Сунь Ят-сен пожал плечами:
— Разумеется, не могу. И вы прекрасно это знаете.
— Видите ли, господин Сунь, мы не против того, чтобы утвердить вас в занимаемой должности — вы имеете солидные рекомендации: одна из Гуанчжоу от доктора Керра, другая из Гонконга от доктора Кэнтли, это уважаемые господа, но… — секретарь помялся, — обстоятельства сильнее нас. — Он умолк и потянулся к сифону с водой, налил себе полный стакан, залпом выпил и уткнулся в лежавшие перед ним бумаги.
«Ищет там «обстоятельства», — насмешливо подумал Сунь Ят-сен. — Не надо было мне сюда приходить. В конце концов узнать об отказе я мог бы и так. Да, как видно, Аомынь придется покинуть…»
— Но еще не все потеряно, дорогой коллега! — воскликнул, словно обрадовавшись найденному выходу, секретарь. — Вы можете сдать экзамены здесь, в Макао, экстерном.
— Разве в португальский колледж допускаются китайцы? — иронически поинтересовался Сунь.
— Только подданные Португалии, только подданные. Господа, — обратился он к сидящим в зале, — ведь если господин Сунь обратится к португальскому правительству с ходатайством и ему будет предоставлено португальское подданство…
Сунь медленно поднялся с места:
— Не трудитесь продолжать, господин секретарь. Португальское подданство — мне?! — усмехнулся он. — Я сын Китая, господа! — И Сунь Ят-сен направился к выходу.
Наступило молчание. И только секретарь пробурчал Суню вслед: «Скатертью дорожка!»
— Да замолчите вы, медицинская пиявка! — заорал вдруг директор больницы. — Неужели вам непонятно, что мы потеряли единственного хирурга в городе! И какого хирурга!
Обстоятельства, обернувшиеся против Суня, огорчили, но не выбили его из колеи.
В последнее время Сунь все чаще задумывался о том, как мало он делает и может делать для своего народа, отдавая столько времени медицинской практике. И все чаще вспоминался ему вопрос Чжэн Ши-ляна: «А знаешь ли ты, сколько бедняков в Китае?» Да, он прав, дружище Чжэн, всех бедняков не вылечишь, даже если всю жизнь не знать ни минуты отдыха. Да и может ли врач излечить от бедности?! А ведь это болезнь всех болезней. Здесь нужно другое лечение!
Сунь уже не работал в больнице, но по-прежнему в его маленькой аптеке собирались те, кто решил отдать себя делу освобождения родины. Правда, аптека служила этой цели последние дни: Сунь Ят-сен собирался покинуть Макао. Лю заявила ему, что желает вернуться в деревню.
Сунь только что отправил письмо матери с просьбой принять его семью и возвращался с почты домой. По дороге он размышлял о том, что Лю даже теперь, живя с ним под одной крышей, оставалась совсем чужой: ее не интересовало, о чем думает муж, что за люди приходят в дом, о чем они говорят и спорят. Ну, что ж, может быть, в деле, которому он решил себя посвятить, лучше быть одному…
Сунь отворил дверь своего дома и сразу окунулся в полумрак — циновки на окнах не пропускали дневного зноя. Поэтому после улицы он не сразу разглядел человеческую фигуру, прислонившуюся к стене.
— Кто здесь? — спросил Сунь.
— Не ждал меня так рано, Вэнь? — навстречу Суню шагнул Лу Хао-дун. Они обнялись, и, положив руки на плечи друга, Лу Хао-дун внимательно посмотрел на Суня.
— Что-то вид у тебя невеселый. У тебя неприятности?
— Об этом потом. Я счастлив тебя видеть, Лу. Рассказывай, удалось ли развернуть революционную пропаганду в Шанхае.
— О, дела идут неплохо. Мы в Шанхае сколотили небольшой отряд, учимся стрелять. Недавно заезжал в Гуанчжоу к Чжэн Ши-ляну. Его аптека служит хорошей ширмой для подпольной работы. А я едва тебя разыскал — ведь у тебя тоже была аптека!
— Она еще существует, да вывеску заставили снять. Мне отказали в должности хирурга.
— Вот оно что! Тогда какой смысл оставаться в Аомыне? Тебе все равно не дадут покоя.
Вошла Лю, внесла чай в большом чайнике с бамбуковой ручкой. Пока она хлопотала, друзья помолчали.
— Взгляни-ка сюда, Вэнь, — сказал Лу Хао-дун, вытаскивая из своей корзины и протягивая Суню кусок серого картона. Сунь взял его в руки. Да это рисунок! Искусно выполненный тушью, скупыми штрихами он изображал мальчика, подпоясанного шнурком. Он стоял на берегу реки и смотрел на воду. Рисунок всего в три цвета: черный — мальчик, зеленый — берег и синий — вода. Чем-то неуловимо родным и далеким дохнуло на него, напомнило дом и детство.
— Чудесно! — вырвалось у Суня. — Да ты настоящий художник, Лу!
— Прочти-ка еще надпись: «Дивные воды реки Жемчужной ласкают ноги мои и зовут меня с собой; куда?»
Это же любимая детская песенка Суня! Как это Лу не забыл об этом? Сунь всегда ее напевал, когда приходил к реке, в детстве он подолгу мог смотреть на воду и напевать эту песенку.
