«С августа 1989 года я начал ощущать нарастающую тревогу за отца Александра, — пишет Владимир Леви. — Он продолжал уплотнять свой график, нагрузки — сверх всякой меры. Можно было заметить признаки утомления: набухшие темные мешки под глазами, иногда несвойственную ему тяжесть в движениях. Резко прибавилось седины.
Во время одной из наших встреч показалось, что какая-то сизая тень зависла над его головой — опустилась, на мгновение заслонив лицо, — и исчезла.
Он стоял в этот миг на ступеньках прихрамового новодеревенского домика. Стоял в облачении, с непокрытою головой, неподвижно, как бы о чем-то вспоминая… Фигура и лицо в профиль чеканно ложились на небесную голубизну. Кругом во дворе храма толпились ожидавшие его. Странно, однако: никто, против обыкновения, не приближался, не подходил — непонятной силой людей словно отдунуло за невидимую черту. Такого непроницаемого пространства вокруг отца Александра никогда не бывало — наоборот, была всегда недействительность расстояния, никакой отделенности. <…>
Я написал ему письмо, где в довольно резких морализирующих выражениях обосновывал необходимость приостановиться, меньше растрачиваться на публике, больше уединяться и отдыхать… Упрекал его в соблазненности суетой. Вот его ответ:
„Дорогой мой Доктор! Долго и тщетно пытался к тебе прозвониться. Очень был тронут твоим письмом. Так хотелось встретиться, но, увы. <…> Я, в общем, всегда был одним и тем же. Для меня форма — условность. Я могу выполнять свое — и в плавках, и в халате (хотя его не ношу). <…> Я всегда таким же образом систематически общался с людьми. Изменилось лишь количественное соотношение. Бывало человек 30, а теперь 300 и более. Но суть одна. Цели одни. Формы — тоже. <…> В моей практике это было давней системой. И на уединение, ‘тет-а-тет’ с Богом и с собой пока хватало времени. <…> Я не готовлюсь специально, а говорю что Бог на душу положит. И конечно, людям я не могу открывать сразу всё, что хочу. Нужны этапы. Но таблица умножения не упраздняет высшей математики. Всему свой час и свой черед. На публике же я, повторяю, не чаще, чем в годы застоя, лишь число слушателей больше. <…> Если я сейчас не сделаю того, что нужно, потом буду жалеть об упущенном времени. <…> Не так просто понять того, кто десятилетиями был посажен на короткую цепь (я не ропщу — и на этой цепи Бог давал возможность что-то сделать). <…> Я сейчас живу под большим бременем, прессом. Был недавно в Зап. Берлине, но вскоре же сбежал: думаю, что я тут прохлаждаюсь? Не интересно и не нужно. <…> Я ведь работаю, как и работал, при большом противном ветре. Это не так удобно, как порой кажется. А сейчас он (особенно со стороны черносотенцев) явно крепчает. Приходится стоять прочно, расставив ноги, чтобы не сдуло. Словом, не тревожься за меня (хотя меня это действительно тронуло). Я ведь только инструмент, который нужен Ему пока. А там — что Бог даст…
Обнимаю тебя. Твой…“».
В марте 1990 года была подписана в печать книга Георгия Федотова «Святые Древней Руси», которая вышла в издательстве «Московский рабочий» с предисловиями академика Д. С. Лихачева и отца Александра Меня. Это замечательное исследование, посвященное древнерусским житиям святых, никогда не издавалось в Советском Союзе. После подробного рассказа о жизненном пути автора отец Александр подчеркнул уникальность книги: Федотов первым дал целостную картину истории русских святых, которая не тонет в деталях и сочетает широкую историософскую перспективу с научной критикой. «Этот очерк, — писал отец Александр, — стал как бы духовным завещанием Георгия Петровича Федотова. <…> Он верил, что никакие темные силы не смогут остановить потока, который течет к нам из первохристианства и воспринявшей его идеалы Святой Руси».
Сергей Бычков вспоминает о том, что после выхода «Святых Древней Руси» главный редактор «Московского рабочего» обратился к отцу Александру с просьбой крестить его внука. После крестин, когда все сели за стол и батюшке предложили выпить, отец Александр ответил: «Я пьян жизнью»[332].
В апреле, после Пасхи, отец Александр в ослепительно белом одеянии выступил с пасхальным поздравлением перед многотысячной аудиторией в спорткомплексе «Олимпийский». Батюшка говорил о том, что Христос оставил людям Себя Самого: «Его сердце пребывает с момента Воскресения в недрах человеческого бытия, только надо услышать Его, вглядеться в Него». Видеозапись запечатлела глубоко потрясенные лица слушателей и абсолютную тишину, в которой звучат вдохновенные слова священника. Это выступление было организовано руководством баптистской церкви, которое обратилось в Московскую патриархию с предложением совместно принять участие в пасхальных торжествах. Единственным откликнувшимся на приглашение священником Московской патриархии был отец Александр Мень.
