Максим Вожирар, сочинявший юмористические статьи на социальные темы, вознамерился написать про скандал с вялыми салатными листьями, подкладываемыми «для украшения» к ресторанным мясным блюдам с гарниром. Предложение вызвало всеобщий энтузиазм, прозвучали даже предложения создать ассоциацию борьбы с этим бедствием. Сюжет был одобрен. Ободренный автор вызвался написать о царапающих спину нейлоновых этикетках, но ему напомнили, что всякой борьбе свое время.
Ведущий криминальный репортер Флоран Пеллегрини собрался заняться матерью, утопившей сына после того, как тот застал ее в объятиях любовника. Засунув отпрыска в мешок для мусора, она бросила его в местную речку. Сюжету добавляла интереса фотогеничность матери-детоубийцы, а также то, что в нее влюбился разбиравший дело следственный судья. Сюжет был принят на ура.
Клотильда Планкаоэ, специализировавшаяся на экологии, сообщила об опасности исчезновения, грозящей лесу в Папуасии, одному из величайших в мире: ему суждено было пойти на одноразовые шампуры для суши-ресторанов и на одноразовые носовые платки для западного мира. Индонезийцы, завладевшие южной частью острова, стремительно продавали лесные концессии японским и американским консорциумам. Для упрощения ситуации они безжалостно истребляли местных папуасов.
Заведующая скорчила гримасу и сказала «нет», ничего не объясняя. Тогда Клотильда Планкаоэ предложила статью об исчезновении рыбы в Мировом океане. Индустриальный вылов настолько опустошил поверхностный водный слой, что траулерам приходилось тралить недосягаемые прежде океанские глубины. Выловленные оттуда страшные монстры быстренько теряли всякую узнаваемость и перерабатывались в «филе сайды».
Все это ничуть не заинтересовало Кристиану Тенардье, велевшую девушке оставить затею дискредитировать лесную и рыбную отрасли. Журналист-эколог понуро села, бормоча, что к следующему разу постарается исправиться.
Жан-Пьер Дюбоск, заслуженный репортер-международник, напомнил, что только что вернулся из Центральной Африки, где наблюдал, как люди забивают друг друга палками и камнями ввиду дефицита патронов, не позволяющего убивать как полагается.
– Очень хорошо! – оживилась Тенардье. – Этим можно открыть раздел «новости». Только учтите одну деталь: вы всегда начинаете репортажи с маленькой девочки с засиженными мухами глазами, рыдающей над убитой матерью. Пришла пора обновления, дорогой Жан-Пьер. Альберт Лондон и тот избегал повторений, когда стремился привлечь внимание к своим репортажам. Они снижают достоверность. Попробуйте, не знаю, хоть мальчика с распухшим от голода животом, плачущего оттого, что его отца захватили в плен…
В комнате снисходительно захихикали.
– Кто следующий?
Фрэнк Готье разоблачал гомеопатию, акупунктуру и прочие нежности в медицине. Ему не терпелось свести наконец счеты со «всеми этими шарлатанами, наживающимися на доверчивости пациентов». Жан-Пьер Дюбоск сказал, что лично он прибегает к гомеопатии и что лично ему она вполне помогает. Пеллегрини напомнил, что у читателей «Геттёр» вся эта «мягкая» альтернативная медицина в большой моде. Тенардье призвала их к молчанию.
– Не важно, действуют или нет эти бабушкины снадобья. Подобные статьи призваны развязать полемику. Разве задача всякой прессы – не раздуть затухающий пожар? Если у Фрэнка получится использовать его фирменный обвинительный тон – а он, полагаю, с этим справится, – то мы минимум на год будем обеспечены мешками писем. Безосновательная провокация и последующие извинения – главное, чем кормится расследовательская журналистика.
Все уставились на Лукрецию Немрод: настал ее черед говорить. Она встала, машинально одернула короткую юбку, избавляясь от воображаемой складки, и поведала, что на пару с Исидором Каценбергом добралась аж до Африки, отыскивая то самое недостающее звено, и теперь готова изготовить об этом сенсационную статью.
Взгляд заведующей рубрикой посуровел. Имя Исидора Каценберга, судя по всему, не вызывало у нее добрых чувств. Она потребовала, чтобы девушка продолжала, – так волк приглашает ягненка пожаловать к нему в пасть.
– В дебрях танзанийских джунглей мы нашли разгадку тайны профессора Аджемьяна. Теперь мы знаем, в чем заключалась его теория. Похоже, он действительно раскопал нашего древнейшего предка. Отца наших отцов. Это наделает шуму.
Заведующая закурила сигару и выпустила мутное облачко.
– Вы располагаете доказательствами ваших утверждений?
– Да. Вернее… Скажем так, мы видели доказательство, но его у нас похитили. Но вы сами только что говорили, что расследовательская журналистика стоит на провокации и на принесении извинений…
– Стоит, когда речь о гомеопатии. С палеонтологией все немного не так, – ответил за заведующую рубрикой Фрэнк Готье. – Тайна нашего происхождения – слишком животрепещущая тема, чтобы браться за нее бездоказательно. Здесь нельзя швыряться необоснованными гипотезами, не тот предмет.
Предательство коллеги сбило Лукрецию с толку.