— Спасибо, Хао-дун, — растроганно произнес Сунь, — ты не представляешь, какую радость мне доставил… Послушай-ка, — сказал он, помолчав, — я хочу съездить за океан. — Сунь посмотрел на друга выжидающе, но тот не ответил — видно еще не понял, к чему идет разговор.
— В Америке да и в Европе проживает немало наших соотечественников. Они поддержат нас в борьбе против цинов.
— А не кажется ли тебе, что мы еще не исчерпали всех возможностей у себя дома?
— Пожалуй. Я уже думал об этом. Ты знаешь, ведь Америка, Англия, Франция сильны не только потому, что у них самые мощные корабли, а их пушки стреляют дальше других. Главное — высокий уровень промышленности, развитое сельское хозяйство, просвещение, науки. Китай должен идти тем же путем. Но для этого нам нужны реформы.
— А какие реформы, по- твоему, нам необходимы прежде всего?
— Видишь ли, если люди могут полностью проявлять свои таланты, то все начинания процветают, если земля может приносить наибольшую пользу, то народу хватает пищи, если вещи могут найти исчерпывающее применение, то материальные средства имеются в изобилии, если товары могут беспрепятственно обращаться, то средств достаточно. Понимаешь, к чему я клоню?
— Почти. Продолжай, Сунь, продолжай.
— Реформы необходимы в важнейших областях: в народном образовании и подготовке специалистов, в земледелии, промышленности, внутренней торговле. Но самое главное сейчас — накормить. Накормить, а уж потом учить. Надо добиться изобилия для всего народа. Тогда каждый человек, даже простолюдин в грубой одежде, непременно почувствует ответственность за судьбы Поднебесной[5]. Я думаю поехать в Пекин, поговорить с сановником Ли Хун-чжаном.
— Почему именно с ним, а не с Кан Ю-взем? Ведь он тоже сторонник реформ.
— Э, нет, он сторонник «мирных реформ» при сохранении цинской династии и не имеет никаких связей при дворе. А у нас задача другая, и мне кажется что наместник столичной провинции господин Ли Хун-чжан — единственный, кто сейчас реально способен нам помочь. Он, как ты помнишь, покровительствовал нашему медицинскому колледжу, недавно основал колледж для молодежи из народа, там будут обучаться точным наукам, — акт в наших условиях революционный. Все, что я хочу предложить, изложу в подробной записке, она будет называться «Программа четырех условий» — и подам на его имя. Как ты думаешь, Лу, поддержит меня Ли Хун-чжан?
— Непременно, Сунь, твои условия, по-моему, неоспоримы.
— А ты поехал бы со мной?
— Обязательно. Ты всегда можешь рассчитывать на меня. А сейчас давай-ка обсудим твои здешние дела: если ты решил с отъездом, тебе предстоит масса формальностей.
— Да, расторжение аренды, отправка семьи на континент…
— Я помогу тебе.
— Спасибо, дружище. — Сунь поднялся с кресла и медленно прошелся по террасе. На сердце у него было легко и спокойно впервые за последние две недели.
Но друзья переоценили либерализм императорского сановника: Ли Хун- чжан Сунь Ят-сена не принял. Реформы не интересовали царедворца. А покровительство медицинскому колледжу? Ну что ж, должен же кто-то лечить солдат его армии.
Глава третья„ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ — ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!"[6]
— Наша армия разбита под Пхеньяном. Северная китайская эскадра больше не существует — японцы ее потопили.
— Надо думать, что на суше дела наши пойдут еще хуже.
— Куда уж хуже! Это — поражение!
События последнего времени заставили Сунь Ят-сена многое передумать. Лу Хао-дун был совершенно прав, предложив ему отложить поездку за океан. Начинать следовало не с этого. Война с Японией не была ни для кого неожиданностью, и все же трудно было себе представить, что маньчжурское правительство в этой войне окажется столь беспомощным. Китай терпел одно поражение за другим.
Война застала Суня в Кантоне, оттуда он собирался проехать на Север, где ранее не бывал, — хотел посмотреть, прочна ли цинская династия. Война отчетливо показала, насколько прогнил существующий режим. Нет, не реформы требовались Китаю, Китаю нужны меры посильнее! Династию цинов необходимо свергнуть, но не для того, чтобы заменить ее другой. Мало посадить на трон императора-китайца! Сунь вдоволь, насмотрелся, как китайские сановники преданно служат цинам, значит, думал он, страной они будут управлять так же, как цины! Нет, тут необходима ломка всего государственного аппарата, всей системы! Что взамен?
Чтобы возродить духовные силы народа, ему в первую очередь необходимы демократические свободы. Значит, на смену цинам — республика? Да. В Китае должна быть республика — к такому выводу пришел Сунь Ят-сен. Его поддержали: единомышленники оказались во многих городах Южного Китая. Но прежде всего друзья: Лу Хао-дун, Чэнь Шао-бо, Чжэн Ши-лян.
Недавно Сунь получил письмо из Гонконга. Товарищи писали: «Нужно действовать! И поскорее — цины погубят страну!» Но для того чтобы начать действовать, нужна организация, — ведь кто-то должен возглавить восстание. Восстание! Вот слово, которое сегодня носилось в воздухе.
Двадцать четвертое ноября 1894 года. В Гонолулу стоял чистый, прозрачный день. Сунь Ят-сен прохаживался вдоль причала, поджидая пароход. Пароход запаздывал, и Сунь начинал нервничать: в доме брата, наверное, уже все собрались и ждут только его и. товарища, который должен прибыть из Кантона.