– Щас дам по кумполу, морда!
Безумства безумца прекратились и возобновились только у входа во двор храма, но вопли были на несколько тонов ниже, а дотрагиваться до Ивана он вообще больше не решался.
Во дворе толпа накапливалась так, что было трудно вздохнуть. Под палящим прямо в темя солнцем можно было потерять сознание, но упасть было нельзя.
Храм впускал паломников неохотно, они вдавливались по одному в его узкие ворота.
Иван на мгновение ослеп от темноты и остановился, но поток чужой веры повлек его в известном ей, этой вере, направлении. По углам полутемных и душных комнат, в которые вливались и выливались под напором человеческие тела, стояли фигуры Шивы, и, обращаясь к ним, паломники молились, иные шепотом, иные криком кричали.
Иван уже не сопротивлялся и не пытался что-либо понять. Его вдруг вынесло на солнечную веранду, и он вновь на мгновение ослеп. Посреди сплошь усыпанной цветами веранды стояли на возвышении три лоснящихся откормленных белых быка, а с ними трое лоснящихся, в белых шелковых одеждах брахманов. Все падали перед быками ниц, целовали их позлащенные копыта, и Ивану пришлось сделать то же самое. Неожиданно один из быков стал обильно испражняться, и с криками радости паломники стали ловить на лету бычачье дерьмо и в восторге вымазывать им свои руки, головы и лица. Иван дернулся назад, выпрямляясь, но тут же кто-то навалился сверху и со стуком опустил его на колени…
Дальше пришлось идти на коленях, потом ползти на четвереньках, приближаясь к священному алтарю. Он скрывался за занавесями, подсвеченными множеством ритуальных светильников. Занавеси колыхались, и алтарь казался таинственным и зловещим. Подползая к нему, каждый на мгновение заглядывал внутрь, и когда дошла очередь Ивана, он сделал то же самое. Посреди алтаря стоял Шива. В дыму удушающе-благовонных курений, в колеблющемся пламени светильников он казался живым, и на мгновение Иван увидел того, кого родила Наталья…
Когда толпа вынесла Ивана на свет и отпустила, он вздохнул наконец полной грудью, поднял лицо к небу и грохнулся плашмя на спину в глубокий черный обморок. Никого вокруг это не удивило. Двое паломников взяли его за ноги и оттащили под навес, где лежали еще несколько таких же бедолаг.
Вечером, сидя в роще под деревом, Иван курил, скрывая огонек в кулаке. Был он совсем невесел и, похоже, не знал, что делать и как жить дальше. Высокий и короткий писк вверху заставил его поднять голову. Нетопырь как будто радовался, что нашел Ивана, и, то взлетая высоко вверх, то падая и задевая перепончатым крылом голову, пел свою песню радости – словно водил ножом по тарелке. У Ивана даже не было сил отмахнуться. Он только поднял глаза и спросил устало и обреченно:
– Ну чего тебе от меня надо?
Их разделял очаг, только теперь пламени не было, остывающие угли мерцали в сумраке пещерного храма. Кангалимм сидела на своем месте. Она была в той же одежде, с черной кисеей на лице, с венком из лотосов на голове.
– У тебя есть с собой какая-нибудь вещь, оставшаяся от того человека? – спросила колдунья.
Иван помедлил и, обойдя вокруг очага, вытащил из кармана портсигар, присел, осторожно раскрыл его и протянул.
– Это он…
Кангалимм приблизила портсигар к лицу, нюхая серую пыль.
– Он что, так много курил? – удивленно спросила она.
– Нет, там раньше был мой табак, – торопливо объяснил Иван.
– Ты хорошо выучил наш язык, великий господин, – похвалила колдунья и вновь стала нюхать.
Иван напряженно всматривался, пытаясь разглядеть что-либо за кисеей, но это не получалось.
Колдунья взяла щепотку пепла, бросила его в очаг и положила портсигар на каменный пол.
– Не бойся того, кто прилетает к тебе ночами. Это и есть тот человек. Его дух воплотился в маленького летающего дракона.
– Ле-нин? – потрясенно прошептал Иван.
– Я не знаю его имени. Но это был великий человек. Он пришел в мир, чтобы изменить его, но мир не принял его.
– Ленин… – шепотом повторил Иван.
– Дух великого человека сам выбрал тебя, – продолжала вещать колдунья. – И ты должен оберегать его.
– А… а потом, что будет потом? – растерянно спросил Иван.
– Потом его дух вселится в козла, потом в собаку, потом в слона, потом в черепаху, – спокойно и убежденно проговорила старуха и замолкла.
– А потом? – спросил Иван встревоженно.
– Потом он снова придет в мир, чтобы его переделать.
– А когда, когда это будет?! – закричал Иван в нетерпении.
– Считай сам, великий господин. Маленький летающий дракон живет пять лет. Козел живет десять лет. Собака живет пятнадцать лет. Слон живет сто лет. Черепаха живет триста лет. Считай сам.
– Не доживу, – прошептал Иван.
Вытащив золотой, царской чеканки рубль, он вложил его в длинную ладонь старухи, но монета упала, звякнув, на каменный пол и покатилась.
– В той жизни, когда ты любил меня, ты был щедрее, – сказала Кангалимм.
– Но у меня больше нет, клянусь, Кангалимм! – искренне воскликнул Иван.
И вдруг мгновенно и мертво колдунья ухватила его костяной рукой за причинное мужское место. От боли и ужаса у Новика полезли на лоб глаза.
