ря (тогда вынуждена была покинуть монастырь и его 33-летняя двоюродная сестра, монахиня Евгения), как втягиваются близкие ему люди в распри и ересь обновленчества. Разорение древних обителей, ограбление храмов, издевательства над Церковью и Патриархом, арест владыки Серафима, отступничество тех, кто еще вчера клялся в верности (родной ему Ильинский храм тоже перешел в обновленчество) — всё это порождало в душе уныние, разочарование, отчаяние. Даже он, с младенчества не представлявший себе жизни без храма, задавал себе ядовитый вопрос: как молиться Господу, если он допускает подобные беззакония?..
Елизавета Илларионовна, видя, что с сыном творится неладное, пыталась успокоить его: «Сыночек, так Богу угодно. Видно, так надо. Бог плохо не сделает». Но это бесхитростное объяснение вызвало еще больший протест. В жизни Вани Крестьянкина наступила, в сущности, первая серьезнейшая «развилка», на которой ему предстояло решить, как жить дальше.
Может быть, именно отчаяние, нежелание иметь дело с внешней жизнью, в которой творилось непотребное, толкнуло его на просьбу, с которой он обратился в октябре 1922 года к епископу Елецкому Николаю. Владыка Николай, в миру Алексей Николаевич Никольский, родился в 1879 году и был земляком Вани, коренным орловцем. Вместе с владыкой Серафимом прошел через показательный суд, но уже в октябре 1922-го был освобожден. Убедившись в том, что обновленчество в губернии почти победило, владыка Николай рискнул создать «самоуправляющуюся автокефальную Елецкую Церковь», которой подчинялись также и «тихоновские» приходы Орла. Но в конце ноября того же года по обвинению в «поддержании устоев тихоновской церковной политики, которая своими деяниями поддерживает как русскую, так и заграничную контрреволюцию», владыку Николая снова арестовали и выслали в Воронежскую губернию.
Именно в октябре 1922 года, когда владыка Николай после освобождения уезжал из Орла в Елец, и произошла сцена, которая предопределила будущее Вани Крестьянкина. Вокруг владыки толпились прихожане-«тихоновцы», и 12-летнему иподиакону тоже захотелось получить благословение. Чтобы обратить на себя внимание епископа, он осмелился коснуться его руки. Наклонившись к Ване (роста тот был небольшого), владыка ласково спросил:
— Ну а тебя на что благословить?
— Я хочу быть монахом.
Окружающие примолкли. Напомним: стояла осень 1922 года, разгул обновленчества в России, когда, казалось, «тихоновская» церковь побеждена окончательно и скоро уйдет в подполье, как в древние времена. Одним из главных пунктов обновленцев была борьба с монашеством, и на своем «соборе» они подтвердили это, одним махом упразднив множество древних обителей. Так что слова «Я хочу быть монахом» в том году звучали дерзко, упрямо, самоотрешенно, звучали наперекор всему, что творилось вокруг. Ваня Крестьянкин прилюдно просил благословить его не просто на будущую личную судьбу, но на подвиг во имя Церкви, возможно — на мученичество. И одновременно отрекался от того хаоса, который царил вокруг и мешал сосредоточиться на главном — том, ради чего он родился на свет… А от возможной своей «светской» судьбы, от брака он отрекся еще тогда, когда стал иподиаконом.
Владыка Николай молчал, положив руку на голову Вани и глядя куда-то вдаль. Наконец он медленно проговорил:
— Сначала окончишь школу, поработаешь, потом примешь сан и послужишь, а в свое время непременно будешь монахом.
Так оно и произошло. Никогда больше в жизни Ивана Крестьянкина не было тревог о будущем. «Не планируй сейчас свою жизнь, — писал о. Иоанн в старости, — молись: Скажи ми, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взяв душу мою. И увидишь чудо Божиего водительства по жизни. Главная цель — богоугождение ради любви к Богу, из него возрастает спасительный плод. А как, какой дорогой, по каким ухабам пройти придется, — это дело Божие».
«Чудо Божиего водительства» Ваня увидел вскоре воочию. В марте 1923 года позиции обновленцев в Орле начали колебаться — архиепископа Леонида лишили кафедры, прошедшие 12 марта перевыборы епархиального собрания показали, что «тихоновцы» не собираются сдаваться. А 15 мая в Орле произошел инцидент, продемонстрировавший силу духа тех, кто не изменил Патриарху. В тот день, когда в Никольском храме обновленцы начали свою службу, прихожане стали уходить из церкви с криками: «Долой! Нам не надо наемников, пусть будут старые священники, а вы должны служить для коммунистов». К храму спешно прибыл начальник городской милиции во главе большого отряда, но прекратить беспорядки не удалось, и служба обновленцев была сорвана.
А 26 июня 1923-го вышел на свободу и сам Патриарх Тихон, который немедленно выступил с заявлением о своем возвращении к управлению Церковью. Большинство верующих признало Патриарха своим законным главой. Временный «обморок» массового обновленчества, которым была поражена Церковь во второй половине 1922-го, закончился так же быстро, как и начался.
