Секретарь Суня разузнал о подробностях переворота. Оказалось, что мятеж инспирировали У Пэй-фу и английские империалисты из Гонконга. Они истерично требовали от Чэнь Цзюн-мина «влепить президенту порцию горячего свинца». «Ну, это мы еще посмотрим», — Сунь сжал кулаки.
Прошла неделя. Однажды на корабль пробралась Хэ Сян-нин, жена Ляо Чжун-кая. Увидев Суня первый раз, она ахнула — таким изнуренным показалось ей его обветренное лицо.
Сунь повел, гостью под полотняный тент.
— Ну, обасан[27], рассказывай, с чем пришла.
Взяв в свои руки ее узкую сухую ладонь, он нахмурился, чувствуя в Хэ Сян-нин какую-то напряженность. «Наверное, плохие вести. Что-то случилось с Цин-лин?» Он не знал о ней ничего с той минуты, как они расстались. Сунь испытующе глядел на Хэ Сян-нин. Не выдержав его взгляда, она отвернулась. Заплакала, не вытирая слез, а он, терпеливо ожидая, только ласково гладил ее по плечу.
— Цин-лин в безопасности, сяньшэн, я разыскала ее: она укрылась в Линьнаньском университете у знакомого преподавателя. Она беспокоится и думает только о вас!
— Передай ей, чтобы она берегла себя, ей никак нельзя показываться в городе и пусть при первой же возможности едет в Шанхай. А со мной — все в порядке. Так и скажи.
— Будьте спокойны, сяньшэн, она никуда не выходит, а покинуть город незаметно почти невозможно. — Хэ Сян-нин снова всхлипнула. Будь Цин-лин здорова, разве она не пробралась бы к мужу на корабль? Хэ Сян-нин хорошо ее знает! Но в ту ночь, когда Цин-лин рассталась с мужем, у нее случился выкидыш. Значит, ребенка, которого они так ждали, не будет. Но Хэ Сян-нин скорее дала бы убить себя, чем сообщить Суню в такую минуту эту печальную новость,
— Что же ты опять плачешь, обасан? — Сунь заглянул ей в лицо. — Есть ли известия от мужа? Удалось тебе с ним связаться?
— Мой муж попался в ловушку. — Молодая женщина горько усмехнулась. — Чэнь Цзюн-мин заманил его в Шилун, и теперь он сидит в тюрьме при Шилунском арсенале, а генерал не перестает бахвалиться, что посадил на цепь правую руку Сунь Ят-сена.
— Каков мерзавец! Помнится, он при мне расхваливал Ляо Чжун-кая за преданность революции. А сегодня бросает его в застенок!
Сунь опустился на скамью, вытирая взмокший лоб. Черт побери! Положение настолько безвыходно, что как ни старайся, а трудно придумать, чем помочь Ляо Чшун-каю. Маленькая хрупкая женщина, сидевшая перед ним, смотрела на него с надеждой.
— Расскажи-ка мне все, что ты знаешь об аресте Ляо, — попросил он.
Но подробности Хэ Сян-нин еще не знала сама. Ясно было лишь одно: Чэнь идет на все, чтобы закрепить свою власть в Гуанчжоу, а для этого убирает с дороги тех, кто может ему помешать. И еще он пытается всех убедить в том, что он, дескать, не против правительства, а против Сунь Ят-сена. Надо заменить одну личность другой, принципы же революции незыблемы. Кантонцам он обещает стабилизацию положения в городе, регулярное снабжение продуктами и многое другое. И на эту наживку уже клюнуло немало обывателей. Рассказывая все это, Хэ Сян-нин заметно оживилась, но едва она заговорила о муже, как лицо ее снова потемнело.
— Не надо предаваться отчаянию, — мягко сказал Сунь. — Я сейчас напишу записку одному из приближенных генерала, он человек порядочный, может быть, посодействует нам. Да, вот еще, — Сунь обратился к проходившему мимо матросу. — Пригласите ко мне офицера Чан Кай-ши! Госпожа Ляо получит его в провожатые.
— Чан Кай-ши! Ни в коем случае, сяньшэн! Чан некогда служил у Чэня, его легко опознают и тогда нам обоим не сдобровать. Со мной ничего не случится, у меня есть пропуск: удалось купить через одного купца.
Через минуту светлое платье Хэ Сян-нин растворилось в темноте.
Известие об аресте Ляо Чжун-кая удручающе подействовало на Суня. Он-то был уверен, что Ляо удастся связаться с армией, ушедшей в Северный поход, и прийти на выручку.
Почти тотчас же после ухода Хэ Сян-нин стало известно, что генералитет Первой Гуандунской армии полностью перешел на сторону Чэня.
— Обстоятельства вынуждают нас к отступлению, — объявил Сунь, собрав команду. — Мы должны вывести корабль в устье Жемчужной и, если ничего не изменится, направиться в Шанхай. Иначе мятежники завтра же расстреляют судно прямой наводкой. Есть достоверные сведения, что вся артиллерия Чэня подтягивается в тыл Вампу. Но главное — из Гонконга в Гуанчжоу вот-вот выйдет английская военная эскадра для «защиты жизни и имущества иностранцев». Ничего не поделаешь — союз изменника Чэня с английскими империалистами сильнее нашей героической, но, усы, единственной канонерки!
В каюте стояла тяжелая тишина. Расходились молча: всем было ясно, что с потерей Первой Гуандунской армии решение об уходе в Шанхай является единственно правильным. В каюте с Сунем остался его секретарь Чэнь Ю- жэнь.
