Почувствовав, как изменился его тон, она не стала задавать вопросов, прижала руку к влажному металлу, обросшему речными моллюсками, а потом…
— Вибрации.
Туарэй кивнул, сотворил себе двойника из ревущего пламени, и тот взмыл ввысь. Волшебница молча держала руку на корпусе корабля и следила за богом, который всматривался куда-то вдаль.
— С востока. Надо же, не подумал бы, что у него есть такая армия.
— Армия?
— Чародейка, немедленно бери доску для работы с инакоизмерными струнами, и отправляйся в Рунную Палату.
С неба спустился двойник:
— Я тебя сопровожу.
С этим бог исчез в ослепительной плазменной вспышке.
///
Груориг Зэльгафивар проводил почти всё своё время в крепости, либо в новом военном городке. Он обязан был руководить гномами, или, скорее, контролировать их. Горный народ плохо приспосабливался к быстрым переменам, и потому в Кхазунгоре даже время текло медленнее, — горы не предрасполагали к спешке. Но вот, в жизнь ворвался огненный шторм и выжег привычный уклад, были понесены ужасные потери, а те, кто выжил, получили ожоги, которые не исчезнут уже никогда. Гномы могли продолжить сопротивление, они знали толк в кровной мести и никому не спускали обид, однако, Груориг знал, что противостояние с богом приведёт к полному истреблению дваульфари. Именно на последнего принца династии легла тяжёлая ноша подавлять природу сородичей и перековывать их для выживания в новом миропорядке.
Новый господин решил, что ему нужна армия из тех гномов, кто жил под землёй и не потерял свои семьи, своих друзей. Были даны клятвы, народ условно сделался единым и произнесённые слова являлись священными, однако, у гномов ничего не бывает по мановению крыльев мотылька, и в душах их бушевала ярость, страх, упрямое неповиновение. Чтобы не дать этим чувствам погубить часть своего народа, Груориг пристально следил за уцелевшей дружиной и уже набрал новых солдат.
В разных частях Хребта разные Колена Туландаровы по-разному относились к номхэйден, служившим в армии, однако, среди потомков Зэльгафа такое никогда не одобрялось. В Охсфольдгарне вся военная служба всегда была делом дваульфари, так что обучавшиеся маршировке глубинники являлись вопиющим нарушением древних традиций. Тем не менее, принц исполнял божественную волю, ибо помнил о божественном гневе. Огонь с небес уже превратил Охсфольдгарн в город пепла и скорби, но Доргон-Ругалор мог и продолжить.
Обучение только началось и пока что продвигалось с трудом, «лево» и «право» не путали даже самые камнемозглые новобранцы, дисциплине учились быстро, — благо, на подземных предприятиях она тоже есть, пускай и рабочая, — но выработать воинский дух ещё только предстояло. Бывшие номхэйден чувствовали себя не на том месте, они страшно боялись офицеров из бывших дваульфари, которых выбрал принц, не понимая, сколь терпеливыми те были, несмотря на всю ругань и колотушки. Да, повинуясь приказу, он подобрал наиболее лояльных наставников среди опытных ратников, всех их пришлось значительно повысить в званиях и наделить изрядным окладом, но, по крайней мере, Груориг был уверен, что эти офицеры действительно попытаются сделать из вчерашних гайкокрутов, уборщиков, золотарей и грузчиков боеспособную рать.
Рядом внезапно что-то вспыхнуло и, прикрывший лицо рукой гном ощутил жар.
— Все войска на восточные стены, немедленно, — приказал возникший из пламени бог, прежде чем вновь исчезнуть.
Ещё не избавившись от белых пятен в глазах, принц закричал:
— Строй рать в маршевые колонны! Живо!
Опытный офицеры заработали сразу же, быстро и уверенно гуртуя новобранцев.
Адъютант подвёл принцу осёдланного боевого козерога, верхом на котором Груориг вывел колонны из военного городка. Надев шлем, он ускорил полное восстановление зрения и выпрямился.
Несмотря на то, что доспехи великого предка поддерживали последнего Зэльгафивара, позволяли ему много и долго работать, усталость скапливалась подспудно. Груориг мало спал и часто забывал поесть, что было весьма дурно. Он хорошо знал семейные преданья, касавшиеся брони Зэльгафа, знал наперечёт всех своих предков, погибших не от ран или яда, но оттого, что священные эти латы подвели их. Броня действительно наделяла невероятной силой, и, надевая её по крайней необходимости, воин ничем не рисковал, однако, постоянное ношение быстро изводило гнома. Он приблизился к своему пределу, нужно было снять латы и поспать, но Груоригу казалось, что, если он потеряет бдительность, произойдёт какая-то катастрофа. Старый Озрик говорил, что Оредина преследовало такое же чувство во время его последней кампании, хотя фамильных доспехов тот не носил.
— Строй держи! — кричали офицеры.
— Печатай шаг!
— Оружием не бряцать, гоблинолюбы!
— Где у тебя левая нога⁈ Почему сбился с шага⁈ Левой! Левой! Левой!
Колонны худо-бедно маршировали по расчищенным от обломков и расплавленного камня дорогам мимо работавших глубинников, которые оставляли труд и выпрямляли ноющие спины, чтобы видеть своих родичей, покрытых металлом. Мир меняется невероятно быстро для гномов, творится какой-то кавардак, рушатся устои, насаждается непривычный, а значит, неправильный порядок и это самое пугающее.
