Она меня узнала. Я все больше в этом убеждаюсь. Но не подает виду, морозится. Точно как я.
Потому что у нас двоих одна причина — Крис.
Теперь, когда я все выяснил о Лизе, я убежден, что она не просто так ответила на мой поцелуй в подсобке. Кто угодно, только не Стебелек. То, что она девственница, написано на ее милом личике огромными светящимися буквами.
И я не настолько оголодал, чтобы лезть в чужой рот языком. Готов поставить все движимое и недвижимое имущество — будь на ее месте другая, мне бы в голову не пришло изображать секс. Скорее, припугнул бы девчонку и заставил вывести меня через черный ход.
Меня просто торкнуло. Несмотря на опасность, что надо было бежать. Как и Лизу.
У нас с ней случилась химическая реакция — прямо там, в полумраке подсобки. Просто на присутствие, просто на запах, просто на дыхание.
И все. И пиздец.
От этого пиздеца мой член превратился в ебучий радар. Стоит девчонке появиться в поле зрения, он превращается в каменный стояк, которому похуй, что Лиза вдвое младше меня. Похуй, что она подруга дочки. И что все происходит на глазах Крис.
Зато мне не похуй. И судя по тому, как реагирует Стебелек, ей тоже.
Так что выход из пиздеца у нас с Лизой один. Как-то пережить это время, разъехаться и в дальнейшем избегать общества друг друга.
Я бы сейчас уехал, но не могу так поступить с дочкой. Придется как-то дотянуть до конца лета, раз уже я на это подписался. А там все решится само собой.
Лиза пойдет учиться, к ней начнут подкатывать такие же сопливые пиздюки, как те, которых я второй день отгоняю от них с дочкой.
С кем-то из них она станет встречаться. С тем, кто будет водить ее на свидания в кино, лапать на последнем ряду. Слюнявить ей рот и лезть в трусы потными руками.
С тем, кто ее трахнет.
От одной мысли, что это так и будет, пиздец кроет. Поднимаюсь с шезлонга, прячу стояк за полотенцем и иду к вилле.
— Папа, ты куда? Мы же хотели вместе сплавать к тем скалам? — окликает Крис.
— Жарко сегодня, после сиесты поплывем. И вы идите в дом, солнце уже хорошо шмалит, — не хочу, чтобы звучало резко, но походу я теперь иначе разговаривать не умею.
Раздраженно толкаю дверь своей комнаты, встаю под душ, и когда хлесткие струи обрушиваются на мою голову, осознаю полно и бесповоротно.
Я не готов уступать ее пиздюку с потными руками, который затолкает свой член в Лизу и кончит на третьей секунде. Я в принципе не хочу, чтобы ее ебал кто-то другой.
Я хочу это сделать сам.
Я знаю, что со мной в свой первый раз она кончит.
Я знаю, что не порву ее, что ей не будет больно. По крайней мере я не стану жестить.
Я знаю, что не имею никакого морального права ее хотеть.
Я знаю, что не должен ее трахать.
И самое херовое, что я все это знаю, и мне похуй.
Я ее хочу. Так хочу, что ясно представляю, как бы это сделал.
Лиза спит на шезлонге, волосы разметались. Стройные ножки согнуты и чуть разведены в стороны.
У нее на животе между пупком и треугольным клочком ткани сверкают крупные капли.
Наклоняюсь, слизываю морскую воду. Тяну за завязку на бедре, которыми связаны треугольники купальника. Она развязывается, я отворачиваю ткань, обнажая охуенные розовые складки с темной полоской пушка по середине лобка.
Языком провожу от пупка к лобку. Скольжу дальше, прохожусь между складками. Ее сокровенное местечко мгновенно увлажняется. Слизываю языком сладковатый сок, ныряю глубже.
Она негромко стонет, просыпается, приподнимает голову.
— Марат? — спрашивает удивленно, прижимаю к ее губам большой палец.
— Оближи.
Она облизывает.
— Теперь пососи.
Раздвигаю колени шире, и пока Лиза посасывает мой палец, приставляю к горячему входу член.
Мы оба шипим. Лиза от распирания, я — от желания всадить член максимально глубоко, на всю длину и до упора.
Но сдерживаюсь так, что в яйцах звенеть начинает. Вхожу в нее медленно, твердо, настойчиво. Максимально растягиваю, покачиваюсь, упираясь на локтях, чтобы головка по ее складочкам скользила.
Когда член упирается в преграду, усиливаю давление, но не врываюсь. Хотя пиздец хочется.
Влажным от слюны пальцем нахожу клитор, стимулирую его, продолжая толкаться в охуенно узкую Лизу.
Она начинает стонать, выгибаться, хвататься руками за шезлонг. И тогда я в нее врываюсь...
Сперма бьет в стену, на белом кафеле остаются белесые подтеки. Смотрю на нихера не опавший член в руке и понимаю — с этим надо что-то делать.
Лиза
Я отказалась от ужина и теперь не могу уснуть. Желудок сводит от голода, а все из-за Марата. В его присутствии я не могу заставить себя проглотить ни кусочка.
Особенно когда он смотрит своим прожигающим взглядом.
Мне кажется, я ему мешаю. И раздражаю. Он как будто жалеет, что разрешил Крис взять меня с собой. По крайней мере стоит мне появится там, где есть Марат, он сразу уходит. И я четко знаю, когда это началось.
После нашего с ним погружения.
