У борецких прихожан родилась добрая шутка о скором на ногу священнике: «У нас храм пятиглавый и батюшка пятиглавый». На что о. Иоанн со свойственным ему самокритичным юмором отвечал:
— У вас храм пятиглавый, а батюшка — безглавый.
Тайно потекли в Борец и паломники из других мест — Троицы, Летова, Рязани, Москвы, Ленинграда. Везли кто что мог: богослужебные книги из давно разрушенных храмов, ткани, свечи… Что мог, привозил и сам батюшка из поездок в Москву (до ближайшей станции он добирался в кабине трактора, тянувшего по непролазной грязи цистерну с местными карпами). Жизнь понемногу налаживалась. К одному только не мог привыкнуть о. Иоанн — к обычаю местных охотников стрелять в воздух из ружей на Пасху. Палили прямо во время крестного хода, заглушая пение «Воскресение Твое, Христе Спасе…», зачем, почему — неизвестно.
Самыми тяжелыми в Борце оказались зимы. Первая, 1962/63 года, еще туда-сюда, а вот вторая, с 1963 на 1964-й, выдалась лютой. Морозы заворачивали под тридцать градусов, и огромный, насквозь пронизанный сквозняками храм настывал так, что руки священника прилипали к Чаше с замерзшей водой, а на голове появлялись фурункулы. Не помогали одолеть мороз и огромные кирпичные печи, к которым жались во время службы прихожане (печи эти разобрали только в 2006-м, когда в храме было проведено газовое отопление). Лютый холод царил и дома, стены комнатенки были покрыты инеем. В таких условиях снова начало расшатываться здоровье — напоминало о себе сердце. «Гонца» с лекарствами, приехавшего из Москвы, местные власти быстро приметили и приказали убраться в течение суток. Невольно вспоминались лагерные времена десятилетней давности. Как признавался потом о. Иоанн, «третью зиму служения в Борце я бы не выдержал».
Но третьей зимы не случилось. Ранним летом 1964-го пришел неожиданный новый перевод — в село Некрасовку. На сей раз инициаторами назначения о. Иоанна на этот приход оказались местные жители — они были наслышаны о чудесном батюшке и слезно просили епископа перевести его к ним. Уполномоченный был против, и владыка уламывал его целых три месяца. Всё это время службы в Некрасовке не проводились.
Если Борец был отдаленным краем Рязанщины, то Некрасовка — настоящим «медвежьим углом»: это самый восток области, на стыке с Горьковской и Мордовией. Поблизости не было даже некрупных городов, самый значительный населенный пункт в округе — четырехтысячный поселок городского типа Ермишь, районный центр. Добраться до Некрасовки можно было либо попуткой (шесть часов езды по ухабам в кузове грузовика), либо самолетом — из Рязани в Ермишь раз в день, и то в хорошую погоду, летал десятиместный «кукурузник» Ан-2. Дорога эта занимала час и запоминалась всем, кто ее одолел, неимоверной болтанкой, от которой потом долго нужно было приходить в себя. А там еще восемь километров по полям и оврагам, — повезет, так лошадьми, а нет, так пешком, — прежде чем появлялись крыши Некрасовки, маленького, окруженного лесами и болотами сельца. Но это опять-таки только в хорошую погоду, а в весеннюю и осеннюю распутицу и сильные снегопады Некрасовка была полностью отрезана от остального мира. Да и сейчас добраться туда из облцентра можно только кружным путем, через всю Рязанскую область. От Рязани на восток, к Касимову, потом на юг, к Сасову, и снова на север, в Ермишь — в общей сложности шесть с половиной часов. Расстояние можно было бы срезать, но мешают сильно петляющая Ока с многочисленными притоками и густолесистая местность, в которой до сих пор почти нет проезжих дорог.
Первая же встреча с районным руководством порадовала о. Иоанна. Ему твердо заявили:
— Вот что, батюшка. Храм в Некрасовке существовал и будет существовать. Вы должны поддерживать его и быть на высоте своего положения.
На фоне творившегося в стране антирелигиозного шабаша это звучало более чем смело. Впрочем, разгул затеянной Хрущёвым кампании уже подходил к концу. А 14 октября 1964-го, на Покров Божией Матери, и самого «дорогого Никиту Сергеевича» бесславно отправили на пенсию. Первым, а с 1966-го — генеральным секретарем ЦК КПСС стал почти ровесник о. Иоанна (родился в 1906 году) Л. И. Брежнев, при котором откровенные гонения на Церковь были свернуты. Воинственная атеистическая пропаганда сменилась научно-атеистической, был взят курс на встраивание Церкви в партийно-государственную машину, хотя ее участие в патриотической или благотворительной деятельности было по-прежнему запрещено. В целом Церковь в представлении лидеров СССР тех лет должна была выполнять функцию некоей четко регулируемой «картинки», призванной успокаивать зарубежное общественное мнение, создавать видимость разнообразия советской жизни, а также участвовать в «борьбе за мир во всем мире».
…Храм, освященный в честь одного из любимых святых о. Иоанна, святителя Николая Чудотворца, был построен в Некрасовке в 1912 году — деревянный, относительно небольшой и очень уютный. Электрическое освещение в нем отсутствовало, как и в самой Некрасовке. Средств тоже не было — не на что даже свечей купить, и в храме использовали старые огарки, а паникадило зажигали лучиной. На клиросе «кто в лес, кто по дрова» пели две местные старушки. Предыдущий настоятель, как рассказали батюшке, попивал с тоски… О. Иоанну снова в одиночку нужно было поднимать приход, находившийся на грани закрытия.
