— Слишком уж горячее время стояло в Гуанчжоу, не доходили туда газеты.
— Ну, это можно исправить, — довольно сказал Ли Да-чжао. — Я привез с собой несколько вырезок из газет — «Впечатления о Красной столице» и кое- что еще. Нам, революционерам, следует вооружаться не только пулеметами да винтовками, сяньшэн, — горячо произнес Ли, — идеи, как известно, обладают не меньшей взрывной силой, чем пороховые погреба.
Сунь кивнул, соглашаясь.
Они сидели вдвоем за столиком в кафе «Наньдао».
Это было типичное китайское кафе, одно из тех, которых много теперь расплодилось в приморских городах.
В первом зале, предназначенном для игры в кости, вокруг восьмигранных столов толпилась самая разношерстная публика: мелкие клерки в серых нанковых куртках, торговцы, одетые в кургузые, по колено, халаты, кокотки с повадками скромниц. Юркие, как муравьи, официанты предлагали дешевую смесь рисовой водки с фруктовым соком, благозвучно именуемую «Цветком счастья». Всю эту пеструю, шумную, алчную толпу влекло в «Наньдао» одно — возможность разбогатеть. Владелец и метрдотель «Наньдао», знакомый Суню не менее десяти лет, сам усадил почетных гостей за этот столик во втором зале, открытом исключительно для респектабельных китайцев и редких иностранцев, плененных восточной экзотикой. Здесь было тихо и очень спокойно. Вечерами сюда приходили дельцы, политические деятели, литераторы, военные. Днем же зал пустовал. Сунь Ят-сен и Ли Да- чжао расположились у самого окна под сенью пальмы, растущей в огромной, врезанной в пол кадке. В глубине зала сидел одинокий европеец и в ожидании заказа флегматично изучал похожий на краба черный иероглиф, украшающий подвесной фонарь. Сунь Ят-сен спросил метрдотеля, указав глазами на иностранца:
— Кто это?
— Англичанин, сяньшэн. Говорят, он писатель. Приехал изучать Китай. Да только изучает его у нас в кафе: уже вторую неделю здесь брюки протирает,
— Воображаю, что выйдет из-под пера такого писаки, — презрительно произнес Ли Да-чжао: «В Китае все ходят в долгополых халатах, едят палочками и курят опиум».
— Ничего не поделаешь, массовый читатель за рубежом верит таким писаниям, — грустно вздохнул Сунь Ят-сен. — А что же обед?
Стоящий в сторонке официант тотчас же подскочил к их столику. Розовощекий, проворный, в белой куртке, с готовностью принялся перечислять блюда, предлагаемые в этом кафе самым почетным посетителям.
— Что он говорит? — поинтересовался Ли Да-чжао.
Пекинец, он плохо понимал шанхайский диалект, особенно при быстрой речи. Успев изрядно проголодаться, он поглядывал в сторону иностранца, которому только что принесли огромный поднос, уставленный несколькими десятками фарфоровых чашечек с едой, и голубой чайник с бамбуковой — ручкой, очевидно наполненный рисовой водкой.
Сунь извинился, попросив официанта говорить медленнее, взялся переводить:
— Свинина, тушенная с миндалем, к ней — розовое вино «Лотос», утка подрумяненная, соус коричневый… Мясо, фаршированное грибами, к нему — лепешки кунжутовые с соевой приправой, еще куриное филе, а если господа желают, можно приготовить ростбиф или бифштекс по-английски с жареным луком и картофелем, — это, кажется, все.
— Достаточно и этого! — весело воскликнул Ли Да-чжао.
Заказ принесли молниеносно. Рядом с куайцзами, палочками для еды, положили вилки. Сунь мяса не ел, перед ним стояли пиала с вареным рисом и тарелка с соевым творогом.
— Объясните, господин Ли Да-чжао, — попросил Сунь, возвращаясь к разговору, — как вам удается обеспечить нелегальную работу ваших коммунистических ячеек на Севере, в самом логове реакции?
Ли Да-чжао отложил куайцзы, потянулся за папиросой. Да, пекинским коммунистам приходится не сладко. Сохранить организацию стоит немало трудов.
— Недавно мы устроили большую группу наших коммунистов на железную дорогу ревизорами. Это дало результат: железнодорожники пополнили ряды КПК. Один мой родственник распропагандировал даже трех охранников — из тех, кто сопровождает военные грузы.
