«Скажите, отец Александр, что является для вас главным: служение священника или литературная работа?» — спросили его в интервью. «Я это не могу разделить, — ответил отец Александр. — Всё, о чем мне приходится писать, тесно связано с моей деятельностью как священника. В частности, в своих книгах я стараюсь помочь начинающим христианам, пытаясь раскрыть на современном языке основные аспекты евангельского жизнепонимания и учения. Наша дореволюционная литература, к сожалению, не всегда понятна нынешним читателям, а иностранные книги обращены к людям с психологией и опытом иными, нежели наши. Поэтому постоянно существует нужда в новых отечественных книгах. Особенно для тех, кто недавно вступил на путь веры».
И отец Александр использовал малейшую возможность для того, чтобы писать, и был предельно требователен к своей литературной работе. «Я сжег десять тысяч собственных машинописных страниц, — говорил он. — Десять тысяч. Сжег. У меня есть такое сжигалище — „геенна“ домашняя на улице, я там жгу. Вот написал книгу одну — я ее сжег через месяц после того, как написал всю. Сел и начал писать заново. Что касается того, что у меня было, то я не удовлетворен очень многим. Очень многим… И именно из-за этого мне пришлось две книги заново переписать от начала до конца, хотя они уже выходили большим тиражом».
В конце 1970-х Александром Менем был переведен, а в середине 80-х озвучен и записан на магнитофонную пленку роман английского писателя Грэма Грина «Сила и слава». Почему отец Александр взялся за такое несвойственное ему до тех пор дело, как перевод романа? Почему его выбор пал именно на это произведение малоизвестного тогда в нашей стране писателя?
Отчасти дело здесь в том, что этот роман дает прямую историческую аналогию между отношением к верующим в России после октябрьского переворота и в Мексике начала ХХ века после антифеодальной революции. Новая власть в этой латиноамериканской стране поставила католическую церковь, а вместе с ней всех христиан, в столь же тяжелое положение, как и то, в котором оказались верующие в нашей стране после прихода большевиков к власти. Но жестокие гонения, описанные в романе, не являются центром повествования. В центре книги — отношения человека и Бога. Посредством художественного перевода отец Александр стремился передать борьбу христианских и антихристовых сил в романе.
Главный герой книги — католический священник, который, несмотря на запрет властей, остается со своей паствой. Под страхом расстрела он тайно служит мессы, крестит, исповедует и причащает. При этом он отнюдь не являет собой вершину добродетели. Когда-то он был вполне благополучным человеком, но в романе предстает перед читателем «пьющим падре», ставшим таким от отчаяния и слабости. И всё же главный мотив в его жизни — это служение Христу и стремление к святости. Когда, преодолев горный хребет и множество испытаний, он пребывает в относительной безопасности в соседнем штате, он всё же отказывается от благополучного служения в местной церкви, а получив известие о том, что умирающий в горах хочет причаститься, отправляется назад исполнить свой долг и попадает в засаду. Священника расстреливают, но его смерть приводит к вере мальчика, бывшего свидетелем последнего пути священника.
Второй ключевой образ в романе — безымянный лейтенант полиции, вполне благополучный и борющийся за справедливость и равенство. Перед лейтенантом стоит задача «уничтожить последнего священника в штате» (вспомните слова Н. С. Хрущева: «Скоро я покажу вам последнего попа!»). Сама мысль о том, что остались еще в штате люди, верующие в милосердного и любящего Бога, приводит лейтенанта в бешенство. Его религия — это революция. На протяжении всего романа читателя сопровождает незримый диалог полицейского и священника, подобный вечному противоборству земного и небесного в душе каждого человека.
В переводе отца Александра к авторскому тексту прибавляются его мягкий юмор и собственный неповторимый голос; сохранившаяся аудиозапись, на которой он читает свой перевод, передает портрет и характер каждого героя романа таким, каким видит его переводчик. По сути, батюшка записал на аудиопленку моноспектакль по мотивам этого романа в обстановке своего дома, и бой часов, периодически звучащий на фоне его речи, напоминает нам о его домашнем укладе. Обладая удивительным даром перевоплощения и вживаясь в образ каждого героя, отец Александр многократно усиливает глубинный смысл романа, донося до читателя главное — силу веры, живущей в душах людей несмотря ни на какие испытания, ибо, по словам Христа, «сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12: 9)…
На рубеже 1970–1980-х годов отец Александр пишет два фундаментальных труда — курс по изучению Ветхого Завета, получивший впоследствии название «Исагогика», и последний, шестой том истории религии, названный автором «На пороге Нового Завета».
