Исследовательский и творческий интерес к Библии не ослабевал у отца Александра никогда, начиная с ранней юности. «Однажды утром (отец Александр) мне рассказал, что в сновидении только что прочитал одну из пока не написанных статей своего Библейского словаря. В виде свежеправленой верстки ему ее вручил не кто-нибудь, а гениальный мыслитель Владимир Соловьев, чей портрет заглядывал в его рукописи с левой стороны стола», — описывает Владимир Леви эпизод своего пребывания в гостях у отца Александра в начале 80-х.
«У меня дома хранится машинописная копия одного из томов Словаря с самой короткой дарственной надписью рукой отца: „Соучастнику“, — вспоминает София Рукова. — Вручая мне после службы этот неожиданный подарок, отец сказал: „Я сознательно не писал Ваше имя, из соображений … — Он показал взглядом на потолок (где-то там находилось подслушивающее устройство). — Но когда-нибудь мы всё откроем…“
Так вот, о работе отца Александра и моем „соучастии“. В самом начале 80-х гг. отец Александр обратился ко мне с вопросом: „Я задумал написать большой словарь по библиологии. Как, по-вашему, сколько мне потребуется времени?“ К тому времени я уже около 15 лет работала старшим научным редактором в издательстве „Советская энциклопедия“ и хорошо представляла всю сложность задуманного отцом предприятия. Поэтому вопрос меня не удивил. „Во сколько томов Вы хотите уложить его?“ — спросила я. Разумеется, имелись в виду машинописные тома. „В три“, — ответил он. Зная уже неуемную трудоспособность отца, я возразила: „Значит, не менее пяти. А сколько человек будет писать? Один Вы?“ — „Да“. Я прикинула вслух: „Мы уже около 15 лет работаем над 5-томной математической энциклопедией. 5 человек, куча авторов да всевозможные редакции — иллюстраций, библиографии и прочее. И нам еще понадобится лет пять (позднее это подтвердилось). Значит, Вам потребуется не менее 10 лет“. — „Не годится. Мне надо быстрее“. — „Но отец! А словник? Это же тоже немалое время“. — „Уже составляется…“ — „Ну, тогда… у меня нет слов“.
Этот диалог я воспроизвела почти дословно — слишком часто я вспоминала его, наблюдая за работой отца».
Отец Александр считал, что необходимо восстановить уничтоженное в нашей стране направление библеистики. Современная православная библеистика, развивавшаяся главным образом в русской, греческой и болгарской традициях, стоит, по убеждению отца Александра, перед задачей критического изучения мировой библиологической мысли и дифференцированного подхода к этому материалу, с тем чтобы отделить в нем приемлемое для православного сознания от неприемлемого. По различным причинам эта работа в русской православной традиции была почти приостановлена на долгие десятилетия. Еще в первой половине XX века представители Свято-Сергиевского института[283] в Париже пытались адаптировать для Православной церкви ту библеистику, которая существовала на протяжении полутора столетий, но оставалась во многом чужой для православной традиции. В «Словаре по библиологии» отец Александр решил эту задачу и ввел в оборот множество новых для православной традиции текстов. Основная задача, которую он ставил перед собой, — это не утверждение каких-либо новых концепций, а обобщение многовекового наследия мировой библиологии, введение изучающих науку о Священном Писании в сложный и порой противоречивый мир экзегетики, исагогики, текстологии, сравнительно-исторического изучения Библии. «Словарь» поражает не только количеством персоналий всех основных христианских конфессий, но и спектром понятий, которые в нем рассматриваются. Автор стремится познакомить читателя с различными толкованиями и их авторами, конфессиональными и светскими интерпретациями Библии, указывая на основные отличия православного подхода к Писанию и в необходимых случаях давая краткую критику альтернативных концепций. Особое внимание в «Словаре» уделяется историческому контексту библейских ветхозаветных и новозаветных книг.
«Словарь по библиологии» стал огромным вкладом Александра Меня в восстановление традиций научной библеистики. В нем можно найти обильный материал о путях развития западной и российской (дореволюционной) библеистики. Особенно подробно освещена в «Словаре» русская православная библеистика, что к моменту его завершения не имело научных аналогов. «Этим трудом о. Александр восстанавливает русскую библеистику в ее достоинстве, ставя ее на заслуженное место в мировой библейской науке, — пишет протоиерей Михаил Аксенов-Меерсон. — Словарь этот — монументальное произведение, по существу даже не словарь, а энциклопедия библиологии, составленная одним человеком и пронизанная одним духом. <…> Видение Христа как центра Библии выпукло выступает в Библиологическом словаре, где вся библеистика, от древнейших патристических авторов до наших дней, включая и резко критическую, агностическую и прямо атеистическую критику, обозревается в свете православного христоцентризма»[284]. Этим трудом отец Александр вернул русской библейской науке ее законное место в общей картине библиологии христианского мира.
В процессе этой работы отец Александр скрупулезно работал с архивами Московской Духовной академии, которые стали основным источником материалов для «Словаря», а также просил множество друзей, живущих или бывающих за границей, помочь ему с недоступными в СССР книгами и иллюстрациями. «Он сказал мне когда-то: „Если бы у меня были в распоряжении библиотеки Парижа, Рима или Бонна…“» — приводит протоиерей Генрих Папроцкий один из разговоров с отцом Александром тех лет по поводу библиологического словаря.
«Переснимание материала, — продолжает София Рукова, — осуществлялось самыми кустарными средствами: фотоаппарат „Зенит“ со съемным объективом (около 1 кг весом), набор колец к нему (для съемки очень маленьких фото или иллюстраций), лампа в 500 ватт с держателем, который можно прикрепить к столу, стулу или полке. Все снимки на выдержке в 1/30 сек. Для печати — огромный увеличитель „Крокус“, который мне приобрели по просьбе отца.
Но как отец Александр доставал этот материал, чтобы проиллюстрировать Словарь „картинками“! Он придавал большое значение иллюстрациям. Художник по натуре, он неутомимо искал и находил то, что считал наиболее удачным для данного текста, — в старых и новых книгах, журналах, справочниках. Использовал все свои знакомства, связи, собственную огромную библиотеку.
Сколько раз, смущаясь, он обращался ко мне с такого рода просьбами: „Мне тут привезли книгу из Сорбонны (из Праги, из Канады и т. д.). Там очень нужный портрет (или: там такая картинка!..). Да вот беда — эту книгу надо вернуть через три дня (пять дней, через неделю и т. п.)“. — „Сделаем, отец“. И мы делали. В другой раз: „Мне тут один портрет принесли… с Лубянки. Это — фотокопия с какой-то, наверно, десятой фотокопии. Может, получится?.. Вернуть надо поскорее…“ Передо мной смутный лик какого-то священника, погибшего в лагерях. За каждым портретом следует несколько фраз о том, кто он… как о близком, давно знакомом…
В другой раз приносит затрепанный, зачитанный журнал, типа „Техника молодежи“, и показывает на последнюю, совсем „лохматую“, страницу обложки: „Тут я нашел портрет N., который где только не искал!.. Вдруг получится…“ И получалось (а лицо там с ноготь!). Его молитвами.
В последние годы (с 1986 г.) я часто приезжала к отцу Александру в Семхоз по его просьбе: „Если Вам не трудно … Я там нашел очень интересный материал, но — в очень больших и тяжелых книгах. Даже в портфель не умещаются…“ Я приезжала. На полу, стульях, на столе — целые штабеля книг (нынешнего кабинета еще не было). Он доставал огромные фолианты, не позволяя мне их поднимать, и мгновенно, без всяких закладок, открывал нужные страницы, с восторгом показывая то, что надо переснять.
<…> Готовые фотографии („переснимки“) мы распределяли по конвертам, надписывая на них название статьи или темы. Все отпечатки делались в 10 экземплярах. Потом, уже дома, отец сам наклеивал их в нужное место отпечатанной статьи. Говорил, что отдыхал за этим занятием. Иногда, не находя портрета, он описывал художнику (давал карандашный набросок), как должен выглядеть человек. И затем, когда рисунок его удовлетворял, я переснимала его».
Над «Словарем» отец Александр работал около шести лет. В конце 80-х он отправил свою монографию в Ленинградскую Духовную академию на соискание степени магистра богословия. Однако, как и в случае с «Исагогикой», его труд не нашел понимания и приятия в ректорате. Один из рецензентов, указывая на громадный объем материала в области библеистики, приведенного в «Словаре», задает в своей рецензии риторический вопрос: возможно ли одному человеку ознакомиться хотя бы с основными работами (минимум 1500–2000 книг) для создания соответствующего справочника? На взгляд рецензентов, в случае «Словаря по библиологии» имеет место противоречие: добротная энциклопедия не может быть новым словом в науке, а новое слово в науке не есть компиляция научных фактов. По итогам состоявшейся дискуссии совет ЛДАиС (принимая во внимание отзывы рецензентов) большинством голосов счел невозможным принять работу протоиерея Александра Меня к рассмотрению в качестве диссертации на соискание ученой степени[285].
Из дневника Зои Маслениковой: «15 марта 1987. Немилость властей к батюшке сменяется фавором. Владыка Ювеналий часто приглашает его, и они подолгу беседуют. О. Александр делает разработки разных богословских проблем для Синода (например, о роли женщин в Церкви), а я их редактирую и перевожу для этой работы разные материалы. Батюшку будут публиковать в „Богословских трудах“. Всё это представляется почти невероятным! Еще и года не прошло после статьи в „Труде“…»
В 1987 году впервые за двадцать с лишним лет в официальном издании Русской Православной церкви, каким является научно-богословский альманах высших духовных школ «Богословские труды», была опубликована статья отца Александра «О русской православной библеистике». Эту статью можно назвать введением к «Словарю по библиологии», работу над которым отец Александр вел к тому времени уже несколько лет. В своей работе отец Александр последовательно восстанавливает российские традиции научной библеистики, а также помогает читателю разглядеть лик Христов в Ветхом Завете, показывая, что весь путь человечества вел к воплощению Христа как главному событию в истории.