«Род Юань Ши-кая из поколения в поколение пользовался величайшими милостями двора, теперь ему предоставляется возможность отблагодарить династию. На Юань Ши-кая возлагается ответственность за подавление мятежа на Юге», — прочитал генерал.
— Ваше превосходительство распорядится пригласить писца?
— Не надо, ступай.
Когда адъютант вышел, генерал злорадно рассмеялся. Воистину, милости двора ему пришлось испытать на собственной шкуре! За все его старания и услуги — ссылка! Теперь уж он «отблагодарит» династию!
Предвкушение необычайного взлета преобразило его малоподвижное лицо: тусклые глаза заблестели, морщины разгладились — на глазах у сына Юань помолодел на несколько лет.
— Какое сегодня число, Кэ-дин? Ага, четырнадцатое октября. Ну, ничего, нам торопиться некуда, а двор пусть немного подождет.
Через день Юань Ши-кай диктовал писцу ответ:
«Узнав о высочайшем повелении, я, недостойный, падаю ниц. Всю жизнь я пользовался милостями трона и, к стыду своему, был не в состоянии отблагодарить за них…
Прочитав указ, я был тронут до слез. В настоящее время страна переживает трудности, а потому я почитал своей обязанностью неукоснительно повиноваться императорскому указу и безотлагательно отправиться на место службы. Однако нога продолжает болеть, и до полного выздоровления еще далеко. Прошлой зимой к тому же начались невыносимые боли и в левой руке. У меня мало надежд на полное излечение этой застарелой болезни. Однако, несмотря на то, что тело мое ослабело, сам я не пал духом…»
Далее генерал жаловался, что его стали мучить астма, а также кошмары и сердцебиение. Писец про себя только диву давался — Юань Ши-кай выглядел здоровым и крепким, а прошлой зимой по целым неделям пропадал на охоте. Однако лицо его оставалось невозмутимым, и рука не дрогнула.
«…В настоящий момент военные дела требуют столь безотлагательных мер, что я никогда бы не осмелился просить о предоставлении мне отпуска, если бы не находился в столь тяжелом состоянии… Принося глубочайшую благодарность за оказанную мне милость, почтительнейше прошу даровать мне необходимый для лечения отпуск».
В кабинет вошел Кэ-дин, сел рядом с отцом, подобрав под себя голенастые ноги. Пока писец зачитывал написанное, он не сводил с отца изумленного взгляда.
— Осмелюсь сказать, — испуганно пробормотал он наконец, — что такой ответ может навлечь на всех нас гнев императорского двора.
— Нет, сын мой, успокойся. Теперь нам остается ожидать высоких гостей. Вели распорядиться, чтобы в доме все было готово для приема. — И он победно посмотрел на сына: наконец-то настал его час!
Едва на востоке стала заниматься заря, Юань Ши-кай поднялся на сторожевую башню. Здесь, наверху, гулял ветер, донося сладковатый запах фруктовой падалицы. По дороге к поместью нескончаемым потоком тянулись тяжело груженные повозки — пухлые мешки пшеницы и риса, табак, чай. Это крестьяне везли свои подати. Юань заметил на дороге некоторое замешательство — повозки неуклюже стали сворачивать на обочину. Сердце генерала дрогнуло тревожно и радостно. Из-за поворота на дорогу выскочил конный эскадрон.
Генерал поспешно спускался с башни. На нижней ступеньке он покачнулся, схватился рукой за верила, с минуту постоял глубоко и часто дыша, предчувствуя, что сейчас произойдет нечто значительное в его жизни, может быть, то, о чем он только мечтал. Но когда он направился к ожидавшим его носилкам, поступь его была тверда и уверенна.
Расчет Юаня оказался точен: его ожидал генерал Сюй Ши-чан, один из самых влиятельных людей при дворе.
Кэ-дин изнемогал за пыльной бархатной портьерой, слушая монотонный голос отца, убеждавшего Сюй Ши-чана в том, что болезни не позволяют ему принять предложение цинов. Сын не на шутку опасался, как бы цины не заменили Юаня более податливым генералом. Но сам Юань Ши-кай в эти минуты упивался своим триумфом. Уж он-то сумеет воспользоваться счастливым случаем, которого ждал всю жизнь. Он не чета слабоумным маньчжурским принцам, тем более что ни один из них не мог сравниться в коварстве и хитрости с покойной императрицей Цы Си. Только ее одну генерал считал своей достойной соперницей.
— Во всей Поднебесной не сыщется, кроме вас, человека, который мог бы спасти династию, — слушал Кэ-дин увещевающий голос Сюй Ши-чана. — Все иностранные державы называют вашу кандидатуру. Да что державы! Перст великого Будды указует вам путь к подлинному величию, ваше превосходительство.
Сюй Ши-чан старался вовсю: он, как никто, понимал, в каком катастрофическом положении оказалась династия. Было очевидно, что дни ее сочтены, и на трон, возможно, взойдет выходец из китайской знати. Генерал Юань Ши-кай подходил для этой роли как нельзя лучше — несмотря на опалу, он сумел сохранить прочные связи с армией. Однако Юань Ши-кай вел себя по меньшей мере уклончиво. Напустив па себя равнодушный вид, он лениво прихлебывал чай, лакомясь засахаренными зернами лотоса. Глаза его сохраняли постоянное выражение усмешки, а может быть, так казалось из-за ячменя, вскочившего на правом глазу генерала.