Московская Духовная академия обратилась к отцу Александру с просьбой написать учебник «Опыт изложения основ ветхозаветной исагогики в свете работ русской библейско-исторической школы и новейших исследований». Выполняя этот заказ, отец Александр подготовил исследование ветхозаветных книг и ряда апокрифов на основе богословия Отцов Церкви и данных библейской науки, описывающее авторство, литературные особенности, обстоятельства и эпоху создания этих библейских текстов. В своем труде отец Александр принял Священную историю как канву для изучения библейских книг. В предисловии он поясняет, что «задача православной науки о Священном Писании состоит в органическом соединении историко-критического подхода с подходом к Библии как божественному Откровению. В силу различных причин этот двуединый метод, впервые примененный Б. А. Тураевым и другими православными исследователями, не получил еще должного развития в отечественной библеистике». И поэтому отец Александр преследует цель «хотя бы отчасти восполнить этот пробел и тем самым воздать должное „первопроходцам русской библейской критики“». «Исагогика», посвященная методике современного преподавания Ветхого Завета в духовных школах, написана с учетом новейших исследований западных библеистов, а также специфики русской православной школы, что особо подчеркивает отец Александр, ссылаясь на ректора Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже Алексея Князева. По мере прочтения «Исагогики» у читателя возникает целостная картина композиции библейских книг, составляющих Ветхий Завет, выстраивается внутренняя логика этой композиции.
Автор последовательно рассказывает о том, как Ветхий Завет был принят христианской Церковью, о значении слова «Библия», об отличии Откровения от открытий естественного pазума и библейского понятия о Боге от других веpований и о том, в чем заключена сущность Завета, показывая, что «библейская религия есть богочеловеческая, и венцом ее становится Богочеловек».
«Ветхий Завет — это не „Жития святых“ и не пpосто свод поучений, — пишет отец Александр, — а истоpия богопознания, истоpия, исполненная не только веpы, озаpений и взлетов, но мук, падений и измен. Ибо таков человек в своем падшем состоянии. Вот почему, в отличие от многих священных книг дpевности, Библия пpотивоpечива и дpаматична, как сама жизнь».
Одной из замечательных особенностей книги является то, что, несмотря на разделение глав на тематические параграфы, характерное для учебного пособия, вся книга в целом читается как единое захватывающее повествование. Она воссоздает живую картину ветхозаветной истории еврейского народа и показывает исторический фон событий, описываемых в Библии. Так же, как и любая другая книга отца Александра, «Исагогика» не оставит равнодушным даже читателя без специальной подготовки — настолько доступно и выразительно она написана.
Учебник не был принят ученым советом Московской Духовной академии, и даже спустя десятки лет «Исагогика» лишь неформально рекомендуется студентам отдельными преподавателями духовных семинарий и академий. Причину такого положения вещей, вероятно, лучше всего объяснил сам отец Александр в домашней беседе о роли Церкви в современном мире[191]: «Живые силы в Русской Церкви были постоянно. Об этом говорят сонмы святых, подвижников, богословов, проповедников, писателей. Но мы должны признаться, что жизнь их была исключительно трудной. Когда мы говорим „Оптина пустынь“, мы всегда упускаем, что оптинские старцы были гонимы от архиереев, высылались оттуда, считались людьми, состоящими в прелести, чудаками. Мы знаем, что лучшие религиозные философы и писатели запрещались в XIX веке к публикованию: Хомяков и Леонтьев, Владимир Соловьев и Чаадаев — все запрещались. И кого бы мы ни взяли: правого или левого, Леонтьева или того же Чаадаева, — все они были как бы в оппозиции, все они были неугодны, потому что имели собственное мнение, имели собственные мысли».
Последний том истории религии, названный автором «На пороге Нового Завета», описывает историю религиозных поисков человечества на протяжении последних четырех столетий до Рождества Христова и, таким образом, завершает картину подготовки мира к появлению Сына Человеческого.
«Пусть нам не дано до конца проникнуть в тайны божественных замыслов, — пишет отец Александр, — но нельзя ли найти в самой истории духа объяснение тому факту, что хронологическая дистанция, отделявшая первых людей от Богочеловека, была столь огромной? Мир услышал Благую Весть в „последние дни“, то есть на исходе этого необозримого периода; а это значит, что на всем его протяжении род человеческий еще не был готов встретить Воплощенного лицом к лицу».
Если первые пять томов отца Александра, посвященные истории религии, повествовали о духовных поисках людей в отдельных географических регионах и в лоне конкретных культур, то в шестом томе автор рассказывает о том, в каком состоянии человечество в различных частях света подошло к появлению Христа: «Вместо своекорыстной магии явилось мистическое созерцание и доверие к благости Божества. Индия и Греция искали путей к Нему через экстаз, умозрение и отрешенность, Иран и Израиль — через волевую и сердечную преданность Творцу». Наступила эпоха, несравнимая по значению с эпохой появления основателей религий и великих учений, но колоссально значимая для перехода на качественно новый уровень религиозного сознания. «Отныне Индия не увидит уже человека, равного Будде, не родится второй Заратустра или Сократ. Завершился путь классической метафизики греков и израильского профетизма. Эллинистический мир становится той средой, где наследие реформаторов вступает в стадию распространения. Это пора эпигонов, популяризаторов, миссионеров» — так характеризует эту эпоху отец Александр.