о взрослые больницы»[313].
«Однажды после литургии я услышал, как отец Александр Мень обратился к народу: нужны люди помогать в детской больнице, — вспоминает Петр Коротаев, тогда молодой гидрогеолог. — И вот с небольшой группой прихожан мы туда и отправились — некоторые, в том числе Лина Салтыкова, уже не в первый раз. Поначалу нас было человек пять-шесть. Из этих людей и выросла потом Группа милосердия. Приходили мы раза два в неделю. Занимались в ту пору только одним отделением — пересадки почки и гемодиализа. Дети там лежали тяжелые. Тогда мы впервые пережили смерть ребенка. Я очень хорошо запомнил мальчика, который первый умер при мне, — Алеша Терехин. А умирали тогда очень часто, многих лекарств в больнице еще просто не было, да и в стране тоже. Очень тяжело. Особенно когда подружишься с детьми, узнаешь поближе… В общем, постепенно я втянулся, а потом и вовсе оставил светскую работу, стал заниматься только больницей. Помогал, когда священники причащали детей, — поначалу прямо в палатах, храм ведь появился гораздо позже. Ну и, конечно, больница — не только боль и слезы, но и радость. Самое радостное, и это долго помнишь, — как мы провожали домой поправившихся детей. В больнице многие умирали, но и излечивались многие, это важно помнить…
Знаете, больница — это особый мир со своими законами, там горе и радость как-то иначе воспринимаются, чем на „материке“. Я работал на Севере и знаю, что такое быть отрезанным от мира. И в больнице у меня было точно такое же чувство: точно Москва и весь остальной мир далеко, за тридевять земель, хотя на самом деле они тут, рядом, за забором».
«В 1989 году отец Александр подбирал людей, которые могли бы мужественно вынести атмосферу больницы, в которой лежали тяжело больные и умирающие дети, и это требовало от него тонкой психологической оценки, — вспоминает Владимир Архипов, ставший вскоре после этого священником и продолживший в течение многих лет посещать отделения онкогематологии и неврологии в РДКБ вместе с прихожанами из Новой Деревни. — Помню, как я служил первую литургию в детской игровой комнате РДКБ, как беседовал в отделении неврологии с мамами больных детей. Каждый раз, приезжая туда, открываешь дверь в некоторой неопределенности, когда еще нет готовых слов, которые нужно сказать при встрече с детьми… Но когда переступаешь порог палаты и садишься к ребенку, то общение постепенно выстраивается, слова и жесты появляются сами, и ты понимаешь, что мать и ребенок приняли тебя… Я очень благодарен Богу и отцу Александру за этот важный этап моей жизни»[314].
Добровольцев из храма отец Александр называл «больничными ангелами». Они рисовали, пели и читали с детьми, гуляли с теми, кому разрешалось выходить на улицу. Сначала конкретной программы не существовало, и члены группы милосердия просто нащупывали «болевые точки» и старались помочь, где возможно. Больницу посещали по расписанию — каждый в свой день недели. Вместе приходили в храм в Новой Деревне, вместе ездили и в больницу. Так церковная жизнь продолжалась и в совместном делании за церковной оградой. «Больничные ангелы» приносили из дома еду, вещи, игрушки и книжки. Многое собирали в приходе Новой Деревни, затем стали приходить партии гуманитарной помощи из благополучных стран. Все добровольцы работали или учились, у большинства были семьи, но это служение постепенно стало для них необходимостью, они полюбили своих подопечных и их матерей и не представляли без них своей жизни.
«Проповедь. О. Александр рассказывает об онкологических детях из Российской детской клинической больницы, — вспоминает Анна Борзенко. — Об умирающих детях и их мамах. Кто может приходить к ним и быть рядом, приходите и будьте. Его слова пронзают меня, но я не хочу туда! Не хочу к умирающим детям, их страдающим мамам! Тогда для меня самое страшное — потерять ребенка. И, подойдя к кресту, я говорю о. Александру: „Вы же понимаете, у меня четверо маленьких детей, и я, конечно, не смогу ходить. Но я могла бы им посылать апельсины“. Дело в том, что апельсины были тогда большой редкостью, и мне казалось, добывая их и посылая детям, я сделаю что-нибудь хорошее для них. Если честно, откуплюсь. О. Александр сказал очень строго и почти раздраженно: „Не нужны им твои апельсины. У них всё есть. Им нужна ты“. Я отошла, оторопев от такой реакции. Потом вспомнила притчу о богатом юноше. Так вот, когда убили отца, я сразу пошла в больницу».
«Артемка, хоть и был слаб, к приходу отца Александра сидел на кровати, — рассказывает Андрей Г., отец маленького пациента. — Отец Александр положил мальчику руку на голову и долго о чем-то с ним говорил. Удивительно, что Артем, такой скромный и застенчивый ребенок, так свободно и уверенно чувствовал себя рядом с этим человеком. После ухода отца Александра в отделении воцарились радость и покой. Никто не кричал, не капризничал, и врачи как-то оттаяли.
В очередной свой приезд в больницу я увидел отца Александра в отделении. Его „обход“ уже завершался, он шел по коридору в окружении детей, врачей и родителей. Моя жена пришла в палату и рассказала: отец Александр обещал, что постарается помочь Артему и ей с выездом за границу! У нее появилась надежда. И еще она мне сказала, что решила отдать Артему свою почку.
Как мы узнали позднее, отец Александр описал своим прихожанам всю безвыходность Артемкиного положения и попросил помочь. В результате нас пригласили в „Сердечный центр“ Западного Берлина на бесплатную операцию на сердце».
Уже в первые годы работы Группе милосердия удалось отправить лечиться за границу нескольких погибающих детей из РДКБ — это спасло им жизнь. Тогда добровольцам казалось, что они прошибли каменную стену. Через некоторое время эта практика стала обычной.
«В тот первый год работы Группы мы познавали новую реальность, — завершает свой рассказ Лина Салтыкова, — такое, с чем никогда прежде не сталкивались. Мы только-только начинали понимать, как себя вести в этих нечеловеческих обстоятельствах — страдание ребенка, умирание ребенка… И как самому не сгорать на этом страшном огне. Где найти силы, чтобы помогать и самому не разрушаться от горя и сопереживания? Отец Александр понимал это гораздо лучше нас».
Свет веры, любви и надежды был принесен отцом Александром и его помощниками в РДКБ. «Там, где хуже всего и где нет никакой помощи, — там мы», — говорил он.
Осенью 1989 года отец Александр Мень встретился с приехавшим в Москву французским основателем общин-поселений для умственно отсталых людей Жаном Ванье[315], и между ними в новодеревенской «сторожке» при храме состоялась длинная беседа. Присутствовавший при ней Владимир Архипов вспоминает о том, что разговор отца Александра с гостем носил сущностный, стратегический характер, и по состоянию отца Александра, его интонациям было ясно, что собеседники очень хорошо понимают друг друга в плане служения «малым сим». Жан Ванье рассказывал о принципах построения экуменических общин «Вера и Свет» во Франции, и этот рассказ помог отцу Александру уточнить план развития движения «Вера и Свет» в Москве. «Встреча с Жаном Ванье была для меня неслучайной, — рассказывает Владимир Архипов, который, став священником, начал окормлять семьи, входящие в движение „Вера и Свет“. — Форма восприятия жизни людей, испытывающих страдания и близость смерти, является чрезвычайной школой понимания того, что есть человек и, в частности, священник. Я вижу здесь прямую связь с последующим благословением отца Александра на путь моего священства»[316].
Во время своего визита в Москву Жан Ванье провел несколько встреч с родителями особых детей. «Заберите нас и наших детей во Францию», — обращались к нему некоторые из родителей, поскольку никто из них не верил в то, что подобные общины могут возникнуть и в России. Но вскоре после этого визита в Москве с благословения отца Александра появились первые общины «Веры и Света». Эти общины были основаны участниками малых молитвенных групп, созданных отцом Александром, и главная идея этих общин состояла в том, чтобы встречаться с умственно отсталыми людьми, их семьями и друзьями, проводить с ними время в благоприятной для общения обстановке, невзирая на отсутствие навыков общения. На каждой встрече члены группы находят что-то новое для себя в отношениях друг с другом. Такие встречи — свидетельство того, что отчуждение и депрессия, вызванные тяжелым заболеванием и многолетней борьбой с ним, могут быть преодолены. Встречи тщательно готовятся, чтобы на них гармонично сочетались общение, игры, пение, спектакли и другие занятия, интересные и посильные всем участникам. Между встречами члены общины тоже встречаются, ходят друг к другу в гости. Летом группы выезжают в летние лагеря.
Главная идея Жана Ванье заключается в том, что люди с нарушениями развития имеют какую-то совершенно особую миссию, какой-то дар Божий. Они показывают нечто важное этому миру. При этом участие в их жизни всем дает очень много. Например, умственно отсталый человек с трудом может воспринять богословские истины, зато он легко может показать самую главную истину христианства — любовь. В подавляющем большинстве случаев человек с синдромом Дауна готов сердечно принять каждого. «В связи с этим я могу рассказать небольшую историю, — говорит волонтер движения „Вера и Свет“ Анастасия Бельтюкова. — У нас в общине есть прекрасный молодой человек по имени Лев. У него довольно серьезные нарушения развития, он не смог учиться в обычной школе, но при этом умеет и любит читать, а еще всю жизнь мечтает стать священником. И хотя он ясно понимает, что никогда не станет священником, он очень любит Церковь и находит способы ей послужить. Например, он с радостью участвует в богослужении. А поскольку из-за речевых нарушений он не может читать понятно для всех, он с готовностью держит книги для церковного хора. Из-за моторных нарушений ему трудно держать свечу, но настоятель храма доверяет ему эту задачу, несмотря на то, что в результате он закапает воском весь пол»