Сунь поднялся, подошел к Торадзо, обнял его. Он заметил, что японец дрожит, как в лихорадке, и накинул ему на плечи свой теплый плащ. В душе у Миядзаки что-то дрогнуло — впервые за много месяцев после смерти Язо. Искренность, душевная щедрость — как не хватает этого в жизни Торадзо! Сердце его откликнулось на теплый прием, который оказал ему Сунь Ят-сен. Миядзаки вдруг ясно понял, что при любых обстоятельствах он не допустит, чтобы по его вине с головы Сунь Ят-сена упал хотя бы один волос.
— Шао-бо, попроси хозяйку, чтобы у нас разожгли жаровню, сегодня мы сами приготовим ужин, — донесся до Торадзо как бы издалека голос Сунь Ят-сена. Все еще дрожа, он смотрел, не отрываясь, на яркие язычки пламени в жаровне, на плавные движения рук Чэнь Шао-бо, достававших из одной чаши лепестки хризантем, а из другой — кусочки мелко нарезанной курицы. «Ужин по старым китайским традициям, для ученых и философов, — сообразил Миядзаки, — мне оказана высокая честь…»
Мирно горела керосиновая лампа. На ее свет залетали в окно ночные бабочки. Они ударялись о стекло и падали на циновку, оранжевые и лохматые, как язычки пламени в жаровне. Язо, «Черный дракон», Учидо Риохейе — все это куда-то отодвинулось, и не было ничего, кроме этой тесной комнаты, густой черноты за окном и двух людей, ставших почему- то родными, как братья.
— Я решил вступить в Союз возрождения Китая и всегда и во всем помогать революции, — произнес Миядзаки. — Вы мне верите? — Глаза его горели, румянец заливал щеки, выдавая нетерпение сердца. — Цель китайских революционеров спасти Китай от упадка и раздела великими державами — великая цель. Я могу поговорить с влиятельными людьми в Японии, они окажут содействие Союзу возрождения. В случае успеха доктору Сунь Ят-сену следовало бы познакомиться с господином Инукаи Цуёси. Его превосходительство возглавляет стоящую ныне у власти партию Кокуминто и не склонен избегать общества китайских революционеров. О докторе Сунь Ят-сене он, конечно, знает (после того как доктор опубликовал заметки о своих лондонских злоключениях, его имя обрело большую популярность не только в Европе). Инукаи Цуёси — деятель прогрессивного направления, не то что его противник Окума, министр иностранных дел, который делает ставку на реформаторов.
Все это Миядзаки высказал одним духом, как бы боясь, что Сунь не дослушает его до конца. Сунь ободряюще улыбнулся — ему нравился брат Язо, его откровенность, его горячность. Кроме того, мысль о содействии японцев внушала ему надежды.
— Прекрасно! — ответил Сунь. — Приходите завтра, я сведу вас с господином Чжэн Ши-ляном…
Чжэн Ши-лян появился в Иокогаме рано утром. Он привез с собой подробный план объединения тайных крестьянских обществ на юге Китая. По его мнению, объединенные, они представляли собой силу, способную совершить революцию.
— Рассчитывать на крестьянство?! — удивился Сунь Ят-сен. — Нет, Ши-лян, земля слишком крепко держит тебя. Крестьянство способно лишь на стихийный бунт, не более того. А нам важно успешное начало. Тогда весь народ пойдет за нами.
Но Чжэн Ши-лян не торопился соглашаться с Сунем.
— Ты прав, Вэнь, крестьяне — народ темный и в политике не разбираются. Но ведь революцию- то мы делаем для них! Ты утверждаешь, что они не пойдут дальше лозунга «Долой цинов!». Верно! Да ведь и наша революция начинается с того же. Значит, нам по пути! А союз с реформаторами — он ведь основан на том же!
— Серьезный довод. Но сможет ли Союз возрождения повести за собой крестьян, организовать эту силу? Это надо хорошенько обдумать. А сейчас позволь тебе представить господина Миядзаки Торадзо. — Он повернулся к сидевшему в углу японцу. Миядзаки, молча слушавший разговор Сунь Ят-сена и Чжэн Ши-ляна, глубоко поклонился, почтительно опустив обе руки.
Император Гуансюй проснулся поздно. Сон его был тяжелым, очевидно, от чувства страха, для которого у императора имелись веские основания: ему стало достоверно известно, что Жун Лу, глава партии императрицы, бригадный генерал, возглавляющий приказ общественных работ, замышляет правительственный переворот. Цель этого переворота — отстранение его, Гуансюя, от власти и возвращение к правлению императрицы Цы Си. Гуансюй видел, что его поведение, особенно покровительство реформаторскому движению, настораживало императрицу.
Реформаторы во главе с Кан Ю-вэем, вольнослушателем императорской академии, возмущенные капитулянтской политикой цинского двора, терпевшего сокрушительное поражение в войне с Японией, требовали проведения в стране политических реформ. С одной стороны, Гуансюй мог не опасаться — эти «реформы» не вывели бы страну за рамки просвещенного абсолютизма. С другой — в многочисленных посланиях господина Кана императору содержалось настойчивое напоминание об уроках французской революции и судьбе Людовика XVI. И шестнадцатого июня 1898 года Гуансюй удостоил Кан Ю-вэя аудиенции в своей летней резиденции. Конечно, императрица осведомлена, что, начиная с того дня, ее племянник принимает у себя главу реформаторов и прислушивается к его советам. Кан Ю-вэй импонирует Гуансюю не только предложениями совершенствовать в Китае земледелие, поощрять промышленность и торговлю и предупреждениями об опасности раздела страны иностранными державами. Господин Кан так искренне клянется императору в безграничной преданности, что это тронуло бы и менее недоверчивое сердце, тем более что такая добродетель, как верность, в императорском дворце отнюдь не процветала. Вот и теперь, когда настал трудный час, реформаторы обещают прийти на помощь Гуансюю в его борьбе против партии императрицы, против ненавистного царедворца Жун Лу. Генерал Юань Ши-кай, начальник судебной палаты провинции Чжили, командующий новой армией, рекомендован Гуансюю как человек, на которого можно во всем положиться. Сегодня Гуансюй примет генерала.
