Там было по-другому. Да, тяжело, потому что приходилось тянуть на себе двоих детей. Да, непросто, учитывая запросы клиентов. Но я справлялась и планирую продолжать это делать, несмотря на скандал. Он утихнет и все со временем встанет на свои места.
Я выхожу из комнаты Ксю слегка расстроенной. Кажется, несмотря на все мои старания, у меня все же не вышло стать идеальной мамой для сестры. Да и для Дани тоже. Вот ведь удивительно, еще неделю назад я считала себя самой лучшей мамой, а сейчас… сомневаюсь. Напоминаю себе, что я делала все, что могла и что другие родители далеко не такие, как я, но это мало помогает. Равняться ведь нужно не на тех, кто хуже, а на лучших.
Я захожу в свою спальню, к счастью ни на кого не натыкаясь по пути, и иду в душ. Даня, вымотавшись в дороге, уснул, и я так этому несказанно рада, что снова становится не по себе. Я радуюсь, что сын спит. Но это потому что у меня есть немного времени побыть в тишине и подумать обо всем. О том, что делать дальше. И что говорить, когда с разговором придет Дамир. В том, что это так и будет, я ни минуты не сомневаюсь.
И не ошибаюсь. Стоит мне только выйти из душа обмотав мокрые волосы полотенцем, как в комнату стучат. На пороге — Дамир. Я заглядываю за его плечи и радуюсь, что за спиной у него не стоит Ульяна. С кем с кем, а с ней я, несмотря на то, что мы были близкими подругами, разговаривать не хочу. Не смогу после всего, что она мне наговорила тогда, да и сегодня тоже.
Я наслушалась достаточно и пока не готова налаживать с ней отношения, хоть и какая-то часть меня понимает, что у нее — детская травма, от которой ей трудно избавиться и ее реакция вполне объяснима, только вот… почему я вообще должна думать о чувствах других? Сколько еще это будет продолжаться? У меня есть я и мои дети.
— Нам нужно поговорить, Таисия, — говорит Дамир, скользя по мне взглядом.
И вот когда он это делает, я вдруг вспоминаю, что после душа надела халат на голое тело. И прямо сейчас под ним нет белья. Я знаю, что этого незаметно. Халат из плотной теплой ткани, длинный и запахнутый хорошо, но все равно становится не по себе.
— Сейчас? Даня уже спит и…
— Можно я войду? — Дамир все-таки отодвигает меня в сторону и входит, даже не дождавшись моего ответа.
Не знаю почему, но когда он подходит к кровати и садится рядом с сыном, мне хочется поднять его и заставить уйти. То, как он смотрит на Даню… не сулит нам ничего хорошего.
Я всегда знала, что он не хочет детей. Об этом говорила Ульяна, да и сам Дамир не забывал сказать, что дети ему ни к чему. А теперь он сидит здесь, смотрит на сына взглядом, от которого у меня мурашками покрывается все тело, потому что он, кажется, совсем не собирается его отпускать. А вместе с ним и меня, потому что я к сыну прилагаюсь автоматически. Только вот непонятно, зачем это Дамиру. Куда ведь проще закрыть глаза на все и сделать вид, что все по-прежнему.
— Ульяна хочет познакомиться с Даней.
— Сейчас он спит.
— Не сейчас. Завтра, когда у него будет настроение.
Я бы предпочла оградить своего сына от этой семьи вообще, но киваю. Это неизбежно. Теперь уже точно. Если еще несколько дней назад я и подумать не могла о том, что когда-нибудь расскажу Дамиру о сыне, то сейчас… сейчас он о нем уже знает.
— А я бы хотела вернуться к вопросу охраны. Она нам не нужна, несмотря на журналистов. Не станут же они, в конце концов, нагло к нам лезть, если я откажусь комментировать ситуацию.
Дамир хмыкает, не давая определенного ответа, а я раздражаюсь. Поправляю несуществующие складки на постели и тоже сажусь.
— Я не хочу пугать сына незнакомыми мужиками. Он и так нечасто…
Я замолкаю, вдруг осознав, что чуть не призналась Дамиру в том, что его сын нечасто видел мужчин. Не то, чтобы в этом было что-то плохое, напротив, это даже хорошо, теперь Дамир хотя бы не посчитает меня легкомысленной и доступной. Но так же это значит, что я в очередной раз соврала ему, говоря о том, что у меня есть отношения.
— Вот как… — говорит Дамир, явно понимая все правильно.
— Я только хочу сказать, что мы никогда не нанимали охрану, — оправдываюсь, но Дамир только кивает и усмехается. И так он это делает, что у меня внутри вихрем закручивается раздражение.
Он сделал какие-то свои выводы, а я снова перед ним уязвима.
Глава 24
Продолжать оправдываться я не хочу. Так же, как и поднимать тему воображаемого парня. Потому что Дамир может поинтересоваться, отчего же мой якобы парень не поехал вместе со мной. И будет прав, если такое спросит. Странно, что до сих пор все еще не спросил, и пусть так и остается.
Я переступаю с ноги на ногу, а затем обхожу кровать и сажусь с другой стороны от Дамира. Мы оба смотрим на спящего Даню и молчим.
Сидим по моим ощущениям довольно долго, но как ни странно нет между нами ощущения напряжения от тишины. Все словно так и должно быть.
Любящие заботливые родители стерегут сон своего сына.
