Чрезвычайная сессия парламента в Гуанчжоу открылась 25 августа. Сюда съехалось свыше ста депутатов от партий, оппозиционных северным милитаристам. Сессия избрала «военное правительство защиты конституции». В сентябре Сунь Ят-сен был назначен главнокомандующим всех военно-морских и сухопутных сил Китайской республики, генералиссимусом.
Великий план
Китайская и русская революции идут но одному пути. Поэтому Китай и Россия не только находятся в близких отношениях, но по своим революционным связям воистину составляют одну семью.
Глава первая„ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДОРОГОЙ ГОСПОДИН ЧИЧЕРИН!"
Много я думал в эти дни о судьбе китайской революции. Я разочаровался почти во всем, во что я раньше верил. И теперь я убедился, что единственным действительным и искренним другом китайской революции является Советская Россия.
День угасал. Высокое узкое окно, залитое дождем, подслеповато смотрело в сад. Стояла середина осени. Сунь Ят-сен не торопился зажигать лампу. В сумерках хорошо думается. Он только что поручил своему помощнику выяснить, получена ли в Москве телеграмма, которую он отправил Ленину еще в июле, поздравляя вождя Страны Советов с победоносной революцией. Суня предупредили, что северные власти телеграмму через Пекин не пропустят, вот и пришлось ей совершить кругосветное путешествие через Америку и Европу. Затея с поздравлением здесь, в Шанхае, многим пришлась не по вкусу, но Сунь Ят-сен делал вид, что не замечает этого. Он знал и другое: кое-кто потихоньку злорадствует над тем, что Москва не отозвалась на приветствие. И все-таки дошла или не дошла телеграмма?
— Ты один, Сунь? К тебе можно? — прервал его мысли голос Цин-лин. Она появилась на пороге в темном дождевом плаще.
— Отчего ты сегодня задержалась? — идя к ней навстречу, опросил Сунь.
Цин-лин сняла с головы маленькую круглую шапочку.
— Извини. По дороге я встретила одного знакомого, и мы немного поболтали прямо под дождем.
— Бог мой! Да на тебе нитки сухой нет, — Сунь держал в руках ее плащ. — Немедленно переодеваться, слышишь?
Подали ужин. Перед прибором жены Сунь сам поставил высокий серебряный стаканчик — пусть согреется глотком горячего портвейна.
— С кем же моя жена болтала под дождем? — поинтересовался он, передавая ей тарелку с хлебом.
— Ах, это секрет, ни за что не скажу! — лукаво улыбнулась Цин-лин.
— Тогда не получишь хлеба, а он свежий, только что из пекарни.
— Ладно уж… — рассмеялась она. — Тебе ничего не говорит имя Чан Кай-ши?
— Чан Кай-ши! — Сунь напряг память, но никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах слышал это имя. Он откинул назад упавшую на лоб прядь волос и переспросил:
— Чан Кай-ши? Нет, не припомню.
И вдруг вспомнил. Когда-то давно, в Токио, на одной из встреч с земляками ему представили молодого щеголеватого офицера. У него еще была привычка переспрашивать собеседника и подергивать при этом левым плечом. И еще вспомнилось, что при ходьбе этот Чан оттягивал носок сапога — на прусский манер.
— Токио, я видел его в Токио!
— Ну, это было давно! А вот недавно…
«Для нее два- три года кажутся вечностью, а для меня что ни год, то мгновение, и, чем старше я становлюсь, тем быстрее бежит время», — невесело подумал Сунь.
— Ладно, я тебе напомню, — сжалилась Цин-лин. — Помнишь, мы возвращались из Гуанчжоу в Шанхай и на борту нашей канонерки был один офицер? Все называли его просто Чан. Так вот, сегодня я встретила его на улице.
— Ну, я же тебе говорю — припоминаю, — сказал Сунь, наклоняясь над тарелкой и принимаясь за суп из помидоров и креветок. — Там было несколько офицеров низшего звания, который же из них Чан Кай-ши?
Но Цин-лин не так- то легко было провести.
— Ты не хочешь поговорить серьезно, а Чан Кай-ши — преданный нам офицер. После того как Чан принял участие в организации похода против Севера, он лишился чина. Моя сестра Ай-лин и прежде рассказывала мне о нем.
— Сдаюсь! — засмеялся Сунь Ят-сен, откладывая в сторону палочки. — Цин-лин, дорогая, передай мне, пожалуйста, ложку. Ну, а чем занимается теперь этот преданный человек? Преданность — нынче не ходовой товар.
— У тебя очередной приступ сарказма?
— Но он не помешал мне заинтересоваться твоим сообщением, не так ли?
— Да, да. Так вот моя сестра считает Чан Кай-ши подающим надежды офицером. Он начинал учиться в академии города Баодин и потом был командирован продолжать образование в Токио. Там окончил военное училище. В тринадцатом году Чан примкнул ко «Второй революции». А теперь остался не у дел, служит простым клерком в какой-то конторе. Зарабатывает гроши. По крайней мере, вид у него голодный и туфли потрепанные. — Правда, сама Цин-лин не обратила на это внимание, но Чан Кай-ши на приглашение зайти к ним отказался под предлогом, что у него нет хорошей обуви.
