Когда Сунь Ят-сен и Хуан Син вошли в огромный зал клуба, арендованного на один вечер Объединенным союзом, почти все места уже были заняты. Но за столом президиума сидел один только Чжан Тай-янь. Пробираясь к президиуму, Сунь заметил в толпе Миядзаки Торадзо и обрадованно помахал ему рукой. Они давно не виделись: Торадзо объезжал страны южных морей, а затем пролежал в постели — подхватил в поездке тропическую лихорадку.
— Посмотрите-ка, сяншэн, вон туда, — Хуан Син едва заметным кивком головы указал ему на тощего, как сельдь, китайца. Господин Лян Ци-чао, ближайший соратник великого реформатора Кан Ю-вэя! Лян стоял прислонившись к стволу пальмы, росшей прямо из пола. Интересно, что привело на митинг этого господина, порядком растерявшего свои реформаторские мечты. Нынче Лян Ци-чао — сторонник «просвещенного» абсолютизма: «Ах, республика, республика! Я больше люблю родину, свободу, чем тебя…»
— Сяньшэн, может быть…
— Нет, Хуан Син, пусть останется. Думаю, что мы дадим ему сегодня хороший урок.
Они заняли место в президиуме. Оторвав взгляд от зала, Сунь Ят-сен попытался сосредоточиться: сейчас Хуан Син объявит его выступление. Хуан Син поднялся. Зал зашумел, зашевелился, послышались восторженные крики: «Укрепим Объединенный союз!», «Все — на борьбу с династией варваров!» И вдруг все голоса перекрыл пронзительный фальцет: «Долой мятежника и смутьяна доктора Сунь Ят-сена!» И в ту же минуту Сунь увидел, как студенты волокут к выходу упирающегося Лян Ци-чао. Так вот зачем пожаловал сюда этот господин! Сунь подозвал к себе Ляо Чжун-кая:
— Пусть его оставят в покое.
Реформатор водворился на свое место, вытер взмокшее, распаренное лицо платком, дрожащими руками стал застегивать пуговицы своего европейского пиджака.
Сунь поднялся из-за стола и подошел к барьеру, отделявшему зал от президиума.
— Господа! — начал он. — Думаю, что всем понятно воодушевление, которое привело нас сюда: сегодня мы отмечаем годовщину «Народа». Этот журнал пропагандирует три главнейших принципа нашей революции: «национальная независимость», «народовластие» и «народное благоденствие»…
Хуан Син слушал Суня как будто впервые: оратор подчинил себе зал, словно загипнотизировал его своей убежденностью. Вот во втором ряду сидит Ху Хань-минь. Он подался вперед, лицо его напряженно, он ловит каждое слово Суня. Для чего? Чтобы поддержать или выступить против? Ведь пункт о равном праве на землю — предмет особой критики братьев Ху. На лице сидящего Ляо Чжун-кая написано полное согласие с Сунем.
— Но каким образом господин Сунь Ят-сен собирается вводить равное право на землю? — выкрикнул Лян Ци-чао. — Как будет происходить ликвидация частного землевладения? Путем выкупа или как-нибудь иначе?
— Вот именно, — поддакнул реформатору Ху Хань-минь.
Не дожидаясь ответа, Лян Ци-чао продолжал:
— Господин Сунь Ят-сен не задумывался о том, что частная собственность и есть источник всякой цивилизации?! Двигатель экономического развития — эгоизм! Стремление распоряжаться собственным богатством и направляет экономическую деятельность человека.
— Но мы не отрицаем частной собственности, господин Лян.
— Да, но, нарушив одну лишь часть этого главного принципа, вы затрагиваете весь принцип в целом. Трудно себе представить, какие это принесет последствия! К тому же национализация земли будет в интересах богатых, а не бедняков: налог на землю целиком ляжет на их плечи! Крестьяне не желают ликвидировать частную собственность на землю, они стоят за ее сохранение!
— Неправда! — раздалось в зале. Хуан Син посмотрел туда, откуда шел голос. Высокий худощавый парень пробирался по рядам к Лян Ци-чао, за ним очень решительно двигалось еще человека четыре. Реформатор поспешно сел.
— Люди, участвующие в революции, но разделяющие монархические идеи, могут привести страну к гибели, — спокойно произнес Сунь.
Раздались овации. Сунь кончил говорить. Девушки — студентки женского университета Мэдзиро пошли по залу, собирая на маленькие подносы пожертвования для подготовки революции. Звякали медные и серебряные монеты, кое-кто снимал часы или браслет. Седой благообразный японец положил чек на крупную сумму, к нему тотчас бросились репортеры. Чжан Тай-янь довольно шепнул Сунь Ят-сену:
— Журнал под моим руководством стал необыкновенно популярен. Смотрите, как охотно жертвуют люди на поддержку его идей.
— Вы приносите огромную пользу, господин Чжан, только позвольте вас спросить, почему вы так редко публикуете русские материалы?
Чжан Тай-янь отвел глаза.
— Мои сотрудники, сяньшэн, не успевают обрабатывать и китайские материалы. Кроме того, мне кажется, что внимание наших читателей не стоит занимать пропагандой идей русских нигилистов.
— Вы хотите сказать — большевиков? — самоуверенность Чжана начинала раздражать Сунь Ят-сена.
— Большевики ли, социал-демократы или народники — все это нигилисты, господин Сунь.