– Ты любил меня в той жизни, полюби в этой, великий господин! – в голосе Кангалимм была насмешка.
– Рехнулась, старая карга?! – заорал Иван по-русски. – Пусти! Пусти, я тебе сказал! – И коротко и резко Иван двинул колдунью кулаком в лоб.
Она опрокинулась на спину, кисея рассыпалась, и Иван увидел ее лицо. Это было лицо еще молодой женщины с очень светлой для индианки кожей. Вместо глаз у нее были две страшные черные ямки, будто кто выжег их горящей головешкой.
Нечаянно толкнув ногой раскрытый портсигар и рассыпав ленинский пепел, Иван кинулся к двери напрямую через очаг, наступив на угли босой ногой. Но остановился у входа и, тряся обожженной ногой, прокричал:
– Пропади ты пропадом, ведьма!
Кангалимм стояла у разгорающегося очага.
– Ничего, ты еще позовешь меня, великий господин, – тихо и спокойно сказала она и пообещала: – И я приду.
Была ночь. Иван сидел в лачужке за грязным столом, пьяно упираясь потным лбом в ладонь, пил из глиняной чашки мутный рисовый самогон. Вцепившись в край стола острыми коготками, напротив сидел, раскрылившись, нетопырь. Перед ним стояла глиняная плошка с молоком. Иван икнул, тяжело вздохнул и доверительно пожаловался:
– Тошно мне, ох тошно… Как будто тот бык мне прямо в душу навалил… – Новик внимательно глянул в маленькие круглые нетопырьи глазки. – Ну ты хоть понимаешь, что я говорю? Ты бы знак подал какой. Пискнул бы или крыльями махнул – понимаю, мол…
Нетопырь безмолвствовал и не шевелился, продолжая немигающе смотреть на Ивана.
Иван вновь громко и протяжно вздохнул.
– Эх, Владимир Ильич, Владимир Ильич…
Штат Карнатака. Селение Мульджи.
8 марта 1935 года
Крокодил был распято подвешен за передние лапы на специально для этого дела сооруженной перекладине. Орудуя острейшим самодельным ножом, Иван сноровисто обдирал его, насвистывая жизнерадостно марш из «Аиды».
– Раджпут-синг! – услышал он за спиной женский голос и обернулся.
Пожилая худая женщина, сложив ладони, приветствовала его. Иван воткнул нож в густо-красное с желтизной крокодилье мясо, обтер ладони о передник и приветствовал женщину ответно. На ладонь женщины был намотан конец веревки, за которую был привязан большой серый козел.
– Купи козла, Раджпут-синг, – просила женщина, ласково глядя Ивану в глаза.
Новик насмешливо посмотрел в зеленые с искрой козлиные глаза и спросил:
– Зачем он мне?
– Ты будешь ловить на него крокодилов, Раджпут-синг, – с готовностью ответила женщина.
– Я ловлю крокодилов на куриц, – объяснил Иван.
– Я знаю. И хорошо ловишь. Но он такой жирный. Ты будешь ловить на него самых жирных крокодилов.
– А почему ты его продаешь?
– Коз у нас забрали по налогам, Раджпут-синг, и теперь он бодается и лезет на всех женщин. Мы не можем работать в огороде.
Иван улыбнулся.
– Неужели на всех, Бимала?
Женщина смущенно улыбнулась, прикрывая ладонью беззубый рот.
– Даже на меня, старую. А ты мужчина, Раджпут-синг, на тебя он не полезет.
– Он бодается, я боюсь, – пошутил Иван.
Женщина была серьезна.
– Нет, Раджпут-синг, ты смелый мужчина, это все знают.
– Мне не нужен твой козел, Бимала.
– Я возьму за него самую маленькую монетку, всего лишь одну ану.
Ивану, похоже, надоел этот разговор.
– Я дам тебе целую рупию, Бимала, но твой козел мне не нужен. – Он повернулся к крокодилу и продолжил свое дело…
Когда он встряхнул свежеснятую крокодилью шкуру и повернулся, то увидел привязанного у двери его хижины козла, который смотрел на Ивана нагло и вопросительно.
Ночью Иван скрытно лежал за кустом и наблюдал за привязанным у самого берега козлом. Тот метался на привязи и орал так, что окрестные джунгли испуганно притихли. Иван досадливо сплюнул, поднялся и проговорил в сердцах:
– Если ты так будешь орать, крокодилы вообще уйдут из нашей реки.
Иван сидел на крыльце своей хижины, курил трубку гергери и посматривал на луну. Козел обгладывал растущий рядом куст.
– Что-то не летит Владимир Ильич, – встревоженно произнес Иван. – Третью ночь уже. Не было еще такого…
Козел заблеял вдруг басом. Иван раздраженно глянул в его сторону, и лицо его осенила догадка. Теперь он смотрел на козла пристально и удивленно.
– Так это ты? – прошептал Иван, и ноги сами подняли его. – Ну, здравствуй…
Там же.
22 июня 1941 года
Лил и лил дождь, жидкая красная грязь плыла по пустынной сельской улице. Иван сидел у открытой двери на чурбачке и читал старую, ветхую на сгибах «Хинду пэтриот». Сначала он по слогам прочитывал слова на хинди, потом, тараща от усердия глаза и обильно потея, переводил на русский.
– «Германская авиация бомбила Варшаву и другие польские города, и в течение одной недели немцы заняли всю территорию этой страны». Не мы, так германцы ляхов двинули. Поделом им, поделом шепелявым, – прокомментировал Иван.