Учитель прошел мимо механика-водителя, даже, кажется, не заметив его. Пройдя еще несколько метров, Непомнящий остановился и вдруг низко наклонился. Его стало рвать, как впервой перепившего мальчишку, долго и жестоко – до густой горькой желчи.
Потом он выпрямился и, вытирая ладонью рот, морщась от бессильных позывов рвоты и тупой боли под ложечкой, вышел на опушку.
– Эй!.. Э-э-эй! – закричал он неожиданно высоким и жалким голосом и замахал рукой.
– Глубже копай, – глухо подсказывал Ермаков, глядя, как неумело и бестолково Лето и Непомнящий роют широкую могилу.
Ермаков был уже притравлен к смерти и не чурался ее, а был сосредоточенно-спокоен, торжественно-серьезен.
– Ермаков, заберите у них документы, отправим потом в часть, – приказал бледный курсант-командир.
Но Ермаков стоял к нему боком, не видел, а значит, и не слышал.
Побледнев еще больше, Мамин непослушными пальцами стал расстегивать нагрудные карманы и вытаскивать документы убитых.
– А оружия не было, Свириденко? – спросил он.
– Я не видал, – отозвался рыжий, продолжая обрубать у березы ветки.
– И куда это оружие у Красной Армии подевалось? – сам себя спрашивал Мамин, осматривая покрытую коркой черной засохшей крови кабину.
Когда могила была вырыта, Ермаков подошел к одному из убитых, наклонился, бережно и осторожно поднял его, уложил в могилу; затем – так же бережно и осторожно – второго. Их накрыли брезентом из кузова машины и забросали сырой комкастой землей. Ермаков прошел по ней, податливой, словно живой, притаптывая. Мамин стоял рядом с механиком-водителем и, не глядя на него, зло и деловито выговаривал:
– Как же так, товарищ Лето, ты не проследил, что в баке горючего нет ни капли?
– Я следил, – пытался объяснить механик.
– Ты же говорил: на полчаса хода, а вот Ермаков сейчас щуп сунул, а там сухо… Как же так?
– Я смотрел – было. – Лето пожимал плечами.
– За разгильдяйство – еще два наряда вне очереди!.. Спали вы, товарищ Лето, пока мы брод искали… И комбинезон порвал еще…
Лето прикрыл ладонью дырку на боку.
Ермаков закончил свою работу, и Мамин, неожиданно быстро переключившись от сердитого выговаривания подчиненному, продолжил голосом иным, командирским:
– Товарищи! – В руке он держал документы убитых. – Сегодня мы прощаемся с незнакомыми, но дорогими нам товарищами… товарищем Козловым Олегом Аркадьевичем и товарищем… – Забыв фамилию, Мамин заглянул в документы: –…Трофимчуком Петром Ксенофонтовичем! Они погибли как герои, защищая нашу великую социалистическую Родину! Спите спокойно, дорогие товарищи. Родина вас не забудет! Мы клянемся, что отомстим за вашу смерть!
– Метко бьют… Дал по кабине очередь и полетел дальше, – говорил Свириденко, упираясь руками в задний борт полуторки. Вместе с ним толкали машину Непомнящий, Лето, Ермаков.
Мамин сидел в кабине мертвого автомобиля, рулил. Дорога от рощи к бывшей переправе почти вся была под гору, и потому удавалось толкать тяжелую груженую машину.
– Мне рассказывали, они за каждым, за одним человеком на самолете гоняются… Пока не убьют – не улетают, – это сказал Непомнящий.
Мамин прислушивался, высунувшись из открытой кабины.
– А у них на одного нашего бойца по одному ихнему самолету, – это были слова Свириденко.
Мамин не выдержал.
– Вы что, товарищ Непомнящий, видели?! – закричал он, высовываясь из кабины, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Я не видел, а отступавшие рассказывали…
– Не видел, – откровенно передразнил курсант. – А еще ученый человек! Правду говорят – у страха глаза велики.
– Я… – начал было Свириденко, но Мамин и его оборвал:
– И вы тоже молчите, товарищ командир башни! Вы что, считали, сколько у нас бойцов, а у них самолетов? Что?! А вот я считал! Пока от Иркутска добирался. Эшелоны и эшелоны! Танки и пушки! Танки и пушки! Пехота! Конница! Подошла сила! Заманили фашиста, теперь бить будем!
Ермаков толкал машину и все косил глазом, силясь понять – о чем речь.
– Стыдно, стыдно, товарищи! – продолжал возмущаться Мамин. – От кого от кого, а от вас не ожидал! – Он отвлекся от дороги, потому грузовик въехал в глубокую ложбину и встал.
Курсант, улыбаясь, деловито и оптимистично выскочил из кабины.
– А ну-ка! И раз-два – взяли! Еще взяли! – Он толкал машину вместе со всеми, однако ничего не выходило. И тогда Мамин, не теряя командирского и природного своего оптимизма, крикнул: – Шабаш, так перетаскаем!
До застрявшего в воде танка оставалась, может, сотня метров. Мамин обтер ладонью потное лицо, открыл задний борт, легко вскочил в кузов. Здесь стояли рядком деревянные защитного цвета снарядные ящики. Мамин сорвал пломбу, открыл один и посмотрел любовно внутрь.
– Сколько же я вас искал, – почти пропел он. – С ног сбился, а вы тут, рядом лежите… Ну кто, принимай! – Курсант-командир с трудом вытащил из ящика снаряд, похожий на длинное ошкуренное бревно.