– Бездоказательность обесценивает любую теорию, – не унимался Готье. – Предъяви череп, осколок кости, что угодно, что смогут подвергнуть экспертизе настоящие ученые. Нельзя публиковать первые попавшиеся измышления. На кону доверие к нашему журналу.
Лукреция сделала глубокий вдох, чтобы сохранить спокойствие.
– Профессор Аджемьян… – начала она.
– …мертв, – перебил ее Фрэнк. – Значит, он не сможет тебя поддержать. А главное, коллеги всегда считали его чудаком.
Тенардье с удовольствием следила, как Готье расправляется со своей стажеркой. Но та еще не была готова признать поражение.
– Отлично, я предъявлю доказательство! – крикнула она окутанной сигарным дымом заведующей рубрикой.
Тенардье зловеще ухмыльнулась: ее посетила неплохая мысль.
– А что, сюжет может оказаться занятным, – вдруг пошла на попятный она. – Почему бы им не заняться? Фрэнк, дорогой, как насчет составления научного досье, только по-настоящему серьезного, обо всех современных знаниях касательно происхождения человечества? По-моему, один вы обладаете необходимым профессионализмом, чтобы заняться настолько важной темой.
Фрэнк Готье поспешил с ответом, что сюжет интересует его до глубины души и что ради него он готов отложить статью о гомеопатии. У него хватает друзей-палеонтологов, которые охотно поведают ему «истинную» историю наших предков. Максим Вожирар дал понять, что эта тема – один из его любимых «коньков» и что он охотно разбавит материал Фрэнка юмором, пройдясь по страсти французов к тайне их происхождения.
– Но… – оскорбилась было Лукреция Немрод.
– Это было бы целое досье. Даже с выносом на обложку! – поднажала Тенардье.
Клотильда Планкаоэ робко предложила соорудить врезку о случайных палеонтологических находках во Франции при строительстве автомагистралей.
– Прекрасная мысль, дорогая Каролина. Вот видите, стоит вам захотеть, как…
– Но… – снова заикнулась Лукреция, не веря своим ушам.
Но Тенардье уже свернула совещание.
– Это будет объеденье, а не обложка! – сказала она под конец. – Кто хоть раз не задавался этим страшным метафизическим вопросом, волнующим всех нас: «Откуда мы взялись?»
2. С высоты
– Индейцы сиу считают, что человека создал кролик, случайно набредший на сгусток крови и принявшийся играть им своей лапкой. Сгусток превратился в кишку. Кролик продолжил игру, и на кишке выросло сердце, потом глаза. Постепенно возник мальчуган, первый на свете.
Исидор Каценберг увлеченно листал свои книги мифов. Лукреция тоже взяла одну.
– С точки зрения мексиканских индейцев XVI века, Бог создал человека из обожженной в печи глины. Только первого человека Он передержал в печи, и человек получился горелый, черный. Бог остался недоволен и не глядя отшвырнул первый экземпляр, который упал прямиком в Африке. Во второй раз Бог был осторожнее с обжигом. Человек получился бледный, белый-белый, сырой. Он тоже полетел прочь и упал в Европе. В третий раз Бог вообще не отходил от печи, чтобы вышло изделие медно-бронзовое, в меру смуглое. Он добился успеха, человек получился ни недожаренным, ни пережаренным, а в самый раз. Так возникли мексиканцы, которых Бог поселил в центре Америки.
– А вот египтяне, жившие в Гелиополисе за 2300 лет до рождества Христова, полагали, что человек – плод мастурбации бога Атона. Из его спермы возникли близнецы Шу и Тефнут, первые люди.
Лукреция уже была готова принять эстафету.
– У меня тут шумеры, 1200 лет до нашей эры. По их верованиям, боги устали все делать сами и решили принести одного в жертву, чтобы появился род слуг, а они сами впредь только лентяйничали бы.
– Надо же, сколько гипотез и вариантов! Ну, и до кучи безумные измышления об отце наших отцов, связавшемся со свиноматкой!
Оба расхохотались.
Он уставился на нее. Когда она смеялась, у нее на щеках появлялись ямочки. Тут сам собой включился телевизор.
– Время современной мифологии! – объявил ведущий в безупречном блейзере и принялся зачитывать заголовки новостей. Предлагался, в частности, эксклюзивный репортаж о сиротских приютах Румынии. По словам репортера, в этой стране существовала манера оставлять детей на церковных папертях, откуда их доставляли в грязные и шумные государственные сиротские приюты. Комментатор уточнял, что, так как в стране не хватало денег и персонала для ухода за всей этой оравой, новорожденных найденышей держали в зарешеченных, как тюремные камеры, кроватках, в которых они беспрерывно надрывались криком. Некоторые сходили с ума и царапали себе лицо. На самых буйных уже с двух лет силой надевали смирительные рубашки. Приглашенный к микрофону социолог объяснял, что в мире множится количество брошенных родителями детей. На данный момент таковых 146 миллионов, и эта цифра стремительно растет во всех странах. Исидор резко выключил телевизор. Он был потрясен.
– Сто сорок шесть миллионов! – прошептал он, качаясь, как пьяный, и обхватив руками голову.
Теперь Лукреция понимала, почему он одержим Путем Наименьшего Насилия и почему придумывает радужное будущее. Настоящее повергало его в ужас. Была как будто странность – его приверженность теленовостям; впрочем, она нашла ответ и на это: желание знать. Нежелание прятать голову в песок. Желание смотреть в лицо миру, в котором живет.