Разговор постепенно перекинулся на события последних дней: революция день ото дня ширится, охватывая все новые и новые районы Китая, вот-вот южные и северо-восточные провинции объявят о своем неповиновении пекинским властям. Воссоединить их сейчас было почти невозможно, и в этом Юань Ши-кай усматривал для себя особую выгоду. Он понимал, что ципы пойдут на любые уступки тому, кто возьмется решить эту задачу. Теперь было важно только одно: не продешевить!
Сюй Ши-чан продолжал пылко уговаривать генерала. Кинув в рот последнее лотосовое зернышко,
Юань оборвал Сюй Ши-чана: не пора ли отвлечься от мирской суеты? Не пожелает ли императорский гонец сопроводить Юаня к вечерней молитве?
В маленькой кумирне стоял приторный запах индийских курительных свечей. Нефритовый Будда лучезарно взирал на распростершихся у его ног генералов. Черная жирная мышь непочтительно прошмыгнула перед самым носом Сюя. «Тьфу ты, нечисть!» — сплюнул Сюй. «Все живое — священно», — укоризненно произнес Юань и, усевшись на корточки, принялся громко молиться.
«О великий, всемогущий Будда, — раскачивался Юань в такт молитве, и косичка его раскачивалась вместе с ним над парчовым воротником с золотыми галунами, — даруй ничтожнейшему из смертных долгую жизнь, дабы он мог принести ее на алтарь верного служения своему дорогому отечеству…»
Сюй Ши-чан украдкой поглядывал на генерала: лицо Юаня было отчужденным, взгляд блуждал по кумирие. Сюй пытался разгадать, в каких потемках бродят сейчас его мысли. Внезапно генерал вскочил па ноги. Выхватив кинжал, он молниеносно метнул его в угол, туда, где, как ему показалось, подозрительно колыхнулся алый шелк. Кинжал звонко стукнулся о пол — за занавеской никого не было.
— У меня много врагов, — невозмутимо пояснил Юань. — Не исключено, что соглядатаи и убийцы пробрались в мое поместье. Но божья рука направляет меня.
Сюй Ши-чан словно прирос к месту — страх, охвативший его в первую минуту, не проходил.
— Что с вами, дорогой генерал? Э, да вы совсем сникли. Потерпите, у нас будет время и для веселых развлечений. Женщины Чжэндэ славятся не только в Хэнани.
Наутро императорский посланец увозил в Пекин шесть требований генерала Юань Ши-кая. Требования, изложенные на хрупкой рисовой бумаге, сопровождались припиской, из которой следовало, что, если они будут отвергнуты, Юань Ши-кай на службу ко двору не вернется. На словах же Сюй Ши-чану было доверено передать, разумеется в виде легкого намека, что Юань Ши-кай имеет возможность поправить свое пошатнувшееся здоровье и на Юге. Но, в сущности, генерал не требовал от цинов ничего сверхъестественного: цины должны ему предоставить командование всей армией и флотом; поручить сформировать кабинет министров, создать в будущем году парламент, проявить терпимость к участникам нынешних событий, отменить запрещение партий, предоставить возможность неограниченно расходовать средства на военные нужды — словом, подтверждение полноты политической власти. Но взамен он обещал усмирить мятежный Юг, устранить в Китае беспорядки и укрепить фундамент, на котором зиждется императорская власть…
Не успела развеяться пыль, поднятая эскадроном Сюй Ши-чана, как в поместье под Чжэндэ появился новый конный отряд.
Сторожа пропустили отряд не через парадные красные ворота, а в узкую боковую калитку. Высокий седой человек, видимо, командир, соскочил с коня, бросил поводья и решительно направился к дому. Управляющий поспешил доложить господину:
— Посетители по особому делу. Вот письменная просьба об аудиенции.
Генерал пробежал бумагу глазами. Рука, державшая ее, мгновенно вспотела: посланцы революционного Учана! Как они дознались, что именно ему, Юань Ши- каю, поручено задушить революцию? Они приехали, чтобы убить его! Эта мысль бросила генерала в жар.
Всю ночь отряд простоял во дворе. В полдень он покинул поместье, оставив на имя генерала объемистый пакет. Выбравшись из потайного погреба, где он забаррикадировался в страхе, Юань Ши-кай вскрыл пакет. По мере чтения лицо его обретало прежнюю невозмутимость: группа руководителей, правда никем не уполномоченная, просила Юаня «возглавить подчиненных богатырей, поднять на Севере знамя восстания и уничтожить власть чужеземного двора». «На Вас одного, Ваше превосходительство, — говорилось в конце, — взираем мы как на Вашингтона китайской нации». Юань Ши-кай досадливо поморщился — зря он просидел ночь в подвале! Ясно, что на Юге его считают жертвой цинского двора. Но путь к власти все равно лежит через Пекин. Сперва он заполучит ее, а уж потом будет решать, кем ему стать — императором или Вашингтоном.
Юань позвонил и велел слугам укладываться в дорогу. Теперь его тревожило только одно: слухи о том, что в Китай вернулся главный мятежник и смутьян — доктор Сунь Ят-сен.
В Пекин генерал въехал с величайшей помпой. В предместье столицы он пересел из автомобиля в паланкин и под охраной доброй сотни солдат въехал в Запретный город. Какое удовольствие испытывал он от великих почестей, которые оказывал ему императорский двор!