При этом, как пишет отец Александр, «великая одиссея духа продолжалась. Новая волна религиозных исканий свидетельствует, что в человеке не угасла жажда истины, свободы и спасения. Принесет же их миру Тот, Кто сказал: „Я — Путь, Истина и Жизнь“».
Автор рассказывает о том, как в последние века до Рождества Христова продолжали распространяться мировые религии — о триумфе и кризисе буддизма в Индии, о расцвете духа просветительства в Греции после завоеваний Александра Македонского и распространении эллинизма по всему Средиземноморью, о ветхозаветных мудрецах Израиля, которые в этот период уже решительно отказывались примириться с узким пониманием принципов Торы и побуждали соотечественников по-новому взглянуть на себя и свои убеждения.
По мнению отца Александра, в этот период проявились сила и слабость существовавших к тому времени мировых религий, что придало импульс к поискам нового в духовной жизни людей. В частности, автор указывает на слияние во II веке до н. э. двух исторических источников: Библии и греческой философии: «Живя среди египтян, евреи и греки впервые как бы открыли друг друга. Знакомство с эллинской мыслью произвело в иудействе своего рода умственный переворот, который стал прологом к проповеди единобожия среди язычников и к эллинизации иудаизма». Таким образом, складывались предпосылки для восприятия Библейского Откровения западноевропейским миром.
Во второй части книги читатель встречается с миром древнеримской культуры. «Лишь незадолго до эпохи Александра римляне начинают входить в силу, а затем в какие-нибудь век-полтора превращаются в повелителей Средиземноморья, — пишет отец Александр. — Мало того, созданная ими империя простояла дольше всех, когда-либо существовавших на земле». Читателю постепенно открывается причина становления Рима центром западного христианства, городом апостолов и мучеников, и причина возникновения на римской почве наиболее жизнеспособных из первых христианских общин. За несколько десятков лет до прихода Спасителя в религиозной жизни римлян происходили важные изменения. «Если раньше римляне видели смысл жизни в исполнении гражданских обязанностей, то теперь такой взгляд перестал их удовлетворять. Человек как бы обретал наконец самого себя, все чаще задумываясь над собственной судьбой и ее значением. Откуда я пришел, для чего я живу, куда иду, что ждет меня после смерти? Вот вопросы, которые порождало новое мироощущение индивида.
Религиозные поиски в греко-римском мире означали, что личность ощутила свою силу и призвание, возвысившись над родовым началом. В религии уже не хотели видеть лишь средство для поддержания государства. К ней обращались за ответом на высшие запросы духа», — повествует отец Александр.
Тем временем иудейская диаспора со всей серьезностью осознала свое религиозное призвание и выдвинула множество миссионеров из своих рядов. По словам отца Александра, «соединение веры в единого Творца со строгой этикой и обетованием спасения как никогда отвечало чаяниям эпохи. Старый политеизм выдыхался, но при этом нарастала мистическая тревога, духовный голод, ожидание чуда и какой-то очистительной грозы…».
Наконец автор вводит читателя в мир Предтечи и Девы Марии, будущих апостолов и евангелистов — тот мир, в котором родился Спаситель и который стал местом зарождения новозаветной Церкви. «В мир, обуреваемый слепыми страстями, в царство духовного и физического рабства, обманутых толп, демагогии, распутства и бесчеловечности пришла Божественная Любовь».
Завершая это путешествие по вехам духовных исканий человечества, отец Александр как бы подводит итог: «Как белый цвет поглощает спектр, так Евангелие объемлет веру пророков, буддийскую жажду спасения, динамизм Заратустры и человечность Конфуция. Оно освящает всё лучшее, что было в этике античных философов и в мистике индийских мудрецов… К нему сходятся все дороги, им измеряется и судится прошлое, настоящее и будущее. Любой порыв к свету богообщения есть порыв ко Христу, хотя зачастую и неосознанный».
Книга «На пороге Нового Завета» вышла в издательстве «Жизнь с Богом» в 1983 году под псевдонимом Эммануил Светлов.
Глава 11Мировоззрение и принципы пастырства отца Александра
Книги отца Александра Меня, его проповеди и письма, интервью, лекции и домашние беседы открывают во всей полноте картину его мировоззрения и понимания своей миссии в мире, а многочисленные воспоминания его прихожан помогают воссоздать и сформулировать основные принципы его пастырской деятельности.
Мировоззрение отца Александра сложилось еще в юные годы. На вопрос интервьюера: «Кто из богословов и писателей оказал на вас наибольшее влияние?» в 1975 году — отец Александр ответил следующее: «На первом месте я должен назвать Вл. Соловьева. Хотя многие его воззрения я не разделял, но он был моим настоящим учителем. А уже после него я изучал труды представителей русской религиозной философии. Бердяеву, Флоренскому, Булгакову, Франку, Лосскому и др. я очень многим обязан. Из западных авторов в начале моих занятий наибольшее влияние на меня оказали европейские философы докантовского периода, а также Бергсон и Кр. Доусон. Впоследствии, познакомившись с трудами Тейяра де Шардена, я обнаружил в его идеях много для меня близкого. Среди Отцов Церкви излюбленными остаются Апологеты, Климент Александрийский и Григорий Богослов»[192].