Ехавший впереди Груориг тяжело вздохнул и запел старую, нескладную, но духовитую воинскую песню:
Хой, шахтёры, храбрецы!
Дзынь, дзынь, дзынь, кайло!
Ювелиры, кузнецы!
Дзынь, дзынь, дзынь, кайло!
Тьмы подземной ждёт простор,
Предков песню тянет хор,
Манит златом глубина,
В шахте не увидеть дна!
Заслышав его зычный голос, даже вчерашние номхэйден не замедлили присоединиться, — слова этой песни знали все:
В пещере рождён,
Вскормлен Матерью-Горой,
Во мраке взращён,
Гном глубинный, удалой!
Железная плоть,
А кости — гранит!
Гному мил подземный край,
Громче, братья, запевай!
Имя мне — гном, и копать — мой удел!
Глубже, глубже в твердь!
Глубже, глубже в твердь!
Имя мне — гном, и копать — мой удел!
Глубже, глубже в твердь!
В самую глубь!
Нам не дорог солнца свет,
В глуби под горой!
И к луне стремленья нет,
В глуби под горой!
Сдвинем чарки, страх долой,
Враг получит смертный бой,
Не дождётся гномьих слёз,
В колыбели горных грёз!
В пещерах рождён,
Туланд а ра славный внук!
Густой бородой,
Окаймлён твой гордый лик!
Грудью всей врага встречай!
Остёр твой топор!
Смело песню запевай!
Славный воин гор!
Имя мне — гном, и копать — мой удел!
Глубже, глубже в твердь!
Глубже, глубже в твердь!
Имя мне — гном, и копать — мой удел!
Глубже, глубже в твердь!
В самую глубь!
С песней маршевые колонны двигалась быстро и споро, вскоре они обогнули громаду бывшей рексовой крепости, что так и зияла колоссальной брешью. Восточные стены города пострадали не так уж сильно, могучая надвратная крепость стояла, створки были закрыты, но и там на тысячелетних камнях виднелись оплавленные следы драконьего пламени, а часть больших подъёмников была уничтожена. Тем не менее подошедшие войска были подняты с земли на верхнюю галерею, туда, где находились батареи горных пушек, — тоже сохранившиеся не всем числом.
Рати поднимались и строились очень долго, по внешнему периметру стен из прочих крепостей подступали войска бывших дваульфари, принявших присягу. Они тоже получили приказ выдвигаться на восток, а из чёрного оплота Верных взмывали в небо сотни крылатых фигур, — Первый легион занимал позиции.
Груориг прошёл вдоль не слишком стройных рядов вместе с адъютантом и несколькими посыльными, прибывшими от командиров старослужащих ратей. Он приблизился к парапету и взглянул на восточную часть перевала Охсфольдгарн, уходившую вниз, в большую и некогда густонаселённую долину Крескогихатваат. Исполняя приказ бога, его крылатые посланники разграбили все поселения долины. Там, где им не мешали, Верные только забирали всё, что считали нужным, но, когда кто-то пытался сопротивляться, — разливалось пламя и свистели клинки. С высоты стен Шдаваргарна открывался вид на заснеженные испещрённые чёрными точками пепелищ.
— Подзорную трубу сюда.
— Слушаюсь! — ударил кулаком в шлем адъютант. — Будет содеяно!
Расторопный офицер унёсся прочь и вернулся довольно быстро, с двумя солдатами, несшими треногу с требуемым. Она была поставлена меж зубцов и Груориг начал настраивать оптику, прильнув к окуляру. Принц Красного Золота неспешно переводил телескоп из стороны в сторону, меняя дальность обзора, пока пальцы не замерли.
— Мать-Гора, — едва слышно прошептал он, — кто бы мог подумать, что у него есть… такое…
— Что там, мальчик? — раздался позади надтреснутый голос.
По галерее катилось колёсное кресло, толкаемое небольшим гулгомом. В кресле расплылось тёмное одеяние, исписанное рунами, слишком большое для своего иссохшего носителя. Озрик подъехал к телескопу, приподнял очки на лоб и с кряхтением, на одной руке подтянулся к окуляру.
— Крэндамора… клянусь кремнием и камнем! — прошептал рунный мастер.
— Заряжай пушки! — приказал Груориг, понимая, что поможет это едва ли.
///
Туарэй парил в вышине, обдуваемый ледяными ветрами, в его руке пел Доргонмаур, а внизу, по долине Крескогихатваат шествовала армия, заставлявшая горы дрожать. Четыре сотни великанов направлялись к Шдаваргарну, неся в руках огромные каменные топоры, дубины из древесных стволов и метательные валуны. Все они были так называемыми примитивными, — дикими великанами, длиннорукими, кривоногими, с густым волосяным покровом и уродливыми лицами, больше схожими с обезьяньими мордами; самые мелкие достигали двадцати шагов в высоту, а самые рослые — тридцати. Правда, внешние стены города возвышались на семьдесят шагов и имели невероятную толщину, так что даже такое воинство не представляло опасности для города, если только защитники не решат бездействовать. Нет, не стадо внушало опасения, но его пастух.