Поднимаю стопку книг, твердые корешки врезаются в руки. Сегодня меня попросила наставница из студенческого совета помочь подготовить выставку редких изданий.
Я переоценила свои силы. Пирамида в моих руках покачивается и дает крен, верхние книги начинают скользить.
Помогла называется! Отчаянно балансирую, пытаясь выровнять стопку, но ничего не выходит.
— Осторожно! — раздается голос рядом, чьи-то руки подхватывают летящие на пол книги.
Поднимаю глаза. Крис?
Мы не разговаривали с тех пор, как она вернула мне фото, которые я давала Марату. Я не искала встреч, Крис, видимо тоже.
Но сейчас во взгляде, направленном на меня, нет ни обиды, ни злости, только легкая растерянность. и, может, совсем чуть-чуть неловкости.
— Спасибо, — выдыхаю с облегчением, — ты спасла меня от головомойки.
— Да не за что, — отвечает она, держа в руках спасенные книги. — Можно тебе помочь их донести?
Молча киваю, потому что горло внезапно сжимается, и не хочется, чтобы Крис услышала, как у меня дрожит голос.
Вместе мы идем к маленькой двери, за которой хранится коллекция старинных книг.
— Выставка должна открыться уже завтра, — Я уже владею собой и пытаюсь завязать нейтральный разговор, чтобы как-то разрядить обстановку.
Кристина с готовностью в ответ улыбается и кладет книги на стол.
— Давай я буду протирать обложки, а ты расставляй их в правильном порядке, — предлагает она, беря со стола чистую салфетку.
Мне ничего не остается, как согласиться.
Работаем молча: обходим полки, аккуратно переставляем фолианты, следим, чтобы каждая книга оказалась на своем месте. Иногда наши взгляды пересекаются, и я физически ощущаю, как между нами в воздухе зависает целая туча несказанных слов.
Воспоминания накатывают одно за другим, цепляясь друг за друга. Слишком много у нас было общего, слишком много мы пережили вместе.
Разве можно забыть, как мы мечтали учиться в одном университете и покорять мир?
Где-то в коридоре звонит телефон, и этот звук возвращает меня в реальность. Кристина закончила работу и задумчиво крутит старинный глобус. Оборачивается ко мне, прищуривается.
— Помнишь, как в школе мы спорили, кто первым увидит дельфинов, когда мы поедем на море?
Мои губы сами собой растягиваются в улыбке.
— Конечно, помню. Ты выиграла, и я должна была целый день носить твой стремный розовый рюкзак.
Она фыркает со смехом:
— Он не был стремный! Он был с нашивками из моих любимых айдол-групп!
Мы заходимся смехом, и я чувствую, как напряжение между нами потихоньку спадает. Крис поднимает глаза и смотрит в упор.
— Лиз, — проводит рукой по краю глобуса и останавливается на уровне Атлантического океана, — я скучала по тебе. Я просто… просто не знала, как вести себя после… ну, после того, что тебе наговорила. Ты меня простишь? Мне без тебя очень плохо...
— Я тоже скучала, — отвечаю негромко. — Давай больше не будем поднимать эту тему, хорошо?
Крис как Крис. Хлопает в ладоши и с радостным визгом бросается ко мне на шею.
Хлопает дверь, наставница заглядывает в помещение:
— О, вы уже почти закончили! Молодцы, девочки, отличная работа.
Она уходит довольная, Крис снимает с полки последний фолиант.
— Раз мы закончили, пойдем пить чай в кафетерий? Отметим перемирие?
— Пойдем, — улыбаюсь я, чувствуя, как с души сваливается целая гора.
Месяц спустя
Мы с Маратом больше не виделись.
С Кристиной отношения пока не стали такими как были, но мы почти вернулись к прежнему ненапряжному общению. Поэтому тему ее отца стараемся не поднимать, боясь нарушить то хрупкое равновесие, которое установилось между нами.
Она ничего о нем не говорит, а я не спрашиваю.
Про Лору я тоже не спрашиваю. Захочет расскажет.
Ключ, который дал мне Хасанов, спрятан в самом дальнем ящике стола, но время от времени я его достаю. Сжимаю в ладони и, если его так подержать, клянусь, от него начинает исходить тепло. Я греюсь, но недолго, потом снова его прячу.
Начинается подготовка к экзаменам, и тут меня ждет настоящий трэш. Заниматься в общежитии невозможно. Такое впечатление, что учеба интересует только меня.
Я бы занималась в библиотеке, но она работает до шести, а в субботу и воскресенье вообще закрыта.
На этих выходных девочки устраивают вечеринку в нашей комнате, и я впервые задумываюсь. Что, если мне позаниматься в той квартире?
Марат отдал мне ключ, значит он не узнает, если я приеду на несколько дней?
В пятницу после занятий девочкам говорю, что еду навестить знакомых. Они только рады, освободилась лишняя кровать.
Складываю в сумку одежду, учебники и иду на автобус. Уже достаточно поздно, и я волнуюсь, чтобы успеть до темноты.
Квартиру нахожу по геолокации, поднимаюсь на этаж. Вставляю ключ в замок, толкаю дверь, и сердце начинает биться с удвоенной скоростью.
Здесь пахнет Маратом, это его парфюм.
Опускаю глаза — на полу возле обувной полки кожаные лоферы. Дорогие, даже я это понимаю. Хозяин так и не потрудился поставить их на полку.