— Я много передумал в эти трудные дни о судьбах нашей революции, дорогой Чэнь Ю-жэнь, — тихо сказал Сунь. — И вот что я понял: плохо мы ведем пропаганду среди народа, все могло бы быть иначе, если бы он хорошенько знал, за что мы сражаемся. Но руки опускать нельзя. Попробую снова взяться за дело. Гоминьдану надо перестроить свою работу. Но если неудача опять постигнет меня, то уеду в Советскую Россию. Ты не знаешь, мистер Далин[28] уже отбыл на родину?
— Далин все еще в Гуанчжоу, сяньшэн.
— Постарайтесь разыскать его. Передадите ему мое письмо, пусть он вручит его лично комиссару иностранных дел господину Чичерину. — Сунь порылся в карманах и сунул в руку Чэнь Ю-жэню четвертушку листа, вырванного из обыкновенной ученической тетради. — Только запечатайте, а то у меня здесь нет ни клея, ни подходящего конверта. Попросите Далина передать господину Чичерину, что Сунь Ят-сен с уходом из Гуанчжоу оружия не слагает. И непременно пусть передаст самый дружеский привет лучшему другу Китая Владимиру Ильичу Ленину…
В сумерках канонерка «Юн Фэн» покинула гавань Вампу. Выйдя в открытое море, она легла курсом на восток. Когда на утро английская военная эскадра произвела орудийный залп по смутным очертаниям какого-то судна, оказалось, что она стреляла но старой рыбацкой шхуне, которая в отчете адмирала эскадры военному министерству Соединенного королевства фигурировала как «крупный линейный корабль, оказавший серьезное сопротивление военно-морским силам Великобритании».
Глава четвертаяПОЕДИНОК
Итак, на сей раз Ляо Чжун-каю удалось избежать смерти. После этого он прожил еще три года и два месяца, за которые успел сделать довольно много: помог Сунь Ят-сену реорганизовать Гоминьдан, осуществить союз Гоминьдана с Коммунистической партией Китая и с Россией, выработать три великие политические установки…
Катер мчался в Шилун, порт Вэйчжоу. Хэ Сян-нин устроилась на корме. Волосы выбились у нее из прически и лезли в глаза.
Полотнище ветра туго пеленало ее, унося в воспоминания. Студенческие годы в Токио, полуголодная, бурная и счастливая жизнь! Сходки, споры до хрипоты. Тогда она впервые услышала об учении Маркса. Одно время они с Ляо жили в квартале Усигома, рядом с огромным универсальным магазином, занимавшим чуть ли не всю восточную сторону улицы. Их дом, маленький, типичный японский дом, с раздвижными стенами и желтыми выцветшими ширмами, казался в таком соседстве вросшим в землю. В Усигоме проживало немало китайских студентов. Ляо организовал их в добровольческий военный отряд и готовил к грядущим революционным боям. Хэ Сян-нин закупила на рынке партию плетеных корзиночек, в которых служащие носят на работу еду. На дно корзиночки члены отряда клали револьвер, а сверху — промасленный сверток с жареной рыбой или рисом.
Ежедневно два-три часа отряд тренировался в стрельбе. Для этого с первым пригородным поездом ездили в Омори…
Стрельбе обучал Хуан Син. Каким стариком казался он ей тогда, а ведь ему не было и тридцати…
Но потом пошли неприятности, и тренировкам пришлось положить конец. У одного из студентов была любовная связь с японкой. К несчастью, родственником девушки оказался полицейский комиссар. Его гнев не имел границ. Как, у него под носом соблазнили его племянницу! Да кто?! Китайский бунтовщик! Они, эти китайские революционеры, свили здесь гнездо! Всех арестовать, всех в тюрьму!
Успокоить его смогла только кругленькая сумма. Собрать ее было нелегко: пришлось распродать не только оружие, но и скромные пожитки: одеяла, циновки, медную утварь. А Хэ Сян-нин продала еще свое единственное золотое колечко, подаренное ей бабушкой.
Тогда они с Ляо срочно переменили квартиру — полиция могла нагрянуть в любой день. Вскоре у нее обострился туберкулез. Денег не было, едва удалось наскрести на билет до Гонконга. Родители встретили ее сдержанно, но в помощи не отказали…
Их дочь, Мэн-син, родилась в Гонконге, и Ляо увидел ее лишь год спустя…
На повороте катер сильно тряхнуло. Хэ Сян-нин вздрогнула и крепче прижала к себе набитую хозяйственную сумку.
— Госпожа, подъезжаем к Шилуну, — объявил рулевой. Она благодарно кивнула ему.
Офицер с обожженным солнцем лицом долго и придирчиво изучал ее пропуск в тюрьму, добытый после многодневных мытарств. И, наконец, дал знак следовать за ним.
Дорога к Шилунскому арсеналу, при котором была тюрьма, проходила вдоль старой, развалившейся крепостной стены. Кое-где меж камней пробивались чахлые кустики травы, полузадушенные жарой. Морской ветер клубил красноватую пыль. За поворотом показалось приземистое длинное здание, сложенное из местного плитняка. Комендатура. У входа — караульные солдаты, вооруженные английскими винтовками со штыками. Около часа ушло на то, чтобы комендант дал свое разрешение на свидание. При этом он велел ей оставить здесь сумку, но она вцепилась в нее обеими руками и, не сдерживая больше слез, измученная дурными предчувствиями, закричала: