны?
Вот что пишет об этом художник Илья Семененко-Басин: «Своих духовных детей о. Александр призывал говорить Христу просто: „Я люблю Тебя — (о. Александр прижимал руку к груди), — но плохо следую за Тобой, ковыляю, как на костылях“ (и жестами показывал неуклюжие движения). Когда ему жаловались, что молитва, читаемая по молитвослову, звучит как автоматически заученная речь, он говорил, что это не так уж и важно, „главное — чтобы в сердце была любовь к Богу“. И становилось понятнее, почему о. Александр так высоко чтил св. Серафима Саровского, св. Франциска Ассизского, св. Сергия Радонежского и еще многих, называемых „святыми любви“. В его кабинете в Новой Деревне рядом с образами названных подвижников, рядом с ликами вселенских учителей были и св. Тихон Задонский, и св. Тереза Лизьеская, и брат Шарль де Фуко, и св. Максимилиан Кольбе. А над всеми ними — Святая Троица — единство в любви…»
В своих проповедях отец Александр говорил о том, что все мы в равной мере бесконечно дороги Господу, что людей ничтожных и незначимых для Него не существует. Почувствовать Божественное присутствие и любовь может тот, кто знает, что значит любить и быть любимым другим человеком, что значит жертвовать собой для других, делиться своим временем и душевным теплом. Отец Александр обращался к тому лучшему, что есть в душе его слушателей, напоминая им, что в жизни каждого есть замечательные моменты, которые дают человеку основание уважать себя как личность.
Множество прихожан отца Александра стремились к жизни «под руководством» духовника. Но такой подход никогда не был ему близок — он всегда оставлял за человеком право выбора, никак не препятствуя свободе принятия окончательного решения и не предопределяя шагов на этом пути. В то же время он крайне внимательно относился к духовному росту каждого из своих подопечных, стараясь отделить «зерна от плевел» и стремясь развить те духовные ростки, которые видел в неокрепших еще душах. Он питал таких людей своей любовью, мудростью и теплом, но никогда не торопился с раскрытием тех духовных цветов, которые вырастали в душах его прихожан.
Поиск человеком своего уникального пути в жизни и верность своему призванию отец Александр считал крайне важным устремлением, в огромной степени формирующим внутренний образ человека.
Андрей Еремин вспоминает, что отец Александр «необыкновенно ценил время. В домике при Церкви на стене висели часы, на столе стояли подаренные кем-то японские часы-приемник; когда он стал настоятелем, электронные часы появились даже в алтаре. Он часто вспоминал слова известной советской песни: „Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь“ — и учил нас ценить этот миг, не тратить время попусту.
Он говорил, что стоит потерять даже полчаса, как все пропало… Там, где упускаешь небольшой отрезок времени, за ним проваливаются целые куски. В своем еженедельнике он планировал работу и встречи на полгода вперед, никогда не отвлекался на суетные мероприятия и потому успевал делать очень много.
Несмотря на то, что отец Александр был против бегства христиан из социальной жизни, ему нравилось, когда люди вырывались из рутинной обыденности в творчество, когда они не крутились на службе, как винтики. Свободная творческая работа требует риска и веры, позволяет почувствовать помощь Божию. Батюшка любил, чтобы люди сами распоряжались своей жизнью, а не система управляла ими. Возможность полностью себя реализовать дается человеку именно в творческой работе.
В задачах, которые ставил перед людьми отец Александр, не было ничего революционного — стать человеком, хорошо работать на своем месте, быть добрым к сослуживцам, любить свою семью и своих друзей, быть хорошими, любящими родителями, верными мужьями и женами»[175].
Во многих случаях отец Александр оказывал своим прихожанам не только духовную и моральную, но и материальную помощь. Кроме того, он любил дарить подарки и умел понять и найти именно то, что особенно порадует конкретного человека.