Ермаков первый подставил плечо, подхватил снаряд и быстро понес.
– А если уронишь, что будет? – спросил Непомнящий.
– Ты сперва урони, тогда узнаешь, – хмыкнул Свириденко, подставляя плечо под очередной снаряд.
– Бетонобой, миленький. – Мамин провел пальцем по различительным полоскам на головке снаряда.
– Глядите! – крикнул вдруг Лето.
Все дернулись. Непомнящий посмотрел в небо. Свириденко – на запад. Мамин – на танк.
А Лето указывал в спину уже порядком удалившегося Ермакова. Верно, пятидесятивосьмикилограммовый снаряд был сейчас для него непосильной ношей. Но он продолжал идти к танку, пьяно, смешно и страшно, высоко поднимая колени.
– Сто-ой! – крикнул Мамин и, спрыгнув с кузова, побежал.
Но Ермаков уже не шел, он стоял, с трудом удерживаясь на ногах, снаряд разворачивал его, тянул к земле. И все же Ермаков справился с ним поставил на землю торчмя и, сделав два шага назад, упал тяжело на спину, раскинув руки.
Все бежали к нему. Ермаков повернулся на бок, посмотрел на бегущих, сел и попытался подняться. Но тут же, обхватив голову руками, закачался из стороны в сторону, замычал монотонно и жутковато.
– Ермаков! – позвал Мамин, тряся контуженого за плечо. – Ермаков!
Ермаков поднял голову, посмотрел виновато.
Из ушей его тянулись струйки густой черной крови.
– Темно сделалось, – объяснил он. – И в голове как загудит… – Он попытался подняться.
– Да лежи! Лежите, Ермаков! – с силой надавил на его плечо Мамин. – Сами перетаскаем. – Он присел к стоящему снаряду, ловко уложил его на плечо, крякнул, поднимаясь, и мелкими быстрыми шажками побежал к своему танку.
– Все! Нету больше! – крикнул сверху в открытый люк Свириденко, взлохмаченный, мокрый от пота.
В танке были Мамин и Лето. Они укладывали снаряды в специальные ниши.
Мамин глянул на механика весело, подмигнул:
– Ну, теперь держитесь, фашисты, правда, товарищ танкист?
Лето не ответил, тяжело, запаленно дыша. Мамин перебрался в заднюю часть башни, поманил механика, показал на дощатый ящик, в котором лежали плотно пригнанные толовые шашки и моток бикфордова шнура.
– Знаете, что это такое? – спросил Мамин.
– Не, – мотнул головой Лето.
– Самовзрыватель, – объяснил Мамин. – Танк наш секретный и врагу не должен достаться ни при каких обстоятельствах! Понятно?
Лето кивнул, с видимым страхом глядя на самовзрыватель.
Ермаков по-прежнему сидел на берегу, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону в такт своей раскачивающей изнутри боли, чтобы умилостивить ее хоть немного, успокоить.
Мамин выбрался на броню и торопливо стал счищать грязь с алой звезды на башне.
– Чего, земляки, застряли? – услышал он незнакомый голос с того, западного берега.
Мамин, удивленный, повернулся.
На берегу стояли двое наших солдатиков. Оба низкорослые и неказистые, в гимнастерках без ремней и знаков отличия, оба раненые. У одного была перебинтована голова и рука, правая, у второго – только рука, тоже правая.
Мамин выпрямился, худой, грязный, в длинных, прилипших к телу трусах.
– А вы откуда? Кто такие?.. Как зовут?
– Зовут зовуткой, – отозвался первый и добавил удивленно, глядя на торчащие из воды обломанные опоры: – А здеся вроде мост был…
– Был, да сплыл. – Мамин запрыгал на одной ноге и затряс головой, выливая из уха воду.
– Чего, разбомбили? Немец разбомбил? – спросил первый.
– Сами взорвали, – ответил Мамин. – Откуда вы?
– Мы из окруженья вышли, – объяснил второй, поддерживая забинтованную руку. – Три дня идем… Поесть у вас ничего не будет?
– Мы у вас попросить хотели, – пошутил Мамин. – Ну и как там? – Он глянул за их спины, на запад.
– Да как-как? Плохо, вот как, – ответил первый. – Прет немец, нет ему преграды. Самолетами душит, танками давит. Связи нет, командиров нет, патронов нет. Одна «ура».
– Доуракались, – снизу, из воды, сказал согласно Свириденко. Он направлялся к своему, восточному берегу.
– В армию взяли, а ботинков не дали. – Первый показал на свои босые ноги.
– Все, – сказал второй.
– Что – все? – спросил Мамин, выпрямившись и уперев руки в бока.
Второй стушевался и, указав на сидящего на противоположном берегу Ермакова, спросил:
– Чего, раненый?
– Контуженый, – ответил недовольно Мамин.
– Понятно… – Второй помолчал. – А вы чего, немца ждете?
Мамин удивленно посмотрел на окруженца:
– А он что, близко уже?
Тот пожал плечами:
– А где ему пожелается, там он и будет. Он, может, вон уже где. – Окруженец показал здоровой рукой на восток. – Десант выбросит, и всё… Вы б, земляки, не сидели здеся. Вройте железяку свою и айда с нами… Немец, он шутить не станет… Поймает, звезду на пузе вырежет, и готово…
– Звезду? – удивленно спросил Мамин.
– У них каски… Пуля их наша не берет, отлетает… А наши каски как решето дырявит, – убежденно сообщил другой окруженец.
– Ладно, идите куда шли! – бросил Мамин недовольно, поглядывая на свой с