водил, предлагает нам стать „правым“, платным хором, чтобы старушки, наши учителя, стали „левым“, не основным, любительским. Мы, конечно, отказались. И что же вышло в результате нашей деликатности? Отец Стефан нанял за деньги хор из Загорска, совершенно жуткий, с напыщенным оперным репертуаром, с резкими, как звук ножа по сковородке, визгливыми голосами, уж совсем это пение было не молитвенное, для нас, прихожан, просто искусительное. <…> Но и мы по-другому поступить не могли: это было бы вопиющей бестактностью по отношению к старушкам, нашим наставницам. Вот так и оказалось, что нашему молодежному хору из числа прихожан, приезжавших к отцу Александру, не нашлось места».
Характерен эпизод в Семхозе, описанный Владимиром Юликовым, зятем отца Александра, и относящийся к этому периоду: «Однажды я приехал вечером, как обычно, домой и поднимаюсь по лестнице. Там, в простеночке, шкаф и коробочка с медикаментами. Стоит отец Александр. Лампочка под потолком. Достает таблетку, смотрит, что написано на упаковке, и забрасывает в рот. Потом другую. На третий раз я говорю: „Батюшка!“ Он говорит: „Ничего-ничего, организм сам выберет“. С Наташей обсуждаем: „Вот, суставы у него распухли, — да и температура 40, оказывается, с лишним, он померил“. А он говорит: „Жалко, бутадион кончился“. Я на всю жизнь запомнил это лекарство. Потому что утром вскочил — у меня рабочий день начинался в 7.30. Я рванул с утра пораньше, прилетел на работу, отпросился. Тут же купил — я же на машине — несусь назад. Мимо Новой Деревни еду. Внутренний голос говорит: поезжай в церковь. А я думаю: а чего ж туда ехать, его ж там нет — 40 температура, это же раннее утро, ну, сколько часов прошло — не может он там быть. Фюйть — мимо Новой Деревни. В Семхоз прилетаю. Опять интуиция: я подъезжаю, еще ворота не открыл, чувствую — дома никого нет. Захожу в калитку, вижу Ангелину Петровну. Она говорит: „Володя! Вы бы ему сказали это! Наташа уехала на работу, он встал, оделся, вышел на крыльцо, — не видит, что я с раннего утра в огороде вожусь, — взял грабли и, опираясь на них, дошел до калитки. Поставил грабли, закрыл калитку и дальше так и пошел“. Ну, развернулся, сел в машину. Будний день, шоссе пустое, двадцать пять минут у меня заняла езда. Вхожу. Литургия кончилась, ясно, в храм что идти? — в домик! Захожу, батюшка сидит как ни в чем не бывало, с кем-то беседует за столом. И он мне сразу: „Вы привезли?“ Я протягиваю этот бутадион ему и говорю: „Но ведь 40 температура!“ Он говорит: „Но отец же Стефан болен“. А было известно, что отец Стефан уже две недели не служит (они же неделю один, неделю другой — в будние дни; в воскресенье вместе). А он служил две недели подряд, потому что у отца Стефана ОРЗ. Нельзя служить. Я говорю: „Да, но он две недели тому назад заболел, и у него ОРЗ“ (тогда всегда ОРЗ: давали такое заключение). А он говорит: „Да, но у него же больничный лист“. Но тут я уже не выдержал, и все присутствовавшие расхохотались тоже…»
«При о. Стефане, — вспоминает Александр Зорин, — батюшку стали исподволь отстранять от стола. Когда кухней ведала тетя Маруся, а старостой была Ольга, которая выделяла маленькую сумму на кормежку второго священника, отец Александр имел минимум пищи. А ему и надо минимум. Но вот „ушли“ из старост Ольгу, оттеснили от хозяйства тетю Марусю, и отец Александр остался без обеда. Иногда ему предлагали со стола о. Стефана, но чаще он довольствовался сухим пайком, который привозил с собой».
После запрета настоятеля принимать прихожан в доме при церкви отец Александр перенес большую часть работы с паствой за пределы церковной ограды. Теперь люди дожидались батюшку после каждой службы в доме неподалеку, который снимала его прихожанка. Он приходил бодрым и радостным, несмотря на все предшествующие труды, и каждому старался уделить время, беседуя с ним за перегородкой. Остальные терпеливо ожидали отца Александра за чаем или книгой. Здесь проходили оглашения и крестины, домашние беседы за общим столом и показы слайд-фильмов с последующим обсуждением. Здесь радостно отмечали церковные праздники и разговлялись после долгих постных дней. Но и этот дом через несколько лет стал объектом слежки, поскольку многолюдность и необычный уклад жизни в нем не остались незамеченными недоброжелателями. Для того чтобы не ставить под удар хозяев дома, отец Александр принял решение не устраивать столь многолюдных собраний в одном месте и дальнейшие встречи с прихожанами проводил уже в разных домах и квартирах в Москве и в Пушкине, а также на дачах в окрестностях Новой Деревни, которые в летний период охотно снимали москвичи и приезжие из других городов.
Травля настоятеля продолжалась несколько лет и довела отца Александра до того, что он обдумывал возможность перевода в Ленинградскую Духовную академию. Но известия о «небратских» действиях отца Стефана в конце концов привели к тому, что в 1983 году распоряжением митрополита Ювеналия отец Стефан был переведен в подмосковный Реутов.
Примерно в этот период отец Александр ответил на вопросы анкеты, которая в конце XIX века была предложена Афанасию Фету и Владимиру Соловьеву[190]:
Главная черта вашего характера? — Устремленность.
Какую цель преследуете в жизни? — Служение делу Божию.
