— Здесь передача для мужа! Неужели вы убили Ляо, если ему больше ничего не нужно! Ну, погодите! Сунь Ят-сен еще вернется в Гуанчжоу, вам тогда не поздоровится!
— Ладно, забирайте с собой ваши вещи, — пробормотал комендант, несколько обескураженный яростным нападением этой маленькой и кроткой на вид посетительницы. — Да перестаньте же реветь, черт побери, жив ваш муж, слышите, жив!
Миновав несколько тесных переходов, она очутилась у дверей камеры, куда был заключен Ляо Чжун-кай. Едва переступив порог, она очутилась в полной темноте. Только из-под двери пробивалась слабая полоска света.
— Нет, этого не может быть, неужто это ты, жена моя, Сян-нин?
— Чжун-кай, я ничего не вижу, дай же мне руку! — воскликнула Хэ Сян-нин.
— Увы, я не могу тебе помочь. Сделай два шага вправо.
Глаза привыкли к темноте, и Хэ Сян-нин увидела мужа: руки и ноги — в тяжелых кандалах. На шее — железная колодка, цепью которой Ляо был прикован к стене. Боль сострадания полоснула ей сердце. Дрожащими руками она отыскала в сумке свечу. Зыбкое пламя осветило камеру.
— Что они сделали с тобой, мой муж! — вырвалось у нее.
— Разговор с заключенным не дозволен! — раздался за дверью грозный окрик.
— Как начался мятеж? — шепотом спросил Ляо. Если бы у нее было время, Хэ Сян-нин рассказала бы мужу, как десять дней назад, ночью шестнадцатого июня, она проснулась от того, что стены их квартиры содрогались, словно от землетрясения. Накинув халат, она бросилась к окну. По улице, низко пригибаясь к земле, бежали солдаты с винтовками в руках и бамбуковыми лестницами. В соседней комнате проснулись и заплакали дети.
— Немедленно в постель! — прикрикнула она на них, торопливо опуская на окнах циновки.
С трудом дождавшись утра, она позвонила на телефонную станцию и, назвав себя, попросила соединить с резиденцией президента. В трубке долго молчали, потом что-то щелкнуло и визгливый мужской голос прокричал: «Президент изгнан из города. Соединить вас с главой нового правительства господином генералом Чэнь Цзюи-мином?» — «Соедините!» — «Госпожа Ляо? — раздалось тут же. — Очень приятно. Чем могу быть полезен? А, вас интересует доктор Сунь Ят-сен. Понятно. Увы, ничего определенного сказать не могу. Сотрудничеству с нами он предпочел бегство. Не стоит так огорчаться, — все мы пешки в руках неотвратимой судьбы. Ваш супруг? Ах да, любезная госпожа, мне весьма неприятно, но его поведение вынудило нас взять его под стражу. Он сторонник Сунь Ят-сена и, оставаясь на воле, может навредить сам себе. А там он в безопасности. Нет, нет, я ничем не могу помочь. Всего хорошего».
Опасаясь за жизнь детей, Хэ Сян-нин отправила их в Гонконг, а сама теперь ежедневно с раннего утра аккуратно появлялась в канцелярии штаба Чэнь Цзюн- мина, надеясь встретить кого-нибудь из прежних знакомых. Но одни отводили глаза в сторону, другие смотрели поверх ее головы, нетерпеливо покашливая, пока она излагала свою просьбу. Ей повезло лишь на десятый день. Один офицер из свиты Чэня, обязанный чем-то Ляо и Суню, выхлопотал ей пропуск и катер для поездки в Шилун.
Но рассказывать обо всем этом не было времени. Опустившись перед мужем на колени и обтирая ему лицо косынкой, Хэ Сян-нин спешила рассказать о событиях в городе, о резне и пожарах.
— Я узнал о заговоре слишком поздно, когда войска уже получили приказ идти на Гуанчжоу, и не успел предупредить Сунь Ят-сена, — шепнул он ей в свой черед. — Меня взяли тут же, едва я прибыл в порт. Ты видишь, как тут содержат пленных. Нет ни малейшей возможности общаться с внешним миром.
— Свидание окончено! — раздалось за дверью. Хэ Сян-нин поднялась со скользкого пола, суетливо стала совать мужу чистое белье и еду из сумки, затем молча обняла, поцеловала его. «Мужайся, мой Чжун-кай», — почти беззвучно прошептали ее губы. Он понял и крепко, до боли стиснул ей руку.
Возвращаясь домой, она увидела в неглубоком рву около дороги, ведущей к пристани, трупы зарубленных солдат, едва присыпанные песком. «Они осмелились осуждать действия генерала», — небрежно пояснил провожавший ее офицер. Рядом с казненными валялись опрокинутая тачка и саперная лопатка. «Сам господин генерал принимал участие в уборке трупов, взял лопату и трудился со всеми», — горделиво рассказывал словоохотливый офицер. Внезапно Хэ Сян-нин ощутила неодолимый приступ тошноты. Вернувшись домой, она всю ночь провела без сна, корчась от режущей боли в желудке. В госпитале знакомый врач коротко сказал: «Дизентерия» — и уложил на несколько дней в постель. Едва поднявшись на ноги, Хэ Сян-нин поспешила в Шилун. Но дальше порога камеры ее не пустили. Она беспомощно протянула руки к мужу.
— Прощай, дорогая! Вырасти детей, будь мужественной. Мой горячий привет Сунь Ят-сену. Не оставляй его, Хэ Сян-нин! — крикнул Ляо Чжун-кай.
Эти слова привели ее в трепет. Обеими руками ока ухватилась за перекрещенные штыки.
— Пустите меня! Пустите или убейте!
Словно невзначай штыки разошлись, и в этот проход ринулся Ляо. Цепь с него сняли, но кандалы не давали свободно двигаться, он едва не упал от резкого движения. На мгновение припал головой к плечу жены, сунул ей в руку скомканный клочок бумаги.
— Назад! Назад! — закричал охранник, заталкивая Ляо в камеру. Тяжело дыша, Хэ Сян-нин не спускала с мужа глаз. Их разделяли какие-нибудь полшага.
— Свидание окончено! — крикнул из другого конца коридора начальник караула.
Дома Хэ Сян-нин осторожно расправила листок, который ей сунул Ляо. Там оказались стихи, обращенные к ней и детям:
«Дочь, не горюй, и, сын, не плачь! Отец уходит — ждет его палач. Не надо, дети, не скорбите. Пожалуйста, себя поберегите! И я исчезну с легкою душой. Учитесь хорошо, о сын и дочь, и я, веселый, зашагаю в ночь…»
Хэ Сян-нин, не в силах больше сдерживаться, повалилась на крышку большой дорожной корзины, которую она достала, чтобы сложить в нее вещи.
Ночью в дверь ее квартиры неожиданно постучали. Она зажгла керосиновую лампу и пошла открывать. На пороге стоял знакомый офицер. Теперь он служил у Чэнь Цзюн-мина. Она провела его в гостиную, молча ждала, что ей скажет этот чуточку надменный, но всегда обходительный человек. Он опустился было на предложенный стул, но, спохватившись, протянул Хэ Сян-нин сверток. Она покачала головой, отказываясь его принять. Тогда офицер выложил на стол два пакета с мукой, немного мелких красных бобов и с десяток недозрелых плодов хурмы.
— Это для вас, уважаемая госпожа Ляо. Всем нам приходится нелегко, а вам особенно.
— Лучше скажите, что привело вас ко мне в столь неурочный час?
— Хорошо, — с готовностью согласился он. — Видите ли, госпожа, нам стало известно, что вы бывали на канонерке у Сунь Ят-сена. От имени генерала Чэнь Цзюн-мина я предлагаю вам отправиться к нему в сопровождении наших людей.
— Зачем? — тихо произнесла она.
— Ну, хотя бы для того, чтобы попросить его не открывать огня завтра вечером.
— Что еще задумал ваш Чэнь?
— Об этом я осведомлен не больше вашего. Я только исполняю поручение.
— Нет, — сказала она, твердо сжав губы, — нет, ни за что.
— Но, госпожа, генерал Чэнь Цзюн-мин обещает за это освободить вашего мужа. Уверен, что господин Сунь Ят-сен охотно пойдет на такую маленькую уступку ради спасения своего друга.
«Ловушка, — подумала она. — Они хотят учинить расправу и над Сунь Ят-сеном!»
— Нет, — повторила она, — я вам не верю.
— Мне жаль вас, госпожа, жаль ваших детей. Одно дело потерять отца, но когда они лишатся еще и матери…
— Передайте генералу, — холодно сказала Хэ Сян-нин, подходя к окну. — В случае ареста я покончу с собой. И если сейчас ему еще удается кое-кому морочить голову россказнями о своих революционных подвигах, то тогда он окончательно прослывет предателем.
Углы губ у гостя слабо дрогнули в сочувственной улыбке — мужество этой женщины вызывало у него уважение. Он поклонился ей и направился к выходу. Она увидела через окно, как он вышел в затопленный лунным светом дворик, и бросилась за ним, чтобы вернуть принесенные им продукты. Одна хурма выпала у нее из рук и закатилась под стол.
Утром, убирая комнату, она нашла хурму и съела ее, давясь терпкой мякотью, солоноватой от слез.
Однажды вечером, возвратившись из канцелярии, где она обивала пороги в надежде добиться смягчения участи мужа, Хэ Сян-нин в переднем дворике застала своего старого знакомого еще по Японии господина Лун Юн-сюаня. Она обрадовалась ему, но удивилась его форме офицера чэневской армии. Когда-то он был неплохим товарищем. Интересно, с чем он. пришел к ней, какие вести принес? Лун не заставил ее ждать.
— Как дела с Ляо Чжун-каем? — спросил он первым долгом.
— Говорят, ему грозит виселица. А я ничего не могу поделать! Как страшно жить в ожидании вести о его гибели…
— Тебе известно, почему кантонский гарнизон перешел на сторону Чэня? Нет? Генерал обещал увеличить солдатам жалованье.
— А теперь ты убедился, что все это ложь? — спросила она с горечью. — И позволил себе выразить мне сочувствие!
— Нет, Хэ Сян-нин. Я просто хочу тебе помочь. Генерал устраивает расширенное совещание в башне на холме Байгоньшань. Я приглашен. Попытаюсь уговорить генерала, чтобы он смягчил участь Ляо.
— Возьми меня с собой! — загорелась Хэ Сян-нин, понимая, что просит о невозможном. Однако Лун колебался недолго. — Ладно. Завтра после обеда будь дома, я заеду за тобой.
Когда они добрались до подножия холма Байюньшань, над землею висел осенний солнечный зной. Желтой пылью дымилась полинявшая трава на склонах и лишь вдали, наверху, темнели вечнозеленые деревья.
Внизу у холма — людно и шумно. Одна за другой подъезжают машины с военными. Пронзительные голоса подзывают паланкинщиков. Их красные тенты цепочкою тянутся к вершине холма. Пестреют зонтики тех, кому не удалось нанять паланкин и кто отважился идти вверх пешком. Среди них Хэ Сян-нин и ее спутник. Где-то совсем близко ударил гром, небо потемнело, хлынул дождь. Наконец они добрались до башни. Отжав непослушными руками отяжелевший подол, Хэ Сян-нин вошла в зал.