Чувствую себя ужасно. Я не должна была хвататься за его шею, не должна была приближаться, обхватывать его ногами. И допускать, чтобы в меня упирался его член.
Представляю, что он теперь обо мне думает.
А что, если он меня узнал? Эта мысль приводит в ужас.
Сначала я кончаю с ним в подсобке ресторана, теперь вешаюсь на шею в воде и вызываю эрекцию.
Он считает меня распутной и доступной девкой. Как он еще не запретил нам дружить с Крис?
От таких мыслей становится еще хуже. Мне начинает казаться, что Кристина тоже поменяла ко мне свое отношение.
Может, он ей что-то сказал? Или она сама догадывается?
Я сама чувствую себя грязной и развратной, для меня пытка находится в одном доме с Хасановым.
Если бы я могла сесть в самолет и полететь домой. Если бы у меня был дом...
Мне приходит сообщение, что я зачислена в университет, но в кампус я смогу заселиться только с началом учебы.
Кристина тоже поступила и уже выразила буйную радость. Ее отец пообещал отметить это событие в ресторане, причем всей семьей, когда они вернутся в Лондон.
— Пап, а мама тоже с нами будет? — Крис как обычно ластилась к отцу, и он улыбался с довольным и снисходительным видом.
— Как захочешь, Малинка. Если ты хочешь, конечно пойдет.
Из его тона мне почему-то ясно представлялось, как он берет маму Крис и за шиворот тащит в ресторан, а она при этом упирается. Хотя конечно никто упираться не будет.
Крис по секрету рассказала, что Марат пообещал ей машину. Она тоже собирается жить в кампусе, но зачем ей тогда автомобиль, я не знаю.
— Папа хочет купить в Лондоне дом, — сообщила подруга доверительно, — когда нам будет надоедать кампус, мы сможем туда сбегать.
Она имеет в виду нас обеих, но я прекрасно знаю, что я больше в доме Марата жить не стану. Особенно если туда зачастит мама Крис, а она уже сообщила об этом дочери.
— Мама пообещала чаще приезжать. Может они, наконец, сойдутся?
Не могу это комментировать, просто молчу. И если бы мне было, куда уйти, наверное ушла бы пешком.
Наконец, мои попытки уснуть проваливаются с громким треском, и я сдаюсь. Встаю с кровати, надеваю шорты с майкой и спускаюсь вниз, в кухню. Стараюсь ступать тихо, чтобы никого не разбудить, хотя вилла достаточно большая.
Мне достаточно одного бутерброда, надеюсь, в холодильнике найдутся сыр с ветчиной.
Свет не включаю, подсвечиваю телефоном. Марат с Крис спят, не хочу их будить. Уже в кухне включу, снизу он их никак не разбудит.
По ступенькам ступаю осторожно, некоторые из них скрипят, и в ночной тишине этот скрип кажется слишком громким.
В кухне решаю тоже не включать свет — он горит на террасе, наверное Марат оставил. Этого освещения достаточно, чтобы не натыкаться на мебель. Меньше привлеку внимания.
Открываю холодильник, достаю продукты. Захлопываю дверцу и оказываюсь в темноте — свет на террасе гаснет.
— Все-таки проголодалась, — слышу низкий хрипловатый голос, и меня пробирает до косточек.
— Я... я... — бормочу растерянно. Мне так стыдно, словно меня поймали на краже. — Извините, Марат, я...
— Не извиняю, — вижу в темноте его очертания, он приближается почти вплотную. — Глупо прятаться в комнате и морить себя голодом, раз уж ты здесь, моя девочка из ресторана.
— Вы меня узнали, — говорю упавшим голосом.
— А ты считала, что я слепой? Ты ведь тоже узнала!
— Да. Сразу.
— Почему молчала?
— Я не знала, — сглатываю подступивший к горлу комок, — я правда не знала, что вы отец Крис. Я бы никогда не согласилась приехать, поверьте.
— Почему? — он подходит ближе, и я чувствую легкий запах алкоголя. — Я такой страшный?
— Нет, наоборот, — мотаю головой, — вы... вы очень привлекательный.
— Я помню, что понравился тебе, — он говорит слишком резко и жестко, будто злится, — и помню, насколько.
Протягивает руку, кладет ее на шею. Трогает цепочку, наклоняется ниже.
— Понравился же?
Я облизываю губы. Не могу понять, он смеется надо мной? Зачем все эти вопросы?
А Марат ведет рукой по цепочке и нащупывает кулон. Скользит по кромке майки и достает его, касаясь ложбинки на груди.
От его твердых пальцев на коже остается ожог, и я хватаюсь за стол, потому что колени непроизвольно подгибаются. Приказываю себе взять себя в руки и не выглядеть перед мужчиной размазней.
Глаза привыкают к темноте, тем более, что в окно светит луна, которая до этого пряталась за облаками. И я могу видеть его лицо.
Губы сжаты, брови сведены на переносице. На скулах дергаются желваки.
— На себе носишь?
Не знаю, откуда берется смелость, но я поднимаю голову и смотрю ему в лицо.
— Да. Ты же обещал, что найдешь.
— Обещал. Но ты сама нашлась. И как нашлась, блядь...
Марат держит кулон в ладони, цепочка кажется раскаленной и обжигает шею. Он в одних шортах, от его тела исходит жар, который обволакивает как кокон. Но я не поддаюсь. Не смею.