Первую службу на новом месте о. Иоанн служил 11 июня 1964 года, на отдание Святой Пасхи. Местная прихожанка Клавдия Енгалычева вспоминала: «В тот день я сама себе говорила, что в церкви „Христос воскресе“ кончилось, а у нас только начинается — такая радость была!»
Как всегда, начали с хозяйственных забот. В Ермишь зачастили гонцы от о. Иоанна — раздобыть кирпичи, олифу, железо. Возили это всё на телеге, по ночам, чтобы никто не видел. Слова начальства — одно, а как оно будет на самом деле, никто ведь не знал. И в скором времени произошло очередное чудо — Некрасовка будто расцвела. Снова на огонек, зажженный батюшкой, потянулись люди, снова работал народный «телеграф», извещая о том, где можно послушать слово о. Иоанна. «Как он, дорогой наш, о людях заботился! — вспоминала староста Никольского храма София Федотовна Ульянкина. — Церковная сторожка при церкви была, ему бы в ней и жить, так он из нее сделал ночлежный дом, в котором ночевали богомольцы, приходящие на службы из дальних деревень. Оборудовал в этом же доме и крестилку. Крестил тайно по вечерам, венчал в церкви ночью. И это всё тайно, тайно. Одним словом, жили мы при отце Иоанне по Божиим законам. Мир да любовь, да труд. Люди отвечали на любовь отца Иоанна своей любовью».
Впервые с незапамятных времен зазвучали в Некрасовке полные службы Страстной седмицы, чин Погребения Спасителя и Матери Божией. Студент Ленинградской духовной академии Дамиан Круглик побывал в Некрасовке со своей невестой Лией на Успение 1965 года. Служба поразила его своей красотой, чинностью, благолепием. Не меньше поразил и сам о. Иоанн: «Я впервые увидел священника идеального, такого, каким должен быть каждый из нас. <…> Я видел всё в идеале: и за богослужением, и в домашней обстановке, и в его отношении с прихожанами при совершении таинства Исповеди и певчими на клиросе. <…> Напутствуемые батюшкиными молитвами и благословением, мы уезжали из Некрасовки как на крыльях. Мой путь предстоящего священства был определен».
То же Успение 28 августа 1965 года запомнила и сестра Лии Круглик, Алевтина Мизгирева: «От Рязани до Ермиши летели на самолете, а до Некрасовки еще 8 километров добирались на лошадке. Мы везли корзину цветов к празднику. В храме вокруг плащаницы поставили белые гладиолусы по паре, и двенадцать лампад звездочками замерцали среди зелени. Богомольцев собралось множество: местные и из дальних деревень. Удивили дети. Их было так много, и все они с цветами и свечами. Отец Иоанн поставил их вокруг плащаницы. Еще до начала службы в храме чувствовалась атмосфера праздника. Сама служба прошла на одном дыхании, люди не хотели расходиться. Слышу разговоры: „Такой службы не помним, на небесах были!“ Храм опустел, погашены все лампады, кроме двенадцати вокруг плащаницы. И дал мне Бог увидеть продолжение молитвенного предстояния отца Иоанна. Нас, четверых приезжих девушек, он оставил в маленькой комнатке при храме. За полночь мне захотелось пойти к плащанице, но я тут же тихонько вернулась. Перед плащаницей в слабом свете лампад на коленях стоял и молился отец Иоанн. На рассвете он позвал и нас помолиться вместе. Из храма мы вышли, когда занималась заря».
Не забывали о. Иоанна и его духовные чада из прежних приходов. Свидетельствует Сусанна Валова: «По мере передвижения батюшки по Рязанщине его духовная семья всё разрасталась. Вот однажды сидим за столом. Открывается дверь, и на пороге древняя-предревняя старушка из Летовского прихода. Стоит и счастливо улыбается беззубым ртом. Батюшка ей:
— Да как же ты добралась-то?
— На шамолете, батюшка, на шамолете.
Вот так любили отца Иоанна, что в 90 лет на „шамолете“ до него долетали!»
Из Летова в Некрасовку на постоянное место жительства переехали три браиловских матушки — регент хора мать Арсения, инокиня Мария и послушница Нина Топчий. Они составили маленький, но «правильный» хор, сменивший прежний.
Стремились люди в Некрасовку и в обычные, будние дни. Надежда Мизгирева вспоминала, что, приезжая днем из Рязани, молодежь не упускала случая побродить с о. Иоанном по лесу, слушая рассказы о святых и пытаясь представить себе Саровскую обитель — она находилась относительно недалеко к востоку от Некрасовки, Саровские леса видны были на горизонте. «После трудового дня беседовали с батюшкой, сидя на больших бревнах около его домика под звездным августовским небом. Отец Иоанн устраивал нам экскурсии по небу. Он, оказывается, хорошо знал астрономию. А сколько драгоценных назиданий получено от него в то далекое время — на всю жизнь хватает!» А сын о. Виктора Шиповальникова Алексей, проживший в Некрасовке половину лета, запомнил, как о. Иоанн, сидя в тенечке, судил… футбольные матчи местных мальчишек.