<…> А самое лучшее в тебе, мой дорогой мальчик, — это то, что в тебе совершенно нет надменной самоуверенности, которая вытекает скорее из догматизма, чем из веры». И вот, наконец, монолог старого китайца, который когда-то готов был принять крещение как формальность, что было неприемлемо для Фрэнсиса, и пришел к Чисхолму в последний день перед его отбытием из Китая: «Однажды, много лет тому назад, когда вы вылечили моего сына, я действительно был несерьезен. Но тогда я еще не знал о том, какую жизнь вы ведете… Я не знал о вашем терпении, спокойствии, мужестве… Ценность религии лучше всего определяется качествами ее последователей. Друг мой… вы покорили меня своим примером».
Отец Александр считал необходимым, чтобы прихожане Новой Деревни имели возможность познакомиться не только с печатной версией этого замечательного произведения зарубежной литературы XX века, но также и с его аудиопостановкой.
Батюшка, очень тепло относившийся к Юне Вертман — замечательному театральному режиссеру, но некрещеному и к тому времени уже смертельно больному человеку, предложил ей подумать о создании сценария для спектакля по роману Кронина. Несомненно, что с его стороны это было попыткой приблизить Юну к крещению. «При ощутимой, глубоко затаенной боли, при трагическом мирочувствии, которое она нередко прикрывала иронией, шутливостью, ее горечь не создавала черного фона, — говорил о Юне Вертман отец Александр. — Напротив, она искрилась добротой, отзывчивостью, готовностью послужить людям. <…> Как режиссер она, конечно, должна была не раз задумываться над изгибами человеческой психики, над анатомией души, над всем тем, что порой приводит человека в состояние меланхолии. Но у нее это не рождало внутренней мизантропии, отталкивания, а наоборот, укрепляло ее открытость к человеку. Это я видел вскользь, наблюдая, как она работала с людьми, делая спектакль, как вся она светилась пониманием, доброжелательством, мудростью». Сценарий был создан, а весной 1983 года Юна записала по нему аудиопостановку. Запись проходила в квартире звукооператора Лидии Мурановой, где давно уже была оборудована студия и где к тому времени были созданы фонограммы более двадцати замечательных слайд-фильмов отца Александра на ветхозаветные и евангельские сюжеты. Спектакль был полностью смонтирован только осенью, когда Юны уже не стало.
Главную роль в спектакле сыграл актер Театра Ермоловой Владимир Павлов, которого за несколько лет до этого отец Александр вернул к жизни после пережитой Владимиром личной трагедии. «Я почувствовал, как после смерти моей дочери отец Александр взял на себя всю мою боль, — вспоминает Владимир Павлов. — Когда спустя пять лет Юна Давыдовна позвала меня в спектакль „Ключи Царства“, я воспринял это как перст судьбы. И дело не в том, что мне была предложена главная роль, а в том, что предложение это исходило от отца Александра, которому я обязан своим духовным возрождением. В спектакле он играл моего учителя, рыжего Мака. Наверное, основная трудность была в соответствии моих собственных внутренних качеств качествам моего героя. Ведь главный герой — человек абсолютной, кристальной чистоты, к чему мы все стремимся и ради чего отец Александр взял этот роман. В процессе работы мы все испытали радость от общения с близкими по духу людьми. И, конечно, все работали бескорыстно — ни о каких деньгах и речи быть не могло»[245].
«Я не думаю, чтобы Юна взялась за инсценировку этого романа по собственной инициативе, — вспоминает близкий друг Юны Вертман Василий Косенко, читающий в спектакле текст от автора. — Вряд ли она показалась бы ей осуществимой. Но всё пришло в движение, когда в процесс включился отец Александр и привлек в работу значительную часть прихода».
Силами нескольких профессиональных актеров Театра Ермоловой, которые согласились помочь Юне в этой работе, было бы невозможно осуществить постановку с десятками ролей. Участие в проекте большого количества непрофессионалов спасло проект. Все детские роли в спектакле были озвучены детьми прихожан либо их близких друзей. (В частности, в постановке приняли участие сын диссидента Анатолия Марченко[246] и внуки Бориса Пастернака и Юлия Даниэля[247].) Как всегда, отец Александр стремился открыть в людях новые творческие грани их личностей, если для этого предоставлялись возможности.
Каждый из участников постановки работал с высочайшей отдачей. Владимир Павлов вспоминает о том, как однажды во время перерыва в записи услышал стоны мучившейся болями Юны из ванной комнаты: «Юна, прекрати! Юна, ты можешь терпеть!»
Подпольная запись спектакля религиозной тематики в андроповские времена была связана с серьезным риском. Если бы о проекте узнали «компетентные органы» и делу была бы придана общественная огласка, это грозило бы участникам в лучшем случае серьезными неприятностями на работе и в учебных заведениях, а в худшем — арестом. «Я полагаю, — говорит Василий Косенко, — что все участники спектакля, в том числе и дети, были прекрасно осведомлены о тех результатах, которые могли воспоследовать из этого сюжета, если власти захотели бы его раскрутить в выгодном для себя направлении»[248]. Но, к счастью, никто не пострадал.