Колеблюсь буквально несколько секунд и прохожу в спальню. В воздухе витает запах мужского геля для душа. Сердце взлетает под потолок, обваливается вниз и начинает биться в районе гортани.
На кровати поверх постели, закинув руки за голову, спит Марат. Из одежды на нем только трикотажные штаны.
Застываю как столб, не в силах оторвать взгляд от загорелого мужского тела. Хотя умом понимаю, что надо бежать, ноги как приросли к полу.
Я так по нему соскучилась! Так соскучилась...
С трудом переставляю ноги, подхожу к кровати, присаживаюсь рядом.
Я не могу уйти. И не хочу никуда уходить.
Он сам меня отправит обратно в кампус, когда проснется. Или сам отвезет, или такси вызовет. Значит побуду с ним столько, сколько получится.
Протягиваю руку, провожу над небритой щекой, не касаясь. Кожу покалывает только от одного предвкушения. Веду дальше над литым плечом, рельефными мускулами.
Пальцы немеют, в ушах гулко ухает.
Дышать получается через раз, воздуха не хватает.
Какой же горячий этот мужчина, если от его кожи исходит такое тепло!
Я так и не решаюсь прикоснуться, но тут Марат открывает глаза...
Марат
Мне снится Лиза.
Снится, что она входит в спальню. В полумраке виден ее стройный силуэт, слышно прерывистое дыхание.
Хочу спросить, как она здесь оказалась, но язык будто прилип к гортани.
А что спрашивать, если я ей сам ключи дал?
Лиза тоже молчит. Молчит и смотрит. Затем так же молча опускается перед кроватью на колени.
А я, блядь, тогда какого черта лежу?
Пытаюсь встать, но не могу, тело не слушается. Это потому, что я сплю?
Значит надо проснуться.
Распахиваю глаза.
И нихуя. Она не исчезает. Так и сидит у кровати, склонившись надо мной. И руку на весу держит, как будто...
Будто она меня собиралась по щеке погладить и передумала.
Мозг вообще отказывается соображать. Сердце со всей дури лупит в грудину.
Да ну нет, она не могла. Сказала же, что не хочет здесь жить. Откуда ей взяться? Ее не должно здесь быть, никак.
Приподнимаю голову. Но она блядь здесь есть.
Сидит у моего изголовья, молча на меня смотрит глазами, ярко поблескивающими в полутьме.
В горле пересохло, тело свинцом наливается, и у меня нахуй отрубает предохранители. Какая-то часть меня, которая отвечает за здравомыслие, пытается что-то вякнуть, но я быстро ее затыкаю.
Пах сводит от одного ее взгляда.
Крыша улетает вместе с предохранителями. Внутри словно срабатывает детонатор. Крепко беру девчонку за плечи, одним движением перебрасываю на кровать и подминаю под себя.
Она лежит на спине, вдавленная в матрас моим телом. Нависаю над ней, перехватываю ее запястья и завожу над головой.
Вглядываюсь в потемневшие глаза, хрипло проговариваю:
— Скажи хоть что-нибудь…
На самом деле это я должен говорить. Должен сказать, чтобы она уходила. Или что я уйду, она же не просто так пришла. Значит нужно было.
Я должен извиниться, что внаглую вломился в ее жилье, быстро одеться и свалить в закат. Или просто нахуй.
Но я не могу. Просто блядь не могу.
Ее губы подрагивают, и я точно знаю, чувствую — если мы сейчас начнем разговаривать, все пойдет по пизде. И она тоже это знает.
Девчонка молча смотрит, будто сомневается, отвечать или нет. И я почти готов, что она меня тормознет. Скажет, что это безумие, что нам нельзя и чтобы я ее отпустил.
Ну что же ты смотришь, Стебелек! Затормози меня к чертовой матери!
Но она вдруг тянется навстречу, ее губы почти касаются моих.
— Марат… — шепчет сипло, — поцелуй меня...
И если у меня оставались какие-то проблески здравомыслия, то сейчас все они летят в ебеня.
Вдавливаюсь лбом в лоб.
— Ну все, Стебелек, — хриплю ей в губы... — теперь все уже...
Губами раздвигаю губы, языком проникаю в рот.
Мой поцелуй жесткий и властный, им я окончательно заглушаю им все эти чертовы «нельзя» и «остановись», которые могут вырваться из ее сладкого охуенного ротика.
И она понимает, отвечает мне с той же яростью. Глухо и протяжно стонет мне в рот.
Наклоняюсь, впиваюсь губами в тонкую шею, прикусываю. Девчонка всхлипывает, но не отстраняется. Ногтями впивается мне в плечо.
Шумно выдыхаю сквозь зубы. Сжимаю крепче запястья, вдавливаю податливое тело в матрас. И тону. Тону, сука, захлебываюсь в волнах безумной жажды.
Чувствую себя хищником, которого долгое время держали на цепи. И который внезапно с этой цепи сорвался.
Ее тело горит, я чувствую это через тонкую ткань. Провожу ладонью вдоль талии, девчонка рвано, прерывисто дышит.
Пробираюсь под блузку, Лиза судорожно дергается. Мои руки дрожат от странной смеси дикой похоти и желания быть с ней нежным. Это же ее первый раз, надо осторожнее...
Но как, сука, как? Когда от одного ее запаха нихерища не соображаю? В голове гул стоит, в ушах кровь бахает.