И — надо же было такому случиться — вскоре церковный староста Петр Семенович Антошин отправился по делам в Москву и взял с собой Ваню Крестьянкина. Еще недавно он и мечтать не смел о том, чтобы самому увидеть Патриарха. А ведь увидел, более того — получил от него благословение после службы в Донском монастыре. Уже в старости о. Иоанн говорил о том, что до сих пор чувствует ладонь Патриарха на своей голове…
Шестьдесят шесть лет спустя, 9 октября 1992-го, о. Иоанн Крестьянкин так сказал в своей проповеди в день памяти святителя Иоанна Богослова и святителя Тихона: «Гонение новых богоборцев ХХ века подвергло Святейшего Патриарха Тихона мучениям несравненным. Он горел в огне духовной муки ежечасно и терзался вопросами: доколе можно уступать безбожной власти? Где грань, когда благо Церкви он обязан поставить выше благополучия своего народа, выше человеческой жизни, притом не своей, но жизни верных ему православных чад? О своей жизни, о своем будущем он уже совсем не думал. Он сам был готов на гибель ежедневно».
После освобождения Патриарха влияние обновленчества начало стремительно сокращаться, и уже к концу 1923 года множество обновленцев, принеся покаяние, вернулись в Патриаршую Церковь. Если осенью 1925-го в СССР насчитывалось 9093 обновленческих прихода (30 % от общего числа), то к зиме 1926-го — уже 6135 (21,7 %), а к зиме 1927-го — 3341 (16,6 %). И хотя обновленческие храмы продолжали действовать в стране до второй половины 1940-х (оплотом обновленчества оставались Краснодарский и Ставропольский края), в целом «Живая церковь» как явление потерпела крах, оставшись в истории приметой смутного времени, одним из болезненных экспериментов постреволюционной эпохи и одновременно — расчетливых проектов власти по взрыву Церкви изнутри.
А в апреле 1924-го орловцы-«тихоновцы» радостно передавали друг другу еще одну светлую новость — по амнистии вышел из тюрьмы владыка Серафим. 29 мая он был возведен в сан архиепископа и поселился на Черкасской улице, соседней с Воскресенской, на которой жили Крестьянкины, в доме архимандрита Пантелеимона (Филиппова, 1877–1932), духовника Введенского женского монастыря. Владыка и служить стал на Черкасской, в храме Успения Божией Матери — и служил так, что храм был полон всегда. По субботам, воскресеньям и праздничным дням он произносил там проповеди. А хор, состоявший из монахинь разоренного в 1923-м Введенского монастыря, быстро приобрел славу лучшего в городе… К сожалению, Успенский храм в 1932-м был закрыт, после войны снесен, и сейчас на его месте находятся производственные корпуса «Легмаша».
Именно службы владыки Серафима, его доброта, стойкость, мягкое, но непреклонное мужество окончательно вернули покой в душу его иподиакона Вани Крестьянкина. «Ничто так не может увлекать и одушевлять, как наглядный пример, — вспоминал он. — И ни от кого нельзя так легко и радостно научиться жить по-христиански, как от того, кто сам искренне и радостно работает Христу». Уверенности и сил придавало и то, что владыка живет на соседней улице. Однажды, когда Крестьянкины собрались отмечать день рождения Вани и на столе уже появились аппетитно пахнущие пирожки, в окно дома раздался негромкий стук. Это сам владыка Серафим пришел поздравить мальчика с праздником. Можно представить, какой радостный переполох поднялся в доме!.. А подарок, сделанный архиепископом, мальчик по праву считал драгоценным. Это была фотография в простой деревянной рамке, на которой были запечатлены владыка Серафим и владыка Николай. На обороте — надпись: «От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца Твоего и да даст Тебе истинное счастье в жизни. Архиепископ Серафим». Один из друзей, владыка Николай, в это время уже был в заключении…
Эту фотографию о. Иоанн бережно хранил всю жизнь. А когда в 2000 году решался вопрос о прославлении владыки Серафима в лике священномучеников, снял ее со стены своей келии и отдал, чтобы приобщить к материалам о канонизации. Решением Священного Синода Русской Православной Церкви от 17 июля 2001 года имя погибшего в годы репрессий владыки Серафима было включено в Собор Святых Новомучеников и Исповедников Российских ХХ века.
…Шли годы, а гонения на Церковь не прекращались, напротив — они принимали всё новые и новые формы. Власть действовала самыми разными методами — как лобовыми, нахрапистыми (создание в 1925 году Союза безбожников, с 1929 года — Союз воинствующих безбожников), так и внешне вполне нейтральными и даже «логичными». Так, в циркуляре НКВД РСФСР № 351 от 19 сентября 1927 года было сказано, что в качестве причин для закрытия храмов могут быть выдвинуты такие, как «отсутствие служителей культа», «отсутствие своевременного ремонта», а то и «постановление общего собрания граждан». То есть не ремонтировался храм несколько лет, арестовали настоятеля — значит, можно закрывать. Нечего и говорить, что такие причины стали находиться в избытке. В апреле 1928-го в Орле закрыли Богоявленский храм, 13 июля начали разбирать колокольню старого Смоленского (того, где крестились и венчались предки Вани), 1 ноября окружному музею была передана часовня Георгиевской церкви, а 4 ноября — часовня Михаило-Архангельской. 20 мая 1929 года закрыли Крестовоздвиженскую церковь и передали ее под клуб завода имени Медведева, а под столовую того же завода была передана бывшая Покровская церковь. В Преображенский храм въехал антирелигиозный музей, в Борисо-Глебский — производственные мастерские педагогического техникума, в Лутовский храм — армейский клуб… По состоянию на 15 июля 1929 года в Орле было закрыто 17 церквей, 2 монастыря, 9 часовен и молитвенных домов. Действующими оставались 18 храмов.