В чем счастье? — В исполнении этого служения.
В чем несчастье? — Не выполнить его.
Самая счастливая минута в вашей жизни? — Их много.
Самая тяжелая минута в вашей жизни? — Тоже немало.
Чем или кем желали бы вы быть? — Самим собой, но имеющим больше сил и возможностей.
Где бы вы желали жить? — Где хочет Бог.
К какому народу желали бы вы принадлежать? — Пока доволен тем, что есть.
Ваше любимое занятие? — То же, что и у Маркса (копаться в книгах).
Ваше любимое удовольствие? — Получить новую хорошую книгу.
Долго ли вы хотели бы жить? — Пока не выполню всех планов.
К какой добродетели вы относитесь с большим уважением? — К широте и терпению.
Ваша главная привычка? — Писать.
К чему вы чувствуете наибольшее сострадание? — К старикам.
К какому пороку относитесь наиболее снисходительно? — Не знаю.
Что вы больше всего цените в мужчине? — Чувство ответственности.
В женщине? — Женственность и чуткость.
Ваше мнение о современной молодежи? — Разное.
О девушках? — Тоже.
Верите ли вы в любовь с первого взгляда? — Да.
Можно ли любить несколько раз в жизни? — Сомневаюсь, но, может быть, да.
Сколько раз были влюблены? — Не считал, очень мало.
Ваше мнение о женском вопросе? — Женщинам нужно дать сокращенный рабочий день с той же зарплатой.
Ваше мнение о браке и супружеской жизни? — Высокое.
Каких лет следует вступать в брак? — Всё равно, но лучше раньше.
Какое историческое событие вызывает ваше наибольшее сочувствие? — Все случаи геноцида.
Ваш любимый писатель? — Трудно сказать.
Поэт? — Пушкин, Данте, не знаю.
Любимый герой? — Не знаю.
Героиня? — Ундина.
Ваше любимое стихотворение? — Кое-что из Пушкина, Волошина, Лонгфелло.
Художник? — Боттичелли.
Картина? — Не знаю.
Композитор? — Не знаю.
Произведение музыкальное? — Реквиемы Моцарта и Дворжака, «Чистилище» Листа.
Каково настроение ваше сейчас? — Нормальное.
Ваше любимое изречение? — Суета сует.
Поговорка? — Все там будем.
Всегда ли следует быть откровенным? — Нет.
Самое выдающееся событие вашей жизни? — Их много.
Отец Александр не раз говорил о том, что свою работу над книгами видит продолжением служения Христу. В период с 1978 по 1980 год им были написаны комментарии к Евангелиям и Апокалипсису, впоследствии вошедшие в изданную в Брюсселе в первой половине 1980-х годов «полную» Библию. В эти же годы по частным просьбам соискателей кандидатской степени в Московской духовной академии отец Александр написал несколько диссертаций об эпохе Иисуса Навина, о ранних Отцах Церкви и др. С одной стороны, эти труды позволяли ему материально поддержать семью, поскольку оплачивались заказчиками. С другой стороны, они полностью соответствовали последовательно проводимой им линии духовного просвещения.
В это же время батюшка работает над книгой об апостолах, которая первоначально планировалась им как начало новой просветительской серии «Лики святых», но впоследствии вошла в его труд «Исторические пути христианства». В этой книге отец Александр рассказывает о миссионерской деятельности апостолов, учеников Иисуса Христа, и о взаимоотношениях христианской Церкви и государства. Это книга о жизни апостолов и первых христиан, истории святых Стефана и Филиппа, апостола Варнавы, призвавшего Павла к проповеди в Сирии и на Кипре, и об испытаниях, которые выпадали на их долю.
И снова — труды в храме и в приходе, а по возможности — и за письменным столом, и всегда — во славу Божию… Вот как в одном из писем отец Александр описывает свой типичный день, названный им «одним днем из жизни сельского священника»: «…Встал он, болезный, рано утром, в пять, когда еще полумрак среди деревьев, и зашагал по тропке к поезду. А в блаженно пустой электричке дочитывал правило, молился по четкам и изучал кое-что, касающееся „дней древних“. А потом дорога к храму, и солнце, восходящее над полями и лесом. А потом полумрак и тишина и исповедь полтора часа: печали, грехи, сомнения, трудности житейские и внутренние. Всё может отнять лишь божественный огонь литургии, который расплавляет земную кору. Два-три слова в конце о празднуемой святой (Марии Магдалине), затем требы: панихида, молебны, крестины. Не успел покрестить, как везут покойника. Вокруг гроба вся семья: похожие и разные. Унесли гроб, робко приходит пожилая чета: хотят повенчаться на склоне дней. „Очень хорошо!“ — отвечает им и, пропуская неуместные слова (о чадах и прочем), совершает таинство, напоминая им о том, что теперь на них благословение Божие, хотя они и всегда были мужем и женой. Потом чужие заботы, проблемы и пр. А время идет, и уже вторая половина дня. Дорогу обратно по традиции нужно использовать для закупки корма. И блаженное возвращение в сад. Пока еще не холодно, садится бедный кюре за стол и вновь погружается в „дни древние“, во времена Хасмонеев и Иродов. А потом — проверять английский у сына, пилить дрова, поглядывая за забор, в даль, где виднеются золотые купола Лавры. Преподобный всегда с нами. Потом все за стол, а перед сном, если есть что хорошее, смотрят все телевизор или читают. Правда, далеко не всегда бывают дни такие безмятежные. Бывают и черные, бывает и трудно. Но мы же должны благодарить за каждый день, отпущенный нам».