— Охрану я не отменю ни при каких обстоятельствах, — первым нарушает тишину Дамир. — Ты же не глупая девушка. Должна понимать, что это не моя прихоть или желание тебе досадить или проследить за тобой. Это все делается в целях безопасности.
— Да от кого мне защищаться?
Всплескиваю руками, и полы халата немного разъезжаются. Наверное становится видно ложбинку груди. Я не придаю этому значение, все еще смотрю в глаза Дамира. Только вот его взгляд моментально опускается вниз. На открывшиеся полушария. У меня всегда была большая грудь, но после родов она стала еще больше. А Дамир, помнится, очень неровно дышал именно к моей пышной груди.
— Тот, кто, подбросил тебе наркотики, — говорит он, не отрывая взгляда от моей груди, потом ведет шеей, и вновь поднимает голову, — если ты не врешь, — тянет губы в косой усмешке, — вряд ли сделал это, ничем не руководствуясь. Почему именно тебе?
— Да не вру я!
— Я о другом, — шипит Дамир, — сына разбудишь. Как маленькая, Тая. — отчитывает меня, как… Как заботливый папочка. А у меня ком в горле становится. Поднимаю руку и накрываю ею грудь. Еще чуть-чуть и мне станет тяжело дышать. Трудно разграничивать себя-женщину и себя-мать, жаждущую, чтобы ее ребенок рос в полной семье.
— Возможно через тебя хотели добраться до меня. И сейчас ты своим возвращением снова предоставила им такую возможность. Еще и в двойном объеме, — скашивает он взгляд на Даню, затем тянется к нему ладонью и проводит по пухлой щечке. — Он очень похож на моего покойного сына. Что странно, если учесть то, что матери разные.
— Может ты меня начнешь подозревать еще и в том, что не я его родила? — нервно усмехаюсь, потому что от заявления Дамира становится не по себе.
Да, Уля уже говорила, что Даня похож на Костика, но… словосочетание покойный сын в одном предложении с именем моего ребенка, бьет по нервам. Хочется обнять себя, обнять Даню и спрятаться словно в домике ото всего этого.
— Нет. Никаких сомнений. У него есть и твои черты. Волосы, например, — я фыркаю. Еще бы. Светловолосый Даня явно не в яркого брюнета папочку, — и губы. Кажется, губы у него твои, — как-то отрывисто говорит Дамир и поворачивается ко мне.
Конечно же, в упор смотрит на мои губы. Будто бы их разглядывая. Но я-то вижу другой посыл, мне в его взгляде ощущается голод.
Стоит только вспомнить наш последний поцелуй, и губы начинает покалывать. Я еле сдерживаюсь, чтобы не коснуться их инстинктивно пальцами. Очень хочется. А еще очень хочется, чтобы Дамир своими длинными красивыми пальцами провел по моим губам. Ощутить его шершавые подушечки, а затем высунуть язык и кокетливо их облизать.
Качаю головой, надеясь, что так это наваждение развеется. Только ни черта не выходит. Помогает лишь голос Дамира, который говорит снова больные вещи, и меня словно из холодного душа поливает.
— Я полностью возьму на себя вопрос с организацией похорон. Вам с Аксиньей надо будет только приехать непосредственно на кладбище и поминки, если захотите.
Я сжимаю губы и резко вдыхаю-выдыхаю. Как я могла забыть о похоронах? О том, что мамы больше нет? И думать о том, как бы облизать чьи-то пальцы?
Чертов Дамир, ничего не изменилось за эти годы. Я рядом с ним становлюсь нимфоманкой, только и думающей о сексе. Хотя спокойно же жила все эти годы и даже не помышляла в эту сторону. Никакого дефицита или обостренного желания не ощущала. И тут на тебе! Стоило Дамиру меня поцеловать и…
Так. Мама. Мама. Похороны. Поминки…
— Зачем поминки? Кого на них звать?
— Даже если некого в любом случае есть Аксинья, ты и… я.
— Хорошо, спасибо, — киваю я, действительно ощущая благодарность, — я буду признательна за такого рода помощь.
Дамир тоже кивает.
— И юриста я завтра подыщу, чтобы с квартирой быстрее вопрос решить. В общем-то… — он встает, оглядывается словно в задумчивости, — кажется я сказал всё… — останавливается в дверном проеме, кладет руку на косяк, вновь приковывая мое внимание к своим пальцам и бьет словами наотмашь. — Но о возвращении на Мадейру можешь забыть. Предупреждаю сразу. Мой сын территорию этой страны больше не покинет.
Глава 25
“Мой сын территорию этой страны больше не покинет.”
Я знала, что так будет, но все равно неприятно удивляюсь. Хочется обнять себя руками и съехать по стене вниз, как маленькой девочке. Сильной быть я устала. Чертовски устала за последние несколько лет. Даже сейчас, когда рядом сильный мужчина, не могу быть слабой, потому что он меня сломает.
— Твоего сына ты не хотел, — напоминаю ему на случай, если он забыл. — Ты настаивал на обследовании и аборте. Так что если бы я тогда осталась и послушала тебя, Дани бы не было. И сейчас у тебя нет прав что-то требовать и говорить мне, слышишь? У тебя нет… чертовых прав! — проговариваю, тяжело дыша.
Я хотела быть решительной и твердой, спокойной, а на деле все равно не сдерживаюсь и повышаю голос. А затем и вовсе чувствую, как по щеке течет что-то влажное. Я быстро стираю одинокую слезу и гордо задираю подбородок.