— Твоё имя, воин?
Молодой гном был не то чтобы особо велик даже для своего народа, он выглядел жилистым и быстрым, тяжело дышал от усталости, но взгляд хранил остроту и ясность, то был упрямый взгляд.
— Хорошо. Я окажу тебе милость, спрошу ещё раз, и, если не услышу внятного ответа, одна из этих женщин умрёт. Выбирать жертву будешь ты, а если откажешься, убью всех трёх. Итак, твоё имя?
— Груориг.
— Груориг Улдин эаб Зэльгафивар, — процедил Фуриус Брахил, стоявший у подножья трона, запахнувшись в чёрные крылья.
Бог потянул из памяти легата нить воспоминаний о войне, которая продолжилась после гибели неудачливого Оредина Зэльгафивара. Улдин Необъятный послал в Пепельный дол ещё б о льшие силы, которые возглавлял его младший… его последний сын. Груориг показал себя лучшим полководцем, он был уже знаком с тактикой Девятого легиона, а ещё обладал хитростью, волей, удачей наконец. Он тоже не смог победить, гроганцы остались несломленными, непокорёнными, но, уходя, гном разбудил вулканы пороховыми бомбами, тем прикрыв свой отход и отомстив за неудачу.
«Жестокий,» — отметил про себя Туарэй, изучая суть русоволосого и светлоглазого карлика.
— Он совсем немного на тебя похож, — заметил бог в сторону Улдина Необъятного, что валялся на полу ровно старый обессиленный морж и придушенно сипел. — Ему повезло.
Жена и дети смотрели на рекса со смешанными чувствами, в них не было любви к этому чудовищу, не было сострадания, однако, то, что Улдин оказался повержен, значило скорую смерть и для них. Ни один завоеватель не позволит потомкам прежнего владыки жить.
— Я Император-дракон Туарэй из дома Грогана, повелитель драконьего племени и бог всех верных элрогиан, пришёл сюда вершить справедливое возмездие над обидчиками моего народа. Я сделал с вами то, что вы хотели, но не смогли сделать с моими верующими в Пепельном доле. Вот они, гляди, уже не люди, но нечто большее, пришли, чтобы вершить возмездие. Когда только этот злодей прекратит дышать, — пылающие глаза бога мимолётно скользнули по туше рекса, — месть будет исполнена.
Наследник крови некоторое время следил за Фуриусом Брахилом, осознавая сказанное, потом выпрямился, стоя на коленях, насколько позволяла хватка легионеров, — не слишком.
— Я знаю рекса всю жизнь и пусть горы простят мне это, скажу: никто не будет плакать по нем! Но зачем вы разрушили город? Зачем вы перебили столько невинных, если только…
— Правитель является главой, — сказал Туарэй, — а народ — тело его, также обязанное нести ответ. Я жесток, но справедлив, воздаю вершинным гномам пеплом за пепел народа моего.
— Пускай, — сказал молодой гном, — пускай кровь за кровь, это закон гор. Оредин говорил, что та война была несправедливой, стыдной, думаю, он был рад, что понёс наказание. И я, когда шёл в долину, знал, что иду злодействовать, так покарай меня! Зачем убивать стольких сторонних, невинных… Намного больше, чем пало твоих в долине вулканов! В сто раз!
— Не тебе, смертный, взвешивать души, нет у тебя ювелирных весов чтобы вымерять ценность таких самоцветов, — сузил глаза бог. — Для меня каждый верующий элрогианин за тысячу гномов пойдёт, ибо вас, горных карликов, — что грязи, а моих Верных мало.
Груориг дышал тяжело, с присвистом, но взгляд его не терял упрямства.
— Город разрушен, многие тысячи мертвы, остался он, зачинщик. Убейте его, да и меня заодно…
Все три женщины завыли от ужаса. В отличие от отца семейства, последний сын и брат был им дорог.
— Не торгуйся, смертный, — велел бог с некой будто бы усталостью, — не пытайся договориться, не пытайся выставить условия. Все судьбы сейчас зажаты в одной руке, и она — не твоя. — Десница Туарэя немного приподнялась с подлокотника и опять опустилась. — Легат, немедленно пошли две декады под землю, но не в нижний город, а ещё глубже, через большой центральный подъёмник. Не все чужаки знают, что Охсфольдгарн — это город-порт. Глубоко под землёй, на берегу широкой подземной реки стоят многочисленные причалы и паровые корабли перемещают товары. Пусть легионеры установят контроль над фарватером, все корабли нужны мне в целости, вместе с экипажами, и, особенно важно захватить арсенал, где в сухом доке стоят корабли Улдина Зэльгафивара.
Фуриус Брахил не задавался вопросом, отчего бог сам не отдаст мысленные приказы, — очевидно, всё это было сказано для гномов.
— Сделано, мой император, солдаты выдвинулись на захват.
— Хорошо, — протянул бог, выдыхая струйки дыма с искрами. — На кораблях поместится вся казна рекса, все сокровища банка, а ещё рунные мастера, рунные кузнецы и каменщики. Я заберу ваших инженеров, механиков, металлургов и запас материала, всю машинерию, что можно будет демонтировать с подземных заводов. Всё это послужит прекрасным подспорьем для моей будущей империи.
— Мы будем выпотрошены, — понял молодой гном, — лишены состояния, дома, Рунной Палаты, промышленности… Армия уже разбита. Колено Зэльгафово прекратится.
