Чувствую себя по ощущениям снова беременной, иначе как объяснить мое неустойчивое эмоциональное состояние.
Тогда так было из-за гормонов, сейчас из-за чего?
Еще пару часов назад я чувствовала себя и Даню в этом доме лишними и ненужными и словно совершенно не к месту, а сейчас я смотрю и вижу то, как органично вписывается в этом доме вся эта сцена. Аксинья. Дамир. Ульяна и Даня. Мы… мы словно опять дома.
Совсем скоро меня замечают. Дамир. Он кивает мне, словно подзывая к себе, я улыбаюсь и качаю головой.
— Дане пора спать, — стараюсь говорить как можно мягче, чтобы они не подумали, что я забираю сына, потому что не хочу, чтобы они веселились. Просто Даню действительно пора укладывать на дневной сон, иначе он будет очень капризным и вялым к вечеру.
Вечер мы снова все той же компанией проводим в гостиной. Никаких серьезных разговоров, только смех и шутки и все внимание Дане. Я же сижу в обнимку с сестрой, пока она беззаботно рассказывает разные истории за прошедшие два года. Про ее кружки, учебу, одноклассников, Лауру и, конечно же, Даню.
А вот утро следующего дня уже не такое радужное. Вынос тела назначен рано, Даня еще спит. И будить его не хочется и оставлять…
Ульяна предлагает свою помощь, а я мнусь. Понимаю, что она ему не навредит, а с радостью позаботится, но на душе от мыслей, что Даня не со мной неспокойно. Лауре я доверяла как себе, а сейчас… не так-то легко проникнуться доверием к новой няне, которую предлагает Дамир.
А еще… еще я ловлю себя на мысли, что с Дамиром я оставила бы Даню с более легким сердцем, но он едет на похороны со мной и Ксю.
Он заявил об этом еще вечером, не принимая никаких совершенно возражений, за что я ему благодарна. Хоть и не высказала этого вслух, но на утро я выдохнула с облегчением, увидев Дамира в черном и ожидающего нас с Ксю у машины.
А дальше все было, как в тумане.
Я сильно переоценила свое равнодушие к матери, которое преследовало меня последние годы.
Увидев ее, бело-синюю с закрытыми впалыми глазами, заострившимися скулами, носом и… самое важное — неживую, я вспомнила то, какой она была…
Когда я была маленькой. Когда с нами жил отчим. Когда Ксю была совсем малюткой и у нас была семья. Настоящая счастливая семья. Она плела мне косички, провожала в школу по утрам, она учила меня готовить, качать сестренку, убираться дома, рассказывала мне интересные истории и нежно проводила по спине перед сном. А еще гладила по волосам и целовала в висок, шепча слова о том, что я ее самая красивая и самая умная дочка, что у меня обязательно будет лучшая из лучших жизнь и она сделает все для этого.
Не сделала… Но… именно тогда она была живой. Счастливой. Молодой.
Искренне улыбающейся, когда ее обнимал отчим или когда ее целовала я. И такую ее я похоронила в день, когда опека забрала Ксю.
Сейчас же я хоронила ее второй раз, горько оплакивая детские воспоминания и крепко-крепко обнимая сестру. Ей намного тяжелее, чем мне. У нее не было любящей мамы, какая была у меня, но даже несмотря на это ее любовь к ней была безгранична и искренняя. Только ребенок может так безусловно любить. И сейчас она, в отличии от меня, хоронила ее в первый раз. Поэтому я крепко прижимаю Ксю к своей груди и даю ей вдоволь выплакаться, ощущая в этот момент крепкие ладони Дамира на моих плечах. Он стоит сзади, и неожиданно оказывается той самой, такой необходимой мне сейчас, опорой.
Глава 29
— Я хочу домой, — говорит Аксинья, когда все почти заканчивается.
— Уже едем. Нас Даня наверное заждался.
Я пытаюсь ее подбодрить, улыбаюсь, как могу, хотя мне тоже очень грустно.
— Нет, я хочу туда домой, где мы жили с мамой.
Я непроизвольно переглядываюсь с Дамиром. Понятия не имею, почему с ним. Почему я вообще ищу у него какой-то то ли поддержки, то ли одобрения, то ли понимания. Но мы переглядываемся и после этого только я могу повернуться к Ксю и сказать:
— Может, в другой раз? А сейчас поедем к Дане?
— Нет, сейчас. Мы ненадолго. Я хочу кое-что забрать.
Понятия не имею, что именно Ксю хочет забрать, но сомневаюсь, что там осталось хоть что-то, что некогда было нам дорого. Я уверена, что мама давным-давно все выбросила или распродала или вообще раздала соседским детям. Все же, она болела, и часто воспринимала других детей за меня, а Ксю вообще вспоминала с трудом.
И все же, я не могла отказать сестре. Я не хотела сейчас портить с ней отношения, не хотела, чтобы она думала, будто мне тяжело поехать домой. Поэтому я соглашаюсь, а Дамир обещает отвезти нас. И, видимо, пойти вместе, потому что в прошлый раз в нашей квартире кто-то был. Скорее всего, мама дала ключи своему собутыльнику и сожителю и ему не было стыдно проживать в чужой жилплощади.
Дорога домой занимает от силы полчаса. Дальше, мы выходим из автомобиля, я беру сестру за руку и мы обе идем за Дамиром. Как я и думала, квартира не пустует. Честно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы здесь никого не было, потому что у самой неожиданно появилось желание пройтись по комнатам, посидеть на кухне, если там, конечно, осталось на чем сидеть.
