Астроном Бенуа Сандерсон в отчаянии заломил руки. Журналисты в тревоге наблюдали за ним. На столе стояла коробка с пятипалой конечностью, и они помнили, как трудно им было ее добыть. Теперь им не хотелось отказываться от открытия профессора Аджемьяна.
– Эта конечность может помочь просветлению умов, – сказал Исидор, передвигая коробку в пятно света.
В следующее мгновение в бистро ворвалась очередная обезьяна и в очередной раз завладела бесценным предметом. Лукреция и Исидор бросились к двери. Официант задержал их, требуя расплатиться. Они наблюдали через витрину, как обезьяна прыгает за руль припаркованной во втором ряду машины, трогается с места и тонет в транспортном потоке.
11. Время учиться
ПЕРВЫЙ СЫН ковыляет по равнине. Он знает, что исполняет важную роль. Его отец застрял в яме.
Теперь ОН – это он. И ОН смутно чувствует необходимость учиться.
Отец часто показывал ему облака, плывшие наверху, над дырой. Вдруг в наблюдении за облаками содержится какой-то урок?
Он долго наблюдет, как клубы пара в вышине медленно меняют форму и образуют невообразимые фигуры.
Если приглядеться, то эти фигуры приобретают смысл. Некоторые похожи на зверей. Теперь он уверен, что облака беседуют с ним на языке символов. Он закрывает глаза, воспроизводит в памяти небесный рисунок и извлекает из него информацию. В его голове пылает готовая мысль: «Я должен открыть то, что и так знаю».
ОН снова открывает глаза. Чепуха какая-то! Не более чем нелепости, возникающие у него в голове во сне.
«Я должен открыть то, что и так знаю».
Если он уже это знает, то к чему трудиться и снова это открывать?
«Потому что я все забыл», – следует немедленный ответ.
Он еще молод. Если разобраться, то единственные его два открытия – это свет снаружи и то, что теперь он вынужден рассчитывать только на себя.
Таковы его знания.
Он не спускает глаз с облаков. Не спрятано ли в его мозгу сокровище? Облака должны ему помочь. Он напрягает воображение, чтобы понять, на что намекает ему вот это облачко. Круглое, заостренное спереди и сзади.
Оно смахивает на… крысу.
12. Еще более сложная теория
Лукреция Немрод и Исидор Каценберг преследовали на мотоцикле «Гуччи» нового вора в обезьяньем обличье. Столица постоянно томилась в пробках, поэтому нагнать его не составило труда. Но в этот раз они не набросились на него, а решили ехать следом, чтобы посмотреть, куда направляется обезьяна за рулем.
Оказалось, что на мясокомбинат «Элюан».
Журналисты оставили мотоцикл в ста метрах от проходной и пошли за обезьяной пешком. Мужчина в маске быстро миновал холл, нырнул в один из кабинетов и там сразу схватил телефонную трубку. Лукреция и Исидор постарались остаться незамеченными.
– Все в порядке, она у меня, – услышали они в полуоткрытую дверь.
Он стянул маску и оказался инженером Люсьеном Элюаном. Исидор, прокравшийся в кабинет у него за спиной, неуклюже уронил на письменный стол тяжелую линейку. В следующее мгновение журналистам пришлось задрать вверх руки: Люсьен наставил на них револьвер.
– А вы ловкачи, сумели за мной проследить!
Не опуская оружие, он обыскал их и нашел в кармане у Лукреции складной нож. Нож перекочевал в ящик стола, принадлежавшего раньше его сестре.
– Это вы убили Анджело Ринцули, – догадалась Лукреция.
– Разумеется. Не мог же я позволить, чтобы жалкий актеришка разбогател за наш счет, а потом еще посмел нас шантажировать! Чем меньше людей будут знать о теории Аджемьяна, тем лучше.
– Вы убийца.
Люсьен Элюан скривился.
– Скорее идеолог. Я отстаиваю правое дело пищевой промышленности.
– Деньги! Как можно больше денег! – перефразировала его девиз Лукреция.
– Вы заблуждаетесь. У меня более обширные планы. Моя борьба преследует куда более честолюбивую цель: счастье через вкус. Я – изысканный гастроном. Свинина – это вкусно. Вы уже пробовали свиные ножки с чечевицей? Упоительная вкуснятина! А свиные щечки с соусом «равигот»? Немного уксуса, лука-шалот, каперсы, петрушка. Знаком ли вам экстаз от белой кровяной колбасы по-антильски с картошечкой под ромовым соусом?
– Знаю, это плазма свиной крови, – подсказал Исидор Каценберг.
– Или взять галантин из свиных голов с удалением сапа. Кое-что, конечно, остается, похоже на зеленое желе… Но мне нравится, вкусно!
Его развеселило их отвращение.
– А что сказать о простой чесночной колбаске с ржаным хлебом и туренским винцом? Или хотя бы о мортаделле с фисташками, кольцами помидора и бокалом пино блан? Не говоря о свинине с карамелью, как ее умеют готовить в китайских ресторанах? Я – увлеченный профессионал в своем деле и готов защищать его от клеветников.
– Вплоть до убийства? – спросила Лукреция.
– Ни одна страсть не обходится без жертв и без горечи потерь. Вообразите, что было бы, если бы все это дело выплыло наружу? Мало нам…
– Чего? – насторожилась Лукреция.
– Мало нам своих проблем? С некоторых пор свиньи словно с ума посходили. Знаете, что они вытворяют? Выпрыгивают из ячеек и кидаются на электроды высокого напряжения!
– Добровольно?
– Ага! Свиньи-самоубийцы! На вкусе мяса это не отражается, но многие работники недовольны.
Он подтолкнул их дулом револьвера и повел в разделочный цех.
– Это вы пытались устроить пожар в квартире Аджемьяна?
Люсьен убрал дулом револьвера рыжую прядь со лба Лукреции.
– То была первая наша встреча, мадемуазель Немрод…
– А кем были те трое в обезьяньих масках, похитившие меня и заставлявшие заговорить?
– Я и двое подручных из колбасного цеха. Думаете, легко было вас найти? Мне повезло, я узнал вас в той эльзасской таверне и выследил. Я уже видел, какая вы каратистка, опасался и явился за вами не один.
– Это не карате, а «интернат-квондо», – поправил Люсьена Исидор, не допускавший неверных эпитетов.
– Я велел им надеть маски. Так же поступают активисты Лиги борьбы с вивисекцией. Я убивал одним камнем двух зайцев. Надо было выяснить, что вы нашли, и заодно напугать вас, чтобы вы больше не совали в это дело нос.
– Вы бы меня убили?
– А как же! Жаль, что тогда с вами не разделался, но сейчас эта оплошность будет исправлена.
– Аджемьяна тоже вы убили? – спросил Исидор Каценберг.
– А вот это нет! Должен сознаться, что это не моих рук дело. Очень хотелось бы узнать, кто преследует те же цели, что и я…
Перед ними раскинулся цех забоя. Люсьен Элюан подергал за рычаги, взревели и загрохотали пилы и дробилки.
– Пришла ваша очередь разделить судьбу столь дорогих вам животных, – объяснил промышленник.
– Не могу постичь, как вы можете так рисковать во имя колбас и рулетов! – воскликнул Исидор.
Люсьен Элюан приказал им подняться по лестнице на командный мостик.
– У меня есть более существенный мотив – комфорт вида.
– Это вам важнее истины? – возмутилась Лукреция Немрод.
– Безусловно. На истину всем плевать. Как и на справедливость. Спокойствие людского стада – вот что важно.
– Не станете же вы утверждать, что тоже имеете новую теорию, продолжающую ту, которую уже нам изложили? – пробормотала Лукреция, переживая, что не может открыть свой блокнот.
– Стану. Мне не страшно поделиться ею с вами. Теперешний человек имеет право решать, каким было его прошлое, от кого он произошел. Он сам может указать на своих предков. И он подберет их не по критерию истины, а исходя из своего «душевного комфорта». У нас, доминантных самцов, часовых, гонящих стадо в нужную сторону, имеются обязательства по отношению к нему. Кто бы мы ни были – промышленники, ученые, журналисты (эти – в особенности), наш долг – не выявить Истину с большой буквы, а найти такую истину, которая успокоила бы стадо.
– А вы циник! – бросила Лукреция.
– Нет, реалист. Гарантирую, что меня никто не станет упрекать. Комфорт людского стада – это то, что иногда называют «государственными», иногда – «высшими» интересами. Речь, собственно, о том, чтобы не создавать неловкость у социальной группы гомо сапиенсов. Римляне говорили об этом: quieta non movere, что примерно означает «не буди лиха».
Он вел их по узкому проходу в сторону самых шумных агрегатов.
– Помню случай с моим маленьким кузеном. Ему было девять месяцев, он еще не ходил и не говорил. Я показал ему фокус с шариком, толкающим другой и так далее. Я повторил эту демонстрацию раз десять. Он уяснил, что когда толкаешь один шарик, то в движение приходит и другой. Потом я капнул в желоб для шариков клея, после чего после удара первого шарика по второму ничего не происходило – второй шарик оставался на месте. Впервые это увидев, малыш удивился, во второй раз расстроился, в третий разревелся, как будто ему сделали больно. После четвертого раза он прорыдал всю ночь. Ничто не могло его успокоить.
Журналисты изображали пристальное внимание, завоевывая его доверие.
– Я задумался, и вы, думаю, тоже задумаетесь. Людям любого возраста подавай незыблемые ориентиры. Происшедшее один раз должно повторяться, иначе им становится неуютно. То же относится ко всему обществу: если рутина прерывается, это воспринимается как коллективная угроза. Вот что такое утрата ориентиров. Один из таких ориентиров – свинья. Известно, что из свинины делают вкусную колбасу. Если вы скажете, что она наш далекий предок и поэтому подлежит охране, это не просто уничтожит свиноводство и всю переработку свинины, но и нарушит логику стада. Из-за вас разревется наш внутренний младенец, не любящий, когда второй шарик прирастает к месту.
– То, что вы называете «логикой», я называю «архаизмом», – возразил Исидор Каценберг. – Во имя этой архаичной логики всегда вспыхивали войны. Это логично, это – ориентир. На территории Франции с 1945 не воюют, и все довольны, хотя производители оружия иногда льют слезы…
Люсьен Элюан остался непоколебим.
– Во Франции не воюют, а в мире? Человеку свойственно убивать. Это не под силу изменить никакому политику, никакому идеологу, никакому утописту. Мы – плотоядные, более того, мы – хищники! У нас сохранились гены предков, дравшихся за выживание. Нам вкусна теплая кровь добычи на нёбе. Потому свинину и засаливают: чтобы сохранить вкус соленой крови. Этот вкус будит наш охотничий инстинкт.