— Так ты поможешь мне в этом? Или мне по-прежнему рассчитывать только на твоего брата А-мэя? Кстати, почему ты отказался утвердить дядю на пост заместителя министра? Или ты забыл, чем ему обязана наша семья? — Голос Сунь Фо звучал требовательно. Но это была правда — А-мэй всю жизнь помогал Сушо и его семье, и справедливость требовала, чтобы такое бескорыстие было вознаграждено. Но не может же он раздавать посты родственникам!..
— Все твердят, что за границей ты сколотил неплохой капиталец.
«Ах, вот оно что!» — Эти слова больно задели Суня. Он возмутился:
— За границей я сколачивал капитал для республики! Для себя я не привез ни гроша! Об этом я публично заявил в Шанхае, сходя с парохода. Революционный дух — мой единственный капитал!
— Но деньги нужны и матери.
— Я посылаю ей часть жалованья.
— Жалкие гроши! А расходы растут. Одним словом, меня интересует только одно: есть у тебя деньги для сына или нет?
Пухлые пальцы Сунь Фо в массивных золотых перстнях нервно теребили мочку уха. Он смотрел на отца с нескрываемым сожалением.
— Нет, сын, — твердо сказал Сунь. — У меня нет для тебя денег. Почти все, что я получаю, я отдаю в фонд помощи голодающим.
Суню вдруг стало душно. Он незаметно для сына ослабил галстук.
Ай-лин поставила поднос с бутылкой и двумя бокалами и бесшумно вышла. Сунь Фо, взглянув ей вслед, причмокнул губами.
— Познакомь меня с ней. Кто она? Дочь богатых родителей? Какие жемчуга… Стоят целого состояния!
— Это не мешает ей быть доброй патриоткой, — сухо сказал Сунь. — Жаль, что она скоро меня покинет. Ее жених, Кун Сян-си, больше не хочет откладывать свадьбу.
— Она выходит за Кун Сян-си, этого потомка Конфуция, известного финансового воротилу? — почтительно переспросил Сунь Фо.
Сунь Ят-сен не ответил. Он не хотел говорить, что жених ему не нравится — вместе с отцом невесты Чарльзом Суном он учился в Америке. Там ему удалось установить деловые контакты со знаменитой компанией «Стандарт ойл оф Америка», и теперь его заботило только одно: потуже набить мошну. Вступая в брак с Сун Ай-лин, он рассчитывал взять за нее богатое приданое. Надо полагать, что ее отец не поскупится — торговля церковными книгами и предметами религиозного культа за последнее время приносит все больше прибыли. Сунь Ят-сен мог бы еще добавить, что господин Кун Сян-си недавно предлагал правительству Суня одну крупную сделку, но от нее сильно попахивало воровством, и Сунь отказался. Казнокрад и спекулянт — вот кто такой «известный финансовый воротила». Но Сунь слишком хорошо относился к Сун Ай-лин, своему секретарю для связи, и потому промолчал.
— А этот Кун Сян-си не может одолжить тебе несколько тысяч?
— Я бы не взял у него ни цента. Даже для тебя, Сунь Фо.
— Тогда возьми из кассы. Раз она у тебя в руках, не воспользоваться этим просто глупо. И я…
— Замолчи! — перебил сына Сунь. Лицо его исказилось от ярости. Изумленный Сунь Фо уставился на отца.
— Запомни ты, Сунь Фо, сын Сунь Ят-сена, запомни раз и навсегда — гнусностей я не потерплю! И сейчас… тебе лучше уйти… — Заметив, что Сунь Фо хочет что-то сказать, он добавил: — Не медли, не то я за себя не ручаюсь…
Сунь Фо попятился к выходу. Его тщательно завитые волосы взмокли на висках и повисли прямыми прядями. Спиной безошибочно отыскав дверь, он бесшумно выскользнул из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.
Когда через полчаса Ай-лин вошла в кабинет президента, она увидела, что доктор Сунь Ят-сен стоит опершись локтями на высокое ореховое бюро и закрыв лицо ладонями. Кофе из перевернутой чашечки вытек и застыл на полу коричневой лужицей.
Глава третья„ИМПЕРИЯ МЕРТВЫХ"
Сунь начинает с переустройства судебной системы, а кончит тем, что перестроит весь Китай.
Юань Ши-кай
Уже давно злодей Юань Ши-кай причиняет страдания нашему народу! Никогда еще за всю историю существования республиканского строя у власти не находилось столь омерзительного правительства, государство никогда еще не подвергалось столь смертельной опасности, никогда еще ив возникало такого хаоса.
Сунь Ят-сен
Не только Пекин с пристальным и враждебным вниманием следил за каждым шагом президента республики. Но и собственное правительство встречало каждый жест Сунь Ят-сена недоверчиво и неодобрительно.
Недавно он собственноручно написал приказ об отмене пыток при допросах: «Сеть законов, которыми цины опутали всю страну, превратила Китай в тюрьму. Чего только нельзя добиться, надев людям на шею и руки колодки… Посмотрите записи, сделанные исторической палатой маньчжурской династии, вы не найдете среди так называемых полководцев и способных чиновников, кто бы не запятнал себя кровью нашего народа. Все применяемые прежде орудия пыток ныне запрещаются законом и подлежат сожжению».
Вслед за этим он запретил курить опиум и бинтовать девочкам ноги.