В это время в стране и за ее пределами начинался активный диалог с Западом по самому широкому кругу вопросов. И здесь отец Александр также увидел возможность для проповеди Слова Божия. В том же месяце он выступил с докладом на советско-американском симпозиуме, посвященном правам и достоинству человека в христианстве и иудаизме: «Человек в библейской аксиологии». «Достоинство и высшее призвание человека Библия выводит не из самой его природы (ибо природа — просто феномен, лишенный однозначного аксиологического[333] содержания), а из соотношения между человеком и Вечностью», — говорит отец Александр, доказывая это утверждение путем подробного толкования библейских антропологических тезисов.
В мае 1990 года батюшка принял участие в российско-германском Вайнгартенском симпозиуме «Индивидуальное и массовое сознание». В своем выступлении отец Александр снова поднял вопрос о важности духовного персонализма, который «…открывает нам, что в каждой личности отражается вечное. Христос говорит, что Богу дорога каждая душа, а не масса или народ. Это не позитивный или естественнонаучный факт. Это откровение. Его невозможно добыть с помощью научных методов. Но, утверждая абсолютную ценность человеческой личности, Бог до Христа открывает нам и другое: подлинная жизнь личности — в открытости другим личностям, в служении другим личностям. В этой отдаче самих себя, в этом персонализме утверждается тайна любви и тайна служения. Только на таком основании возможна будущая экуменическая модель мира. Конкретная задача здесь — научить людей этой открытости».
Отец Александр часто говорил о духовном персонализме как основе развития христианина. Одному из своих духовных детей он напомнил фразу из гоголевского «Ревизора», в которой Бобчинский просит у Хлестакова, чтобы тот, приехав в Петербург, сообщил вельможам и, если придется, государю, что вот «живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский». Батюшка подчеркнул в этой связи, что, действительно, очень важно почувствовать себя личностью и как-то это выразить. Личность человека, по его глубокому убеждению, имеет абсолютную духовную ценность и является первичной творческой реальностью. Можно с уверенностью утверждать то, что эта позиция отца Александра лежала в основе его философских взглядов.
После выступления на Вайнгартенском симпозиуме отец Александр успел принять участие также в международном симпозиуме «Церкви в контексте многообразия культур. На пути в третье тысячелетие», проходившем в середине мая 1990 года в замке Тутцинг неподалеку от Мюнхена. «Я был к тому времени назначен директором Российского Библейского Общества и в этом качестве меня тоже направили в Тутцинг, — вспоминает Анатолий Руденко. — Это была статусная конференция, в которой принимали участие иерархи, митрополиты и крупные ученые, и я чувствовал себя в этом обществе очень молодым и нестатусным. Я стоял возле озера, когда меня окликнул Александр Вольфович: „Толя, Вы здесь? Как Вы?“ Я был очень этому рад, после чего все три дня, которые длилась конференция, мы провели с ним практически вместе — сидели за одним столом, были соседями по комнатам в гостинице. Мы всё время держались вместе, и он представил меня всем иерархам — там были, в частности, митрополиты Владимир (Сабодан) и Питирим»[334].
Одним из основных вопросов повестки конференции в Тутцинге был вопрос о необходимости перевода Священного Писания на русский язык. Как вспоминает Анатолий Руденко, представитель от Патриархии игумен Иннокентий (Павлов)[335] и другие ученые достаточно нерешительно высказывали свои точки зрения. Что же касается отца Александра, то он выступил с четкой позицией о необходимости такого перевода «в возможно короткие сроки». Фактически эта работа началась уже в середине 1980-х годов по благословению отца Александра, мечтавшего о русском переводе Священного Писания, понятном самому широкому кругу людей, как верующих, так и тех, кто ищет путь к Богу. К переводу Нового Завета приступила тогда Валентина Кузнецова — прихожанка новодеревенского храма, филолог-классик. Впоследствии этот труд был продолжен и завершен в рамках ее сотрудничества с Российским библейским обществом. «В этом переводе присутствует дух, ясность, живость и веселость отца Александра», — уверен Анатолий Руденко.
Тогда же отец Александр стал одним из основателей журнала «Мир Библии» — иллюстрированного периодического издания Российского библейского общества, где впервые в истории СССР начали публиковаться статьи на тему библеистики, фрагменты новых переводов Библии, а также интерпретации библейских текстов в различных культурах.
В промежутке времени между двумя симпозиумами в Германии отец Александр принял решение съездить в Брюссель, чтобы встретиться с самоотверженными сотрудниками издательства «Жизнь с Богом», в котором издавались его книги с конца 1960-х годов, и выразить им свою сердечную благодарность. «Мы все родились из брюссельской капусты», — давно шутили вновь крещаемые прихожане Новой Деревни, прошедшие курс катехизации по изданным в Брюсселе книгам отца Александра. Поездка батюшки была отчасти авантюрной, поскольку бельгийской визы у отца Александра не было. Но живущие в Германии друзья помогли ему пересечь границу на машине с немецкими номерами, и подозрений у пограничников не возникло. По воспоминаниям Юрия Рассамакина, сопровождавшего отца Александра в этой поездке, батюшка легко ориентировался в картах, выполняя функции штурмана, чем очень облегчил водителю перемещения по странам Европы.