В начале 1980-х кассеты с записью спектакля передавались только самым надежным людям, но в наши дни запись постановки Юны Вертман широко доступна. Интересно, что на памятнике Арчибальду Кронину, написавшему за свою жизнь множество ярких произведений, выбита единственная надпись: «Автору „Ключей Царства“».
Сотрудникам КГБ вскоре представилась возможность опробовать выбранную ими тактику в отношении отца Александра.
Еще в середине 1970-х годов в приходе новодеревенского храма появились супруги Никифоровы. Владимир Никифоров был высокообразованным и ярким человеком с несомненной харизмой лидера. Он стал ведущим нескольких малых групп и способствовал приходу в церковь большого числа людей, а его жена Тамара вела религиозные занятия с детьми прихожан. Владимир часто прислуживал отцу Александру в алтаре и, пользуясь этим, приносил в алтарь свой портфель с находящимся в нем магнитофоном, оставляя его открытым. Таким образом, Никифоров первым начал записывать проповеди отца Александра, что впоследствии было продолжено многими прихожанами новодеревенского храма. Кроме того, Владимир вел занятия по катехизации. За его необычайную активность и продуктивную деятельность отец Александр иногда шутливо называл его «канцлером». Эрудированный и пунктуальный, хорошо разбиравшийся в людях, Владимир действительно был для него ценным помощником и в алтаре, и в организационной работе. Никифоров хотел стать священником и пытался поступить в семинарию, но у него, православного еврея, окончившего механико-математический факультет МГУ, даже не приняли документы. Через некоторое время Владимир пришел к выводу, что в современных реалиях необходимы тайные приходы и тайные священники. Эта позиция резко противоречила точке зрения отца Александра, всегда стремившегося к открытой проповеди христианства и не хотевшего обвинений в тайной религиозной деятельности. Однако попытки отца Александра остановить Никифорова ни к чему не привели. Владимир покинул новодеревенский приход, а впоследствии без благословения отца Александра принял тайное рукоположение в греко-католическом приходе в Словакии.
«В. ревновал „своих“, т. е. захваченных им в свою орбиту, очарованных им людей к о. А., — пишет о Никифорове Марианна Вехова. — Он их потихоньку отодвигал от отца…» «В конце 70-х годов я почувствовал, что, несмотря на то, что значительная часть группы составлена из православных, от Володи стала исходить неприязнь к православию и его неприятие, — пишет Григорий Литинский, ставший впоследствии прихожанином подпольного католического прихода святых Кирилла и Мефодия, в котором начал служить Владимир Никифоров. — Это, при ближайшем рассмотрении, оказалось не столько богословской концепцией, сколько соперничеством с отцом Александром. Соперничество это было вызвано не только завистью, но и нежеланием чувствовать рядом с собой церковный авторитет. Володя хотел быть единственным авторитетом в приходе, „солнцем“, а не „луной“. Рядом с отцом Александром быть „солнцем“ было невозможно».
«Его уход не был внезапным, — рассказывает Александр Зорин. — Я стал замечать, что В. Н. не упускает случая скомпрометировать отца Александра и даже больно поддеть. Исподволь внушал, что человек, которым все восхищаются, не может пребывать в смирении, не может не возгордиться.
<…> После ухода Никифорова из прихода отец Александр сокрушенно воскликнул: „О, я вывел в жизнь столько чудовищ! Его уход — это нож в спину!“»[249]. Отец Александр продолжал чувствовать свою ответственность за случившееся. Но основную трагедию он видел в том вреде, который его духовный сын нанес своей собственной душе.
Условием присоединения к католичеству, согласно Никифорову, стало ритуальное произнесение во время мессы формулы: «Только в Римско-Католической Церкви — полнота Церкви Христа». Очевидно, что этой формулировкой Никифоров предлагал своим единоверцам и последователям полностью отмежеваться от Православия, отказаться признавать Православие Церковью. Молодой отец Владимир служил по разным квартирам, открыто поддерживая связь с капелланом американского посольства, что не могло не привлечь внимания КГБ. Гостями его прихода бывали иностранцы из Европы и Америки, что также усиливало внимание к нему со стороны органов безопасности. «Думаю, что большая часть моих исповедей, проходивших на Володиной кухне, была известна КГБ, так как „органы“ оснастили микрофонами этот импровизированный конфессионал», — пишет Григорий Литинский.
В результате Владимир был задержан при перевозке большого числа богословских книг. После допроса в КГБ в начале 1983 года Никифорова посадили в тюрьму, где он провел девять месяцев. В процессе следствия чекисты использовали свои излюбленные методы психологического воздействия на человека. Никифорову, в частности, было сказано, что в ближайшее время будет арестована и пред