— Я был неправ, — неожиданно говорит Дамир, и я вижу, как тяжело ему в этом признаваться. — Я виноват в том, что тебе пришлось уехать. И в том, что ты скрывала ребенка тоже… виноват. Я признаю это, Таисия. Но теперь я хочу, чтобы мой сын был рядом, я хочу видеть, как он взрослеет, я…
Он запинается, будто ему тяжело говорить, а я мотаю головой. Не хочу слушать его извинения. И раскаяние, если оно будет, тоже не хочу. Оно мне не нужно, потому что потом у меня не будет возможности устоять. А сейчас она есть. И я ею пользуюсь.
— Уходи, пожалуйста. Оставь меня сейчас.
Я жду, что Дамир будет спорить, но он кивает, словно и сам не желает со мной больше разговаривать. Уходит, тихо прикрыв дверь. А я пытаюсь уснуть. Ворочаюсь на кровати, но сна нет ни в одном глазу. Только нервы и неопределенность, абсолютное непонимание, как быть дальше. Жить на две страны у меня не получится. Я привыкла к тому, что каждый день возвращаюсь к сыну, обнимаю его, целую и дышу его детским родным запахом. Если у меня это заберут, я не выдержу. Не смогу.
На нервах хватаю с тумбочки телефон и, набросив на себя халат, выхожу на террасу. На часах уже почти полночь, но я все равно набираю Кирилла. Он единственный здесь, кто может как-то мне помочь, тем более, именно он должен был меня встретить в аэропорту, но из-за Дамира и репортеров мы разминулись.
— Тая? — звучит в трубку сонный голос. — Подожди минуту.
Я слышу шорох, какой-то удар и недовольное бормотание, скрип двери.
— Да, я тут… прости, мы уже спали.
— Я… не отвлекла?
— Шутишь? Ты где? Я не мог тебе дозвониться! Приехал в аэропорт, но так и не смог тебя найти, а звонки все перенаправлялись на голосовую почту.
— Я… прости. Меня забрал Дамир.
— Дамир?
— Да, он… оказался с нами в самолете.
— Значит, он все знает, — утверждает.
— Знает.
— И что будем делать?
— Я поэтому и позвонила, — признаюсь, хотя очень стыдно перед ним. Ощущение, что я и звоню-то только тогда, когда у меня что-то случается, а он, как и полагается старшему брату — не оставляет в беде. — Он знает и не хочет меня отпускать.
— По закону прав на ребенка он пока не имеет, но… дай мне время до завтра, я поговорю со своими знакомыми. Ты сейчас где? В отеле? Или у мамы?
— Я… — запинаюсь, не зная, как все объяснять, господи. — У Дамира.
Неловкой паузы избежать не получается. Я закусываю губу и, как маленькая девочка, закрываю глаза, представляя, какое удивление сейчас испытывает Кирилл.
— Ладно, это тоже решим. Я завтра наберу.
— Хорошо.
Звонок обрывается, но я так и продолжаю стоять и держать телефон у уха. Вокруг — тишина. Ни звука. Где-то вдали слышится шум автомобилей, но сейчас здесь — ни души. Клубов и баров здесь нет, элитный комплекс с огромными частными домами, дом соседей тоже не очень близко, так что не слышно практически ничего, что очень разительно отличается от того, к чему привыкла я. На Мадейре наш район спокойный и окна выходят на красивый парк, но там довольно шумно из-за близкого расположения трассы, а тут… Даниэлю понравится.
Сама себя одергиваю от этих мыслей и захожу в комнату. Прикрыв дверь террасы, убеждаюсь, что сын спит и выхожу. Крадусь, как вор, потому что боюсь натолкнуться на Дамира или Ульяну, но очень хочется пить, а воды в комнате я так и не нашла.
К счастью, на пути никого не встречаю, а весь нижний этаж погружен во тьму. Я пробираюсь по ней, как воришка, по памяти иду на кухню. Оказывается, за почти три года я ничего не забыла. Знаю, где она расположена, так что без труда нахожу ее, правда, ударяюсь маленьким пальчиком о дверной косяк и, чертыхаясь, стучу ладошкой по выключателю, но он отчего-то не срабатывает.
Тогда я выхожу обратно в гостиную и включаю свет там, чтобы он хоть немного осветил кухню, а то я так себе все пальцы отобью. Возвращаюсь, все еще морщась от боли в мизинце и останавливаюсь, как вкопанная на полпути, потому что за столом сидит Дамир. Перед ним — бутылка виски, в руках — наполовину заполненный стакан.
Бежать уже поздно, хоть и очень хочется.
— Я… воды попить, — зачем-то оправдываюсь, а чтобы хоть как-то скрасить дальнейшую неловкую паузу, тараторю: — Тут, кстати, выключатель сломался.
Я достаю минералку из холодильника, откупориваю крышку и жадно пью. Несколько капель проливается и стекает по подбородку к шее, и я замечаю, как на этом фокусируется Дамир. Замечаю и то, как он встает. Слишком решительно и быстро. Можно даже подумать, что он вдруг о чем-то вспомнил и теперь спешит, но нет. Он, кажется, вспомнил обо мне. О том, что я женщина. Иначе как объяснить то, что он идет прямо на меня. И буквально сметая меня с места, прижимает к тому самому холодильнику за спиной. И целует. Глубоко и жадно, впивается в мой рот и скользит внутрь языком.
От него пахнет виски и сигаретами, и еще немножко ночной прохладой. Видимо, совсем недавно он был на улице.
— Дамир, — произношу, когда он на секунду отрывается от моих губ, но лишь за тем, чтобы впиться в них снова.