Внезапно стало интересно, что здесь вообще осталось, и я, не обращая внимания на ошарашенного мужика в растянутой водолазке, рванула в квартиру. Сначала — в нашу с Ксю комнату. Там, к моему удивлению, все было как прежде. Даже мебель вся была на месте, хотя большую добротную кровать можно было хорошо продать.
Ксю тут же стала рыться в тумбочках, что-то ища, а я пошла дальше. В мамину спальню, где в углу были сложены бутылки, а на кровати стоял обгоревший матрас.
У меня дрожат руки и что-то сильно-сильно сдавливается внутри, когда я смотрю на это пятно и неожиданно понимаю, что квартира могла превратиться в пепел. Судя по всему, на матрасе кто-то заснул с сигаретой. Или же вообще специально поджег. И сделали это вот буквально недавно, потому что здесь даже запах гари все еще стоит.
Я подхожу к окну и открываю его настежь, впуская в квартиру свежий воздух. У мамы в комнате тоже ничего не изменилось, а вот на кухне, куда я иду в конце, нет техники. Никакой. Даже встроенную духовку и ту вытащили. С кроватями, видимо, не захотели возиться, или же не нашли покупателей. Все-таки, купить технику за бесценок хочет куда больше людей, чем старенькие кровати.
— Кто ты вообще такая? — слышу за спиной голос мужика, который, если судить по его внешнему виду, считает себя частью этой квартиры.
— Я дочь Натальи.
— Дочь? — он смеряет меня взглядом с ног до головы. — Она говорила, что ее дочь умерла, когда ей было всего десять.
Я поджимаю губы и качаю головой. Наверное, у мамы прогрессировала болезнь, раз она такое сказала.
— Как видите, я жива. И планирую попросить вас уйти из этой квартиры.
Честно говоря, я надеялась, что он сделает это сиюминутно. Ведь ну в самом деле, почему нет? Вот она я, реальная наследница, а он… кто он такой? Он даже не может ни на что претендовать.
Но мужчина отчего-то продолжает стоять и буравить меня взглядом, а затем и вовсе запрокидывает голову и смеется. Громко так смеется.
— Так и я поверил. Дочка, как же… Ну уж нет. Наталья мне эту хату пообещала, так что… Это вам придется отсюда выматываться.
Я собираюсь сказать, когда в кухню заходит Дамир и спокойно говорит:
— Не думаю. Сейчас ты быстренько возьмешь свое шмотье, если такое здесь есть и исчезнешь.
— И ты туда же? — смотрит на Дамира с удивлением. — Одет вроде прилично, а ведешь себя… вот как вы бабки зарабатываете, да? Выставляете из их домов жителей? Отбираете квартиры? Я буду жаловаться.
— Да что хочешь делай, — пожимает плечом Дамир. — Перед тобой прямая наследница это квартиры. И есть еще одна. Они обе заслужили эту квартиру, так что выметайся.
Когда становится понятно, что никуда он не собирается, Дамир хватает его за шкирку и силой выставляет из квартиры, захлопывая дверь изнутри. А затем возвращается и спрашивает у меня:
— Что собираешься делать с квартирой?
Я, честно говоря, думала ее продать, а теперь… теперь мне хочется сделать здесь ремонт, избавиться от старой сантехники и мебели и… оставить ее себе. Возможно, сдавать хорошим людям. Район у нас неплохой, дом, конечно, старый, но жильцы нормальные. Только мама портила статистику своим поведением и собутыльниками. Остальные же… хорошие люди. Даже помогали.
Я неожиданно вспоминаю о Виолетте Михайловне — соседке, которая в свое время приютила нас у себя, когда нас мама выставила за дверь.
— Я… мне надо. Присмотришь за Ксю? Я к соседке схожу, хорошо? — говорю Дамиру вместо ответа.
На лестничную площадку я выхожу с опаской. Вдруг там находится этот мужик, но его, к моему удивлению, там нет. То ли действительно пошел вызывать полицию, как и обещал, то ли… просто понял, что здесь ему ничего не светит.
Я подхожу к двери Виолетты Михайловны и жму на звонок. Один раз, второй, третий. Думаю уже, что никто не откроет, но дверь неожиданно открывается. Правда, на пороге совсем не добродушная соседка, а какая-то средних лет женщина.
— А вы… кто? — спрашиваю.
— Я? — она удивляется. — А что надо?
— Здесь Виолетта Михайловна жила… она… где?
— Нет ее здесь больше.
Женщина пытается закрыть дверь прямо перед моим носом, но я успеваю дернуть ту на себя и не дать ей это сделать.
— Чего тебе надо?! — орет. — В доме престарелых твоя Михайловна. Совсем из ума выжила, так что вот так.
От шока я отпускаю дверь и женщина ее передо мной захлопывает.
Глава 30
Мне становится не по себе. Я медленно спускаюсь обратно, коря себя за то, что за все это время даже не попыталась разузнать чего-то о Виолетте Михайловне, а ведь о том, что у неё нарисовались какие-то непонятные родственники я узнала еще до отъезда. Задолго до отъезда. Перед тем, как узнала о беременности.
А потом Дамир, возвращение Ксю, новая работа, опять Дамир, наркотики, очередной побег… Мне становится так стыдно, что я за все то время даже не попыталась навестить соседку, оправдывая себя тем, что не хотела встречаться с мамой, а на деле я просто о ней забыла. Хотя она так мне в свое время помогла. А я… выходит, что я неблагодарная?