Облачившись при помощи слуг в платье «желтого блестящего» императорского цвета, император проследовал в Чжун-Хэтэ, Палату мира. Взгляд его привычно задержался на искусно вырезанном из нефрита дереве. Оно стояло в левом углу Палаты, у входа, и, любуясь им, император одновременно не выпускал из виду двери. Внезапно он вздрогнул. Опять эти часы! Скрипнули и растворились дверцы сандаловой коробки на высоком постаменте из яшмы. Из них выскочила крошечная золотая обезьянка и трижды протянула коралловый персик агатовому слонику. Три часа! Император поморщился. Его пухлое лицо, утратив гладкость, мгновенно приобрело сходство со старым потрескавшимся фарфором. Генерал Юань Ши-кай опаздывает! Гуансюй приподнялся в кресле, и в то же мгновение глубокие складки парчового занавеса пришли в движение: не переставая низко кланяться, в Палату вошел Юань Ши-кай. Генерал был одет пышно и со вкусом, его пристрастие к роскоши давно было известно при дворе: длинный голубой халат расшит замысловатым орнаментом, на черных туфлях — вышитая птица феникс, символизирующая императрицу.
Юань Ши-кай опустился на колени возле шахматного столика, прямо перед Гуансюем, и замер в ожидающем поклоне.
— Как ты думаешь, генерал, императрица знает, что ты у меня? — быстро спросил Гуансюй.
Юань Ши-кай про себя улыбнулся, но ответил серьезно:
— Я принял все меры предосторожности, о Сын Неба! — и подумал: «Ах, Гуансюй, Гуансюй! Вам бы побольше храбрости. Затеяли дело, так надо до конца идти!»
— Какие же новости ты принес, генерал? — спросил император, отмечая про себя: «До чего же бесстрастное лицо, ничего на нем не прочтешь. Не прост, ох, не прост этот генерал. Ну да выбирать не приходится».
— Ничего нового, о Сын Неба! В провинциях — крестьянские бунты, ваша казна не успевает отпускать субсидии на постройку новых тюрем. И в городах волнения, особенно на Юге.
— Чего же хотят, о чем толкуют наши сограждане?
В глазах Юаня метнулись тревожные огоньки. Он выпрямился, не поднимаясь с колен, взял с шахматного столика слоновой кости фигурку, изображающую императрицу, замялся.
— Я жду!
— О Сын Неба! Страна недовольна правлением «Самой», — испуганно и словно нехотя выдавил из себя генерал.
Гуансюй мгновенно утратил все свое величие. Усы, ниспадавшие на пухлые губы двумя жидкими прядями, заметно задрожали. «Настоящий купец, — брезгливо подумал Юань Ши-кай. — Разве таким должен быть император?» Он знал, чего хочет от него Сын Неба. Поклонившись, генерал изящным движением не поставил, а положил фигурку шахматной повелительницы к ногам шахматного императора. Сын Неба собрал усы в кулак и задумался. Наступила длительная пауза.
— Встань. Мы поняли тебя, генерал, ты согласен помочь нам, — изрек он наконец. — Свяжись-ка еще раз с господином Кан Ю-вэем. Начинать задуманное следует постепенно, с отдельных реформ.
— Слушаюсь. Осмелюсь спросить: это все? — осторожно проговорил Юань Ши-кай.
— Нет, не все. — Император испытующе посмотрел на Юаня. Казалось, узкие глаза генерала смотрят преданно. — У вас в руках армия, генерал! Защитите же своего императора! А Жун Лу необходимо… — тут он понизил голос, — впрочем, подробности тебе расскажет Кан Ю-вэй. Нашими милостями обойден не будешь — назначаю тебя главой военного приказа.
Генерал распростерся ниц. Гуансюй поморщился:
— Встань, генерал, да погляди лучше, нас не подслушивают? — Случай с императором Тунчжи был слишком поучителен, Гуансюй не хотел бы раз- делить его участь[9].
Юань Ши-кай, крадучись, приблизился к занавеси и резким движением провел саблей по тяжелым узорчатым складкам.
— Никого, ваше императорское величество! Юань Ши-кай оглянулся и… не поверил своим глазам: Гуансюй откинулся на спинку кресла, желтоватые веки опущены, рот приоткрыт — Сын Неба спал!
Пятясь задом и низко кланяясь, генерал покинул Палату.
Вскоре господин Кан Ю-вэй, назначенный секретарем Палаты внешних сношений, и его сподвижники — господа Лян Ци-чао и Тань Сы-тун — выдвинули проект создания национального университета. Поговаривали о реорганизации армии, о создании армии по европейскому образцу, о поощрении национальной промышленности и торговли. Тань Сы-тун, получив аудиенцию у Юань Ши-кая, изложил ему план реформаторов: убить Жун Лу и взять под надзор императрицу Цы Си. На мгновение показалось Тань Сы-туну, что генерал колеблется.