«Народ не хочет менять свои привычки», — возражали ему на это. «Это идет прежде всего от невежества и бедности, — объяснял Сунь. — Посмотрите, черные списки курильщиков опиума только в одном Нанкине длиной не меньше ли. Десятки тысяч имен. Какие же граждане из курильщиков опиума? Нет, эту болезнь надо вырвать с корнем». Парламент пошел президенту навстречу, утвердил указ Суня, надеясь, что на этом президент временно успокоится. Однако он стал торопить парламент с принятием конституции. На улицах простой люд желал Сунь Ят-сену долголетия. Но он знал и другое: многие уважаемые граждане не только в Нанкине, но и в Шанхае, Учане, Гуанчжоу и Гонконге колдуют над его бумажным изображением, чтобы накликать на него смерть.
Неожиданно Сунь получил письмо от Юань Ши-кая, в котором тот называл его «лучшим другом и советчиком». «Отныне у меня нет врагов, раз и Юань Ши-кай мне друг», — усмехнулся Сунь, показывая письмо Ляо Чжун-каю. Ляо Чжун-кай побледнел.
— Не иначе как Юань готовит нам какую-то пакость. Вспомните, скольких людей он уничтожил на своем пути. Прошу вас, сяньшэн, будьте осторожны. Сожгите письмо — не надо оставлять улик, свидетельствующих о дружелюбии человека, который намерен свернуть вам шею. Кстати, об этом в Пекине толкуют почти в открытую.
Сунь Ят-сен не принял всерьез предостережения друга. Он согласился, чтобы охрана сопровождала его только после того, как в Хуан Сина стрелял неизвестный в черной форме солдата революционных: войск. Совсем другое заботило Сунь Ят-сена: касса его правительства почти пуста, таможенные поступления по-прежнему оставались в руках иностранных держав. Он плохо представлял себе, куда и на что уходит то малое, что удается собрать по крохам. Докладные, которые подавал казначей, были так запутаны и сложны, что Сунь просто терялся. Тогда он написал в Учан и вытребовал к себе Тао Сань-го; тот когда-то служил в английском банке, знал бухгалтерское дело, но главное в создавшейся ситуации — его честность и преданность. Сунь не ошибся. Имя Тао Сань-го, несмотря на то что в министерстве финансов ему была предоставлена весьма скромная должность, в скором времени стало приводить в трепет многих в Нанкине. Доверие, открыто выказанное президентом мелкому чиновнику без титулов и состояния, вызвало в высших кругах бурю недовольства. И не столько потому, что это уязвляло их самолюбие, сколько из страха за незыблемость своих доходов. Расхищение государственной казны во все времена почиталось в Поднебесной дозволенным и вполне естественным. Избрание на пост президента мятежника Сунь Ят-сена наталкивало на мысль о том, что веками укоренившиеся привычки находятся под угрозой. Приезд Тао Сань-го только подтверждал эти опасения.
В подвале нанкинского банка, за закрытыми дверями, под строгой охраной сидел доверенный человек Сунь Ят-сена и проверял счета и расписки, выводил длинные столбцы цифр. Они показывали, насколько возросли цены в связи с паникой на местной бирже. Китайские кредитные билеты спешили обменять на серебро, японские иены, русские рубли.
Крестьяне, рабочие, кули умирали от голода. В живописных предместьях Нанкина в пещерах Золотисто- пурпурной горы находили пристанище разбойничьи шайки, даже священная скала Тысячи будд не избежала этой участи. А по ночам — налеты, грабежи продовольственных складов, убийства, насилия. Городская полиция сбилась с ног.
Подобные явления обычно объясняют слабостью государственного аппарата. Тао Сань-го открыл иные причины. Их огласка была крайне нежелательна для компрадорской буржуазии и крупных бюрократов. С какой охотой они бы выволокли Тао из подвала и погрузили в воды Янцзы вместе с цифрами. Поговаривали, что подобной участи достоин и сам президент. Либералы утверждали, что Тао Сань-го может толкнуть Сунь Ят-сена на самые рискованные мероприятия. Правые лезли из кожи вон, распространяя всяческие слухи. Под этот шумок господа Чжан Цзян и Си Лин обворовывали республику. Хуан Син жестоко заблуждался, проча их поочередно на пост министра финансов. Отвести эти кандидатуры стоило Сунь Ят-сену немалых трудов. В отместку эти господа распустили клевету, что и президент, и Тао Сань-го, и Лао Чжун-кай занялись вплотную финансами лишь затем, чтобы разбогатеть самим. Оба несостоявшихся министра были убеждены, что весь мир населяют плуты.
Через две недели затворничества Тао Сань-го попросил аудиенции. Сунь Ят-сен провел его в маленькую полупустую комнату на втором этаже здания правительства. Кабинет окнами выходил на Янцзы, в открытые створки било яркое зимнее солнце. Щурясь от света, Сунь Ят-сен произнес:
— Плохи наши дела, дорогой Сань-го. Все мои усилия направить действия правительства по разумному пути не дают результатов. У меня за спиной вовсю ведутся переговоры с Юань Ши-каем о моей отставке… Ну ладно, об этом после. Слушаю тебя…
Тао поспешно вынул из портфеля докладную записку и стал вслух читать. Сунь стоял рядом, внимательно глядя в текст. Когда Сань-го доходил до столбца цифр, Сунь водил по ним пальцем, словно не доверяя собственным глазам. Наконец они дошли до суммы в триста тысяч иен, добытой Хуан Сином у японских банкиров с большими трудностями и под неслыханные проценты. Сунь Ят-сен остановил Сань-го: