Вскоре Миядзаки действительно посетил господина Лян Ци-чао. По дороге он неотступно думал о Сунь Ят-сене, об их последнем разговоре и предстоящей беседе с Лян Ци-чао, давним идейным противником Суня. Сейчас ситуация складывалась таким образом, что Лян Ци-чао, вопреки своей воле, а возможно, и личным симпатиям, вынужден будет выступить против Юаня, непримиримого врага Сунь Ят-сена. Когда Миядзаки думал об этом, угрызения совести мучили его не так сильно.
Секретарь Лян Ци-чао, пожилой человек, одетый и причесанный по европейской моде, дал почувствовать посетителю, что получить аудиенцию у его господина — дело чрезвычайно трудное. «Господин дома, но он принимает лишь по субботам», — чопорно произнес он. Прикинув, что сегодня только среда, Миядзаки решил проявить настойчивость:
— И все-таки доложите. Вот моя визитная карточка.
Через десять минут к нему вышел другой слуга. Низко кланяясь, он просил господина извинить за бесцеремонность и пройти во внутренний двор.
Во дворе под застекленной на английский манер крышей сидел сам Лян Ци-чао, важный придворный советник Юань Ши-кая. Он делал вид, что читает книгу. Что Лян притворяется, Миядзаки разгадал с первого взгляда — кому же придет в голову читать такую серьезную вещь, как произведение Сунь Цзы («Трактат о военном искусстве»), когда у тебя над головой пышет жаром раскаленное стекло? Скопировав новинку, китайские строители упустили одну деталь — крыша не раздвигалась, как это принято в Англии, а следовательно, в солнечную погоду внутренний двор неизбежно превращался в пекло.
«Господин Миядзаки Торадзо!» — пронзительно выкрикнул слуга и тотчас же удалился. Хозяин неторопливо поднялся навстречу гостю, и оба церемонно раскланялись.
— Ну вот, — произнес Миядзаки, всматриваясь в ничуть не изменившееся лицо Лян Ци-чао, — мы с вами встретились снова. Помните Токио?
Невозмутимость, присущая Лян Ци-чао, на секунду оставила его, он опустил глаза. О приезде Миядзаки Торадзо он уже был осведомлен, но ничего хорошего от этого визита не ожидал, так как личность этого человека, слывшего одним из верных друзей Сунь Ят-сена и замышлявшего некогда покушение на наставника и соратника Ляна, знаменитого реформатора Кан Ю-вэя, была ему хорошо известна. Впервые они встретились еще в 1898 году, после краха «Ста дней реформы». Но дружбы никогда не водили. Зачем же пожаловал японец?
Лян Ци-чао понадобилось усилие, чтобы придать своему лицу и голосу выражение радушия.
— Милости прошу, господин Миядзаки! — широким жестом, сияя белозубой улыбкой, он указал гостю на длинную полированную скамью с синими атласными подушками. Слева на черном столике в россыпи перламутровых вкраплений возвышалась позолоченная ваза с сахарным печеньем и другими лакомствами. Над ней назойливо кружилась большая муха. Она никак не давала Торадзо сосредоточиться. Тогда он ловким движением поймал насекомое и зажал его в кулаке. Перехватив недоуменный взгляд хозяина, но не разжимая, однако, пальцев, он сказал;
— Вы, разумеется, не подозреваете, господин Лян Ци-чао, какие обстоятельства придали мне смелости просить об аудиенции в ваш неприемный день. И все же нижайше прошу извинить меня.
Сановник вежливо наклонил голову в маленькой круглой шапочке, не переставая наблюдать за гостем.
— Я всего лишь выполняю приказ, не более. Свободной рукой Миядзаки извлек из бокового кармана пиджака обрывок пергамента с изображением черного дракона. Лян Ци-чао небрежно скользнул взглядом по рисунку, но Миядзаки сразу почувствовал, как внутренне подобрался и напрягся его собеседник. «Миядзаки — посланец «Черного дракона»? Что это значит?» — с нарастающей тревогой подумал Лян Ци-чао.
Внешне сохраняя хладнокровие, он вышел в соседнюю комнату и принес оттуда кусочек пергамента с нарисованным на нем хвостом дракона. На пергаменте у Миядзаки была голова, у Ляна — хвост. По уставу тайного общества такая ситуация требовала от Лян Ци-чао беспрекословного повиновения.
Подчиняясь этикету, не позволявшему хозяину пускаться в расспросы, Лян терпеливо ждал. Частое подергивание век выдавало его нетерпение.
— Вы, надеюсь, понимаете, господин Лян Ци-чао, что мое посещение продиктовано отнюдь не низким желанием оторвать вас от государственных дел, — начал Миядзаки, садясь и по-европейски закидывая ногу на ногу.
В эту минуту шелохнулась лиловая шелковая занавесь, отделяющая внутренний двор от жилых покоев, и на миг возникло хорошенькое женское личико.
Глаза, подведенные черным, казались огромными. Увидев чужого, девушка тотчас исчезла. Замешательство на юном девичьем лице показалось Миядзаки забавным, и он улыбнулся. Однако хозяин отнес улыбку на свой счет, — он сидел спиной к занавеси и ничего не видел. В узких глазах его промелькнула ярость. Понизив голос до шепота, гость решительно закончил начатую речь:
— Если Юань Ши-кай всерьез собирается провозгласить, что небо и духи на его стороне[21], ему не продержаться у власти и месяца.
Руки хозяина, ощипывавшие огромный желтый цветок, вздрогнули. Нежные лепестки упали с колен на каменную плиту. Лян Ци-чао молчал. Вошел слуга, но не тот, что привел сюда Миядзаки, а другой, совсем молодой, почти юноша, гибкий, стройный, похожий на филиппинца. Он поставил на столик поднос с едой, налил в круглые чашки вина и исчез.