— Да. А скольких гномов я ещё сожгу, — протянул бог. — Что, смертный, удивлён? Твой отец дышит, и пока всё так, месть не избыта. Дваульфари напали на мой народ, и их я хочу извести под корень. Многие уже погибли, но многие иные убежали под землю. Будут ли номхэйден прятать их или выдадут? Не важно, я различу моих врагов, отделю зёрна от плевел и предам твоих родичей пламени. Потом умрёшь ты, семя врага моего, умрут твои сёстры и мать, а затем я убью его. И всё. Месть завершится с его смертью — было сказано.
Мать прижимала к груди плачущих дочерей, сама не издавала ни звука. За долгие годы ужасного замужества эта женщина привыкла выносить удары судьбы с прямой спиной и непроницаемым лицом. А вот молодой принц будто почувствовал на своей спине тяжесть Элбороса, он покраснел, на лице вздулись вены, глаза метались из стороны в сторону, как у безумца. Туарэй наблюдал с потаённым любопытством и не удивился, когда Груориг Зэльгафивар внезапно вырвался из хватки легионеров и молнией ринулся к отцу. Он был быстр, намного быстрее любого иного гнома, но не мог сравниться с прытью Фуриуса Брахила.
«Не навреди».
Услышав ментальный приказ, легат погасил Светоч Гнева, перехватил гнома за предплечье и легко отбросил прочь, что ребёнка. При этом в руке Брахила остался нож, до поры прятавшийся в наруче принца.
Туарэй поцокал языком.
— Я никогда не читал Уклад, но знаю, что среди всех проступков, которые может совершить гном, есть три совершенно особенных. За них даже не казнят, только изгоняют, ибо преступник обречён и судьба сама накажет его. Ты знаешь, какие это проступки, легат?
— Да, мой император. Преступление против письменного слова. Преступление против гостя под твоим кровом. Преступление против собственной крови, особенно — отцеубийство.
— И этот гном вознамерился взять на себя страшное проклятье чтобы закончить вражду сейчас, упасти вершинных гномов от печальной участи, а свой дом — от разорения. Разве он не отважен?
Легат не ответил на риторический вопрос.
— Зря. Быть может, убивать твоих родичей я не стал бы, но казна, технологии, учёные и Рунные Мастера всё равно ушли бы. Это моя добыча, мой трофей.
— Я сохранил бы… семью… — еле слышно ответил принц, которого легионеры вдавливали в карту Хребта столь сильно, что могли и вовсе раздавить.
Бог вздохнул:
— Сегодня погибли многие, тем не менее, я не самый жестокий из богов. Дам тебе шанс, только один шанс, смертный. Я заберу с собой многих гномов, и они будут служить мне. Кто-то заупрямится, кто-то затаит злые умыслы, это не так важно, в итоге все они покорятся. Но было бы хорошо, окажись под рукой некто, способный привести это стадо в мой хлев без кнутов и плетей. Я доверю это тебе, Груориг, Улдинов сын. Ты станешь вождём гномов, которые поклянутся мне в верности, сохранишь близких, но в обмен и сам присягнёшь мне на Укладе. В противном случае история Колена Зэльгафова в Царстве Гор всё равно окончится. Помнишь белых гномов? Знаешь, за что их изгнали с Хребта? Я знаю. Я всё знаю.
Груориг шумно дышал, придавленный двумя огромными легионерами, отвечать он не собирался.
— Поздно уже, ночь наступает. Времени тебе до следующего дня. Уведите и заприте его надёжно, убедитесь, что в помещении нет тайных лазов. И снимите с него доспехи, без них этот гном — всего лишь смертный.
Легионеры подняли и понесли Груорига прочь, его ноги болтались высоко над землёй.
— Женщин касается то же. Они не должны сбежать… лучше верните их туда, откуда привели, кажется, их отец знал, как держать птиц в клетке.
Когда зал опустел, Туарэй поднялся с трона и медленно побрёл по самоцветам, которыми был выложен пол. Он остановился там, где золотом было выписано рядом с крупным рубином «Охсфольдгарн».
— Что делать с рексом, мой император?
Бог задумчиво склонил рогатую голову набок.
— Думаю, он не убежит. Просто выдели слугу, что будет подливать ему в рот воды и вытирать под ним пол до рассвета. Обязательно поставь легионера охранять. Улдин Зэльгафивар должен жить.
— Будет исполнено.
— А пока что… М-м-м, к утру здесь должны быть обитатели посольских кварталов, не все, но самые значимые. Передайте им гарантии безопасности, я хочу, чтобы они стали свидетелями. Что ещё? А, да, объявите в нижнем городе, что номхэйден не следует бояться, все лояльные гномы будут приняты под руку нового владыки, мятежники уйдут в огонь. Пусть к утру они поднимутся на поверхность и начнут понемногу расчищать руины, гулгомы им помогут. Заодно и посмотрят, что я делаю с врагами, преисполнятся покорности. Пока что всё. Идём, легат, посмотрим на мою новую сокровищницу.
— Мой император, а что с Рунной Палатой?
— А что с ней? — спросил бог.
— Она закрыта с начала битвы, никто не входит и не выходит.
Туарэй почти по-человечески пожал плечами:
— Главное сокровище они передвинуть не могут, а без него рунные мастера никуда не денутся. Они затаились что мыши под метлой и ждут. Возможно, думают, что дождутся освобождения со стороны Горного Государя. Он уже собирает военный совет, я уверен. Идём, идём, прогуляемся. Заодно и подумаем, как бы нам перенести сюда оставшихся в долине и сокровища покойного Омекрагогаша.