— Что же ты предлагаешь, Цин-лин?
— Ты сам твердишь, что революции дорог каждый человек. Вот я и подумала…
— Ну хорошо, хорошо… Пошли ему приглашение побывать у нас в ближайший вторник.
Судьба и в самом деле сыграла с Чан Кай-ши злую шутку: в один миг он остался без гроша, без друзей, без покровителей. Генерал Чэнь Цзюн-мин, заносчивый солдафон и невежда, у которого Чан Кай-ши последнее время служил инструктором, заметив пристрастие молодого офицера к постоянному манкированию своими обязанностями, отказался от его услуг. Впрочем, полоса невезения у Чана началась гораздо раньше, еще в шестнадцатом году, и повинен в этом не кто иной, как Юань Ши-кай. Мерзкий старикашка успел казнить богатого родственника Чан Кай-ши, чьему покровительству молодой человек был обязан блестящим началом своей военной карьеры. На кого он только впоследствии не пробовал делать ставку! Трезвый ум подсказал Чану, что в нынешней обстановке наибольшее количество шансов возглавить республику на Юге имеют революционеры. Сунь Ят-сену для этого понадобится армия, и если Чан на этот раз ставит на Сунь Ят-сена, то ему следует заявить о себе погромче. Но он должен предстать перед Сунь Ят-сеном официально, с солидным рекомендательным письмом. И Чан обратился за рекомендациями к нескольким китайским эмигрантам в Америке. Наступило томительное ожидание. Служба в захудалой шанхайской конторе, скучнейшая деловая переписка и почти всегда свободные вечера, которые нечем заполнить. Собственно, знакомых у него достаточно. Но поддержание знакомств требует денег, а денег с трудом хватает только на самое необходимое. Приходится отказываться от прежних привычек. Теперь он закупает провизию у мелких разносчиков — так она обходится дешевле. Он задолжал торговцу углем, продавцу риса и даже в лавку, где ежедневно покупал ведро кипятку. Это единственная роскошь, которую он еще позволял себе, вернее, утренние умывания горячей водой создавали иллюзию той самой роскоши, о которой он мечтал. Каждую субботу после работы Чан Кай-ши отправлялся на биржу. Нет, не играть, а чтобы хоть издали посмотреть, вдохнуть воздух роскошной жизни[24].
Длинное, узкое помещение занимало весь нижний этаж красного кирпичного дома с четырехугольной башней под черепичной крышей. Каждая мелочь вызывала здесь у Чана внутренний трепет: и высокие, в виде арок, окна, и лепные карнизы, в извилинах которых гнездилась мохнатая пыль, и пол, вымощенный щербатым плитняком, и часы с огромным циферблатом, висевшие на стене напротив входа.
Пристроившись на тесном балконе для публики, Чан Кай- ига с бесстрастным лицом наблюдал за огромной грифельной доской, помещенной внизу под часами, сгорал от зависти к тем, кто принимал участие в этом священном действии, несущем богатство или разорение, ошеломляющий взлет или головокружительное падение. Ах, если бы у Чана было хоть немного денег! Он верил в свою удачливость. И чем выше залетал он в своих мечтах, тем безрадостнее было возвращение в грязный китайский квартал, в темную комнатушку, с холодным земляным полом, не покрытым даже самой дешевой циновкой.
Как-то, перебирая в памяти имена тех, к кому можно было бы обратиться за помощью, он вспомнил о своем дальнем родственнике Цин Кане. По словам матери, он знал Чана еще ребенком. И почему до сих пор ему не пришло в голову обратиться за помощью к дяде?
Цин Кана, преуспевающего владельца крупного магазина в Париже, разжалобило письмо племянника: Чан Кай-ши яркими красками живописал свое бедственное положение. Вскоре «бедняк» Чан получил солидный почтовый перевод и рекомендательное письмо к доктору Сунь Ят-сену. Деньги дали возможность расплатиться с некоторыми долгами, а письмо — нанести визит Сунь Ят-сену.
Собираясь на Мольер-рю, шанхайскую улицу, где жил Сунь, Чан Кай-ши оделся тщательнее обычного. Черный костюм, белая манишка и модный галстук бабочкой, в руках — тоненькая тросточка, подарок любовницы.
В гостиной у Сунь Ят-сена стояла приятная прохлада, в углу монотонно жужжал вентилятор. Пока Сунь внимательно читал рекомендательное письмо, Чан оглядывал комнату. Мебель здесь была совсем простенькая, такие же занавески и ковер. Впрочем, комната чем-то походила на своего хозяина. Чана поразила простота Сунь Ят-сена в обращении, его лишенная и намеков на роскошь одежда. Сунь Ят-сен встретил гостя радушно. Да, они знакомы с Цин Каном. Встречались не раз, когда Сунь бывал в Париже, Цин Кан — добрый патриот и сторонник республиканских порядков в Китае. Солидную часть своих доходов он жертвует на революцию.
Обедом распоряжалась сама госпожа Сун Цин-лин. После обеда они перешли в кабинет. На маленьком круглом столике стояли бутылка виски и сифон. Сунь налил гостю из бутылки, себе — из сифона.
— Я давно мечтал о беседе с вами, господин Сунь Ят-сен, — почтительно произнес Чан Кай-ши. Глоток вис