Портрет Владимира Соловьева всегда висел в кабинете отца Александра, и многие идеи этого замечательного мыслителя и философа были приняты им и в значительной степени развиты. Как это уже упоминалось ранее, замысел Владимира Соловьева о реконструкции истории духовных поисков человечества, развития религиозной мысли на разных континентах и в лоне различных культур был полностью реализован отцом Александром в его шеститомной монографии «В поисках Пути, Истины и Жизни». «Ни одно звено религиозно-исторического процесса в концепции Соловьева не исключается полностью, а все они обретают свое место в последнем синтезе дохристианского мира, когда происходит встреча Ветхого Завета с восточной и античной мыслью (александрийская философия). Полнота же восприятия человеком Безусловного как Личности осуществляется в центральном событии истории — явлении Богочеловека», — пишет отец Александр в статье «Христоцентрическая интерпретация»[193].
В ответ на просьбу Зои Маслениковой рассказать о своем духовном пути отец Александр написал следующее: «…я плохо понимаю резкое деление на „светское“ и „религиозное“. Для меня это термины в высшей степени условные. Хотя в детстве мне объясняли, что есть „особенные“ предметы и темы, но это скорей вытекало из условий жизни среди чуждых по духу людей. Постепенно это деление почти потеряло смысл, поскольку всё стало на свой лад „особенным“. Любая сторона жизни, любая проблема и переживание оказались непосредственно связанными с Высшим.
Жить так, чтобы „религия“ оставалась каким-то изолированным сектором, стало немыслимым. Поэтому я часто говорю, что для меня нет, например, „светской литературы“. Всякая хорошая литература — художественная, философская, научная, — описывающая природу, общество, познание и человеческие страсти, повествует нам об одном, о „едином на потребу“. И вообще нет жизни „самой по себе“, которая могла бы быть независимой от веры. С юных лет всё для меня вращалось вокруг главного Центра. Отсекать что-либо (кроме греха) кажется мне неблагодарностью к Богу, неоправданным ущерблением, обеднением христианства, которое призвано пронизывать жизнь и даровать „жизнь с избытком“.
Мне всегда хотелось быть христианином не „при свечах“, а при ярком солнечном свете. Меня не привлекала духовность, питающаяся ночным сознанием, имеющая оккультный привкус (хотя и под православной оболочкой). Я всегда ощущал, что „вне“ Бога — смерть, рядом с Ним и перед Ним — жизнь. Он говорил со мной всегда и всюду. Собственно, это редко выражалось в каких-то „знамениях“, да я и не искал их. Всё было знамением: события, встречи, книги, люди. Именно поэтому я мог и любил молиться, где угодно, чувствуя присутствие Божие в самой, казалось бы, неподходящей обстановке. Помню, однажды такое чувство особенно сильно вспыхнуло во мне, когда сидел в саду напротив Большого театра (и таких случаев было много).
Но если уж говорить о каких-то моментах особого подъема, то они связаны с Евхаристией, природой и творчеством. Впрочем, для меня эти три элемента нераздельны. Литургию всегда переживаю космически и как высшее осуществление даров, данных человеку (то есть творчества и благодати).
О природе я упомянул не случайно. Созерцание ее с детства стало моей „теологиа прима“. В лес или палеонтологический музей я входил, словно в храм. И до сих пор ветка с листьями или летящая птица значат для меня больше сотни икон.
Тем не менее мне никогда не был свойственен пантеизм[194] как тип религиозной психологии. Бог явственно воспринимался личностно, как Тот, Кто обращен ко мне. Во многом это связано с тем, что первые сознательные уроки веры (в пять лет) я получил, знакомясь с Евангелием. С тех пор я обрел во Христе Бога, ведущего с нами непрерывный диалог»[195].
Таким образом, Христос — центр жизни отца Александра с детства, и служение Ему не прекращалось никогда — в работе священника, написании книг, общении с любой аудиторией, в семье и в быту.
«Еще раз повторю: все вращалось вокруг одного стержня, — продолжает отец Александр. — Я не желал оглядываться назад, поскольку рука уже лежала на плуге. Бог помогал мне явным и неприметным образом. В багаж для будущей работы шло всё: занятия искусством, наукой, литературой, общественные дела. Даже трудности и испытания оказывались промыслительными.
Хотя со стороны могло показаться, что молодой человек просто имеет большой диапазон интересов, но на деле они были подчинены единой цели. Некоторые юноши в этом возрасте, живя церковной жизнью, нередко склонны отрясать прах всего „светского“. Быть может, и я переболел такой болезнью, но не