Он, как поезд, который несется на меня, и я никак не могу на него повлиять. Пытаюсь оттолкнуть, но ничего не выходит. А потом кухню неожиданно озаряет светом. Я жмурюсь, Дамир отстраняется.
— Поверить не могу, что вы снова, — произносит Ульяна, прежде чем выбежать из кухни, оставив нас наедине.
Глава 26
Дамир все еще держит меня за плечи. Смотрит мне в глаза и сбивчиво дышит. По его взгляду видно, что он не трезв и видимо полбутылки он осушил именно сейчас. В его взгляде плещется и вина и буд-то бы непонимание. Он хмурится, одергивает от меня руки, трет переносицу, отступает на шаг, даже головой легонько трясет. А затем разворачивается в сторону выхода:
— Я с ней поговорю. Не переживай. Спокойной ночи.
Я тянусь за ним, желая вцепиться в его руку и остановить, но уже не достаю, чему пару секунд спустя радуюсь. Потому что этот порыв был совершенно безочетным, полностью интуитивным и лишенным смысла.
Пусть разговаривает со своей дочерью сколько хочет. Сам.
Мне трудно сейчас войти в ее положение, наверное, потому что попросту не хочется. Я по человечески очень тепло к ней отношусь. Все еще. Несмотря ни на что, я все еще уважаю и люблю ее, как дорогого сердцу человека, но это не отменяет того, что сейчас я вижу в ней капризного инфантильного подростка, хотя мы ровесницы.
Делаю пару глотков минералки, а затем и вовсе забираю всю бутылку с собой в спальню. Сон приходит мгновенно. Утром, я просыпаюсь раньше Дани, быстро умываюсь и иду к сестре. Там, к своему большому удивлению, я застаю Ульяну. Девочки сидят на кровати и мило беседуют, и я вновь вспоминаю свое вчерашнее сравнение Ульяны с подростком.
— Доброе утро, — произношу я, застыв на пороге.
Ксю мне радостно улыбается, кивает, а затем тянется. Ей здесь нравится и Ульяна ей тоже нравится.
— Доброе утро, Тай, — Ульяна тоже улыбается, не так широко как моя сестра, а скорее натянуто, прилагая немалые усилия, — Данил еще спит?
— Он не Данил, — поправляю я ее, — Полное имя Даниэль, а Даня…
— Хорошо, я поняла, — она опускает глаза вниз, нервно ведет пальцами по покрывалу, а затем выдает, — пойдем поговорим.
Я тяжело вздыхаю, поджимаю губы, но киваю в знак согласия.
— Ксю, посидишь с Даней, чтобы он не проснулся в одиночистве.
Сестра скакивает с кровати и несется, на выход из комнаты, со скоростью света. Вот она только была рядом с Улей, вот она протиснулась в дверном проеме рядом со мной и ее уже нет, а у меня только волосы колышатся, от потоков воздуха, которые она подняла.
Мы же остаемся с Ульяной наедине и молчим. Я так и стою на пороге. Уля все еще трет покрывало, словно нашла на нем пятно, а ее палец - карандаш пятновыводитель.
— Пойдем вниз, — все же произносит она.
— А Дамир он…
— Папы нет дома, он уехал еще семи не было.
Я киваю и пячусь из комнаты, следом за мной выходит и Ульяна.
— Может тогда во двор? — предлагаю я, — ваши качели еще живы?
Вчера я не заметила, да и… не до того мне было, чтобы выискивать их.
— Куда бы им деться. Пошли.
Далее вновь повисает пауза и на качелях мы устраиваемся так же в тишине. Напряжение так и сквозит. Хоть режь, настолько материальным и осязаемым оно ощуается.
— Ты любишь папу?
— Что? — распахиваю настолько широко глаза, что бровям больно становится, так сильно я удивлена Ульному вопросу. Чего-чего а такого вектора разговора я не ожидала.
— Ты любишь моего папу?
— Ульян, тебе не кажется… — я замолкаю потому что не могу подобрать слова. И что ответить я не знаю. Я ни врать не хочу, ни правду говорить. да какой там не хочу, я просто не могу ее сказать, потому что сама не знаю. Я. Не. Знаю.
— Тая, я понимаю, что вопрос совершенно бестактен и… но… ты пойми меня. То что вы встречались за моей спиной это же… я же тебя как сестру люблю. Зачем ты это скрывала?
— Ульяна, у нас и не было с ним толком отношений. меня подставили. Подкинули часы, твоей тети, которые перед этим украли у твоего отца. Он долго мне не верил, он даже… — я поджимаю губы, пытаюсь сдержаться, но все же выпаливаю, — похитил меня, надев мне на голову мешок и увезя в непонятном направлении!
— Папа? — Уля начинает нервно смеяться, — мешок на голову? Тебе? — чем больше Уля говорит, тем сильнее смеется, и я вторю ей.
Это не смешно, все это ни капли не смешно, но я тоже начинаю хохотать как ненормальная.
— Вообще-то Саша и еще пара амбалов, — задыхаясь от смеха уточняю я. — Потом я чуть не угорела. Потом сбежала. Потом опять сбежала. А потом… — я перестаю смеяться, и почти шепотом произношу, — мы по чистой случайности переспали. Тогда я и забеременела и опять…
— Сбежала, — заканчивает за меня Уля, которая больше не смеется, — ко мне, так?
— Да, Уль, так. А потом он здесь и, — я развожу руки в стороны, — Да, Уль, я… я очень любила твоего папу. Несмотря ни на что, я связно мыслить рядом с ним переставала и совершенно теряла способность думать. И все закрутилось вновь. Недолго, Уль. Мы хотели тебе сказать, но потом… — я понимаю, что не могу вспоминать тот вечер, слезы сами собой подкатывают глаза. Черт, это больно. Все еще больно.