— Вы ошибаетесь, господин редактор, — тихо, но очень твердо произнес Сунь. — Закрывая глаза на опыт России, вы забываете о главном.
— О чем же?
— О том, что русские революционеры воюют не только с царизмом, но и с империализмом. Следовательно, их борьба ослабляет державы, которые с удовольствием сожрали бы Китай, как мясной пирог под рождество.
— Я согласен с вами, сяньшэн, — проговорил Хуан Син. — Программа большевиков — защищать все угнетенные нации.
— Таким образом, как вы видите, у китайских и русских революционеров немало общего. Освещать в печати русский опыт — первейшая задача нашего журнала.
— Но материалы из России поступают нерегулярно! — сердито буркнул Чжан Тай-янь. Очевидно, это был его последний довод. Сведения о России действительно просачивались с трудом в зарубежную прессу, особенно если они касались большевиков и Ленина.
— В таких случаях рекомендую вам обращаться к господину Русселю, издателю газеты «Воля».
Чжан Тай-янь пожал плечами, хотя отлично знал, о ком идет речь. Господин Руссель, или доктор Судзиловский, старый народник, был весьма примечательной фигурой в политических эмигрантских кругах Японии. Энергичное лицо, пытливый взгляд из-за пенсне, седые виски и неожиданно молодая улыбка. Бывший американский консул на Гавайях… Правда, на прекрасных островах он пробыл недолго — за революционную деятельность, которую он там развернул, консул был вскоре отозван.
— Я передам вам для журнала передовую статью «Воли». Пришлите завтра ко мне курьера в гостиницу.
Сунь направился к выходу. Митинг давно закончился, но зал еще был полон. На улице студенты зажгли факелы, чтобы сопровождать Суня до гостиницы. Его подхватили на руки и водрузили на сооруженные наспех носилки. В полночь шествие подошло к гостинице. На втором этаже распахнулось окно, сонный голос спросил:
— По какому поводу такое веселье, господа?
— Отмечаем день рождения «Народа», — ответили из толпы.
Глава четвертаяОСАДА ЧЖЭНЬНАНЬГУАНИ
В кулуарах палаты лордов Великобритании:
— Куда только смотрит наше правительство? В Китае снова беспорядки. Если так будет продолжаться, мы растеряем все свои колонии.
— Вы предлагаете новый Трансвааль?
— Китайское правительство расстреляло пинсянских рудокопов…[12]
— Все равно цинам не справиться — Китай лихорадит.
— Нет, дорогой Миядзаки, мне не нужно «любое место земного шара», — с горечью проговорил Сунь. — Хотя, разумеется, я тронут заботой японского правительства о моей безопасности. — Он держал в руках принесенную Миядзаки газету «Тайме»; в глаза бросалось набранное жирным петитом заявление премьер-министра Японии графа Ито о готовности японского правительства нести расходы по переселению доктора Сунь Ят-сена в любое другое место земного шара для его же собственного благополучия и безопасности.
— Недолго же японцы разыгрывали из себя либералов, испугались, как бы китайская революционная пропаганда не оказалась губительной и для них… — Сунь свернул газету вчетверо и положил на столик.
— Куда же ты теперь, Сунь?
— Скорее всего, в Ханой.
— Может быть, ты поедешь ко мне в деревню, на Кюсю? Там тихо, в местной префектуре у меня есть друзья, полиция тебя не тронет.
— Нет, Торадзо. Ты настоящий друг, но я избрал Французский Индокитай не случайно. Мы готовим новое антиманьчжурское восстание в районе Хуангана[13], на границе трех провинций — Гуандуна, Гуйчжоу и Юньнани… Я лично поведу людей на штурм противника.
На второй день по приезде в Ханой хозяин конспиративной квартиры встретил Суня на улице, чтобы предупредить:
— Вас ждут, сяньшэн.
Сунь вошел в дом. Навстречу ему стремительно вскочила женщина. Знакомое, такое знакомое лицо! Мгновенно в памяти всплыло большеглазое, совсем юное лицо, обрамленное кружевной наколкой. И горячий шепот: «Я тоже хочу научиться стрелять». Неужели!!
— Сяо Цзун! — воскликнул потрясенный Сунь.
— Ах, сяньшэн, как давно это было…
Они опустились на циновку. До позднего вечера рассказывала Сяо Цзун о том, что произошло с ней после ухода из деревни. Кажется, с тех пор прошла целая вечность! Но незадолго перед уходом она видела Тао Сань-го. Это было, когда армия Чжэн Ши-ляна потерпела поражение под Амоем.
Старая тетка Сань-го прислала за ней тогда мальчишку и велела прийти, как только хорошенько стемнеет. Поздно вечером Сяо направилась к тетке в деревню. Она подошла к ее ветхому жилью, когда наступила ночь. Даже в темноте хижина выглядела пугающе убогой. Одно окошко было заткнуто пучком соломы, сквозь другое, заклеенное дешевой бумагой, ©два пробивался слабый свет. Сяо Цзун вошла в дом. В единственной комнате никого не было. На черной от времени деревянной скамье стояла немытая посуда. Самодельный фитиль с тихим шипеньем догорал в плошке с бобовым маслом. «Раз оставлен огонь, значит, хозяйка неподалеку», — подумала Сяо. Она вышла во двор и увидела выходящую из сарайчика старуху.