Вспоминает Михаил Завалов: «Приезжая в гости, отец Александр привозил еду, цветы, подарки; он дарил себя и свое с каким-то избытком. Вот однажды моя жена Оля с дочкой Катей шли с ним из Новой Деревни к станции, и он сказал: „Давайте заглянем в ‘Детский мир’, мне надо купить подарок ребенку на именины“, — собирался к кому-то в Москву. Они зашли и выбирали игрушки, а потом батюшка посмотрел на Катю и спросил: „Ну а тебе чего купить? Выбирай, что хочешь“. Маленькая Катя осмотрела игрушки и, конечно, выбрала самую дорогую куклу. Несмотря на Олин протест: „Отец, но у нее же не именины“, — он, как балующий ребенка дедушка, эту дорогущую куклу купил.
Он любил дарить лампы — „светильники“, часы — символ времени. Подарил лампу „Совесть“ — с рожицей и качающейся на пружинке головой. Дочка с подружкой смотрели, как она неодобрительно мотает головой, в мистическом ужасе.
Иногда подкидывал денег, делая это тактично, но и настойчиво, так, что трудно было протестовать. Однажды, проходя по церковному двору, он зовет меня и быстро дает какой-то конверт, и со словами: „Это вам от Микки-Мауса“, — убегает дальше, прежде, чем я обнаруживаю, что там — деньги…»
«Помню, стою я посреди церковного двора после литургии, из храма выходит отец Александр и направляется к домику, — рассказывает Ирина Языкова. — Я подхожу под благословение, а он берет мою руку, и в ней оказываются деньги — несколько сложенных бумажек. Сумма была для меня существенной. Надо сказать, я тогда сильно нуждалась. Я пугаюсь и начинаю лепетать: „Батюшка, зачем? Это я должна давать на храм!“ А он так твердо говорит: „Берите, берите. Кто легко получает, тот легко и отдает. Вот будут у вас деньги, тогда и вы кому-то поможете“. И скрылся за дверью домика. А я так и осталась стоять, благодаря отца Александра и Господа за внезапно пришедшую помощь».
«Помню, как меня поразила такая сцена, — вспоминает Юрий Пастернак. — К батюшке подошел Сережа Бессарабский и попросил молиться, так как у его друзей сгорела квартира. Отец Александр, не знавший лично эту семью, тут же достал из-под рясы 100 рублей[176] и протянул их Сергею: „Передайте им это от меня“. Незнакомым людям такую сумму?! То, как поступил отец Александр, произвело на меня неизгладимое впечатление и стало уроком и примером для подражания на всю жизнь».
«Однажды к отцу Александру приехал польский журналист, — рассказывает Татьяна Яковлева. — Беседуя с ним, отец Александр огляделся и, увидев, что рядом с ними, кроме меня, никого не было, тотчас вручил ему деньги. Мне сказал: „Так нужно. Он в чужой стране“».
Как правило, отец Александр включал человека в круг своих постоянных подопечных, если крестил его, и в дальнейшем продолжал исповедовать и причащать этого человека и его близких, освящал его жилье, помогал строить жизнь его семьи, отношения на работе, зачастую вдохновляя его на творческие и научные свершения. Привычной для отца Александра была и помощь своим прихожанам в решении их бытовых и медицинских проблем, например, рекомендация хорошего врача. Зачастую он выступал связующим звеном между людьми, разделенными географически и множеством других обстоятельств. Вот несколько таких эпизодов из его жизни.
Рассказывает Марианна Вехова: «Однажды я ждала отца Александра в церкви. Он только что отпел покойника, и родственница этого покойника сунула в карман отцовской рясы свернутую красненькую — десять рублей. И ушла. Отец оглянулся, поискал глазами и увидел в углу совсем маленькую, сгорбленную старушку. Она поймала его взгляд и засеменила к нему, сложив ковшиком ладошки: „Благословите, батюшка“. Он ее благословил и спросил (я стояла совсем рядом, поэтому услышала):
— Ну как, не удалось спрятать пенсию? Отнял сын?
— Отнял, батюшка.
— Да что же ты не спрятала у какой-нибудь подружки? Ведь мы уговаривались.
— А как я спрячу, он ведь сын… Еще убьет спьяну… Он ведь ждал, когда пенсия придет.