— Прошу вас, господин Миядзаки, откушайте, до обеда еще не скоро.
— Благодарю вас, я никогда не ем в этот час, — холодно отказался Миядзаки. — Так вот, господин Лян Ци-чао, отныне ваш компас должен показывать новый курс.
— Простите, господин Миядзаки, но ведь президент Юань Ши-кай подписал «Двадцать одно требование» Японии! Разве ваша страна найдет в Китае человека, который относился бы к ее нуждам с таким пониманием, как наш президент?
— На троне ваш генерал не продержится и недели, — жестко сказал Миядзаки, подчеркивая голосом слова «на троне». — Но я не уполномочен обсуждать этот вопрос. Мое дело — передать вам приказ «Черного дракона».
Он разжал кулак и, выпустив на волю свою пленницу, с преувеличенным вниманием стал следить за ее полетом. Миядзаки великодушно давал своему собеседнику прийти в себя. По всему чувствовалось, что к такому повороту событий, несмотря на всю свою мудрость и звание «первоклассного таланта», Лян Ци-чао не был готов. Он лихорадочно оценивал новый курс, который предписала ему Япония через Миядзаки Торадзо и указания которой являлись для него законом с той незапамятной поры, когда он стал членом «Черного дракона». Сколько сил было потрачено с его благословения на поощрение монархических устремлений Юаня! Он и сам мечтал о «просвещенной монархии» и о том, что станет одним из заправил Поднебесной. Ведь он еще далеко не стар и вполне успел бы вкусить плодов своего возвышения. Неужто теперь все пойдет прахом? Лян Ци-чао не подозревал, что японцы настроены не против монархии, а против Юань Ши-кая, чье восхождение на трон может привести к печальным последствиям для Японии. Кстати, Миядзаки — старинный друг доктора Сунь Ят-сена. Может быть, Суню удалось заручиться поддержкой Ниппон?
Перерыв в беседе слишком затягивался. Сложив руки на животе и глядя куда-то мимо гостя, Лян проронил:
— Но Япония всегда считала, что империя — лучшая форма государственного устройства для Китая.
— Простите, вы не совсем точны, господин Лян, — быстро возразил японец. — Ниппон не против того, чтобы во главе вашей страны встал император. Но что такое генерал Юань? Сколько лет он фактически правит страной, а в Пекине сплошная парламентская чехарда, состав кабинета министров меняется чуть ли не каждый день. Потом эти странные манипуляции с конституцией, политические партии передрались между собой, в провинциях то и дело восстают крестьяне. Короче говоря, положение таково, что, того и гляди, нынешнее правительство рухнет и без нашего участия.
— Вы опасаетесь того, что власть может перейти к южанам? — спросил Ляп Ци-чао.
Миядзаки мог бы смело утверждать, что именно этого прежде всего и опасается его правительство, но он решил Ляна немного подразнить:
— Япония всегда хотела видеть в Китае у кормила власти правителя, который стоял бы на страже японских интересов. В этом отношении Сунь Ят-сен — фигура, на которую можно делать ставку.
Лян Ци-чао задумался.
— Ниппон желательно, чтобы мы опередили южан?
Миядзаки иронически улыбнулся. На щеках возле жесткого рта заиграли желваки. Он всегда недолюбливал Лян Ци-чао, но в эту минуту он почувствовал особенно острую неприязнь к сидящему перед ним рыхлому человеку в халате из тонкого шелка, расшитого золотыми перьями. И зачем это Лян, человек не первой молодости, вырядился в такой яркий халат? Внезапно Торадзо вспомнил о хорошеньком девичьем личике, глянувшем на него из-за лиловой занавеси. Кто она? Наложница? Вторая или третья жена?
— Я жду ответа, — вежливо напомнил Лян Ци-чао.
— Вы все поняли правильно, господин Лян, больше мне нечего добавить, — Миядзаки поднялся со скамьи.
Теперь он почувствовал, что рубашка у него прилипла к телу. Прочь отсюда, на свежий воздух! Миядзаки поспешно поклонился, давая знать, что его миссия окончена, но Лян Ци-чао вдруг спросил:
— А как же мне теперь себя вести, ведь Юань считает меня своим другом?
«Выпутывайтесь, как знаете», — хотел было сказать Миядзаки, но только пожал плечами.
— Будет неимоверно трудно. Надеюсь, что «Черный дракон» примет это в расчет, — добавил Лян Ци-чао. — Как вы полагаете, господин Миядзаки? Юань Ши-кай не терпит, когда ему перечат. Скор, ох, скор генерал на расправу.
Его голос, растерянный и заискивающий, внезапно вызвал у Торадзо новую вспышку неприязни, и он позволил себе небрежно заметить:
— Позвольте мне высказаться откровенно, многоуважаемый господин Лян Ци-чао. Для того, кто жонглирует своими убеждениями, как уличный фокусник, выполнить наши требования ничего не стоит.
Вот это был удар так удар! Миядзаки увидел, как редкие брови сановника подскочили кверху, почти соприкоснувшись с кромкой редких волос, обрамляющих лоб. На щеках проступили красные пятна. Какая наглость! Подумать только, «уличный фокусник»! Лян Ци-чао молча проглотил оскорбление, но жестом показал гостю, что тот делает ошибку, намереваясь покинуть дом тем же путем, которым пришел. Провожая Миядзаки черным ходом, Лян Ци-чао торжествовал — нет ничего унизительнее для гостя, чем быть выпровоженным с черного хода. Теперь настала очередь Миядзаки вспыхнуть от унижения. И все-таки последнее слово осталось за Торадзо.