Сунь Ят-сен внимательно слушал, думая о том, что сила коммунистов в близости с народом. Он давно уже пришел к выводу, что причина многих неудач и поражений революционеров заключается в том, что Гоминьдан слишком далек от народа, а основную массу его членов составляют люди, уверенные в том, что с завоеванием власти буржуазией революция кончается — начало принимают за конец. Только завоевав власть, можно начинать бороться за то, чтобы избавить крестьян от страха перед грабителями, освободить от необходимости платить непосильные налоги помещикам, — словом, от судьбы, обрекающей китайца жить в нищете и вечной кабале. Но какими путями идти к этой цели? В Пекинском национальном университете, рассказывал Ли Да-чжао, студенты знакомятся с марксистско-ленинским учением. Ли Да-чжао и другие коммунисты университета завели себе твердое правило — при себе нелегальщину не держать — полиции давно знакомы имена Маркса, Энгельса, Ленина. Поэтому частые полицейские обыски, налеты и тайные досмотры, как правило, ничего не дают. Внешне отношения Ли Да-чжао с администрацией университета вполне лояльны. Проректор даже как-то заявил: «Наконец- то в нашей библиотеке приличный заведующий».
— Я тут же не преминул воспользоваться случаем, — лукаво улыбнулся Ли Да-чжао: «А нельзя ли мне немного прибавить жалованья?» Прибавка пошла на покупку нелегальной литературы.
Сунь рассмеялся. Да, союз с такими преданными идее людьми пойдет Гоминьдану на пользу.
— А знаете, товарищ Ли Да-чжао, — сказал Сунь Ят-сен, впервые употребляя слово «товарищ» и делая это с явным удовольствием, — мы должны вместе бороться за новый Китай. Но убедить в этом кое- кого из Гоминьдана будет нелегко. — Суню вспомнился Ван Цзин-вэй, ставший одним из популярных деятелей Гоминьдана, своей изысканностью в одежде и манерами напоминавший оперного певца, уж он-то употребит все свое ораторское искусство, чтобы восстановить против Сунь Ят-сена левое крыло партии. Сунь резко поставил чашку на стол, скомкал накрахмаленную салфетку. — Скажу более: у меня давно зреет желание обратиться за помощью к Стране Советов. Нам нужна ее поддержка в преобразовании Гоминьдана, в создании революционной армии, в организации похода на Север для объединения страны…
— Выходит, сяньшэн, что завтра, на специальном совещании, когда речь зайдет о союзе Гоминьдана с Коммунистической партией Китая и о союзе с Советской Россией, вы поддержите эти идеи?
— Я буду их твердо отстаивать, — пообещал Сунь Ят-сен.
За окнами разливались вечерние сумерки. В зале стали собираться новые посетители. Зажглись фонари, за фикусами и пальмами разместились музыканты. Пора было уходить — время для спокойной беседы кончилось. У самого выхода их остановил писатель- англичанин.
— Если не ошибаюсь, господин Сунь Ят-сен? — Он грациозно приподнял двумя пальцами полотняную шапочку.
— Чем могу служить?
Сухой тон ответа не обескуражил иностранца.
— Правда ли, что вы личный друг Ленина?
— Друг Ленина? Да, это правда.
— Простите, это невероятно!
— Отчего же? Всего хорошего.
— И этот интересуется Лениным, — усмехнулся Ли Да-чжао.
— Сейчас имя Ленина у всех на устах, — серьезно сказал Сунь Ят-сен, опускаясь на сиденье открытой машины, еще не успевшее остыть от дневного солнца. — И, независимо от взглядов, все называют Ленина выдающимся умом нашего времени. Я считаю, что Ленин — величайший человек современной эпохи.
Улица встретила их разноголосым гулом толпы, автомобильными гудками, пронзительными криками разносчиков газет.
«Интересно, — подумал Ли Да-чжао, — перейдет ли Сунь Ят-сен от слов к практическим действиям? Как облегчило бы это борьбу компартии за установление прочного союза с Советской Россией, насколько успешнее можно было бы бороться с внутренней реакцией, с происками империалистов!»
Машина медленно прокладывала себе путь по улицам, переполненным транспортом. «Союз с компартией — хорошо, — в свою очередь думал Сунь, откинувшись на спинку сиденья. — Но как осуществить это в жизни? Ради этого придется выдержать бой внутри Гоминьдана, многие из членов партии и слышать не хотят о коммунистах. Агитировать их за союз с коммунистами все равно что бросать листовки с проповедями стае акул».
— Как коммунист, я хотел бы быть полезен Гоминьдану в реорганизации его на новых началах. Поэтому я прошу вас, сяньшэн, дать мне рекомендацию для вступления в Гоминьдан.
Вот она, первая форма союза! Сунь с волнением посмотрел в открытое лицо пекинца и, чувствуя, как все, что ему пришлось пережить за последнее время, особенно в Гуанчжоу, отодвигается, уступая место приливу новых надежд, крепко сжал руку Ли Да-чжао.
Домой Сунь Ят-сен вернулся в приподнятом настроении. Он постоял на пороге, для чего-то потрогал завядшие цветы в глиняном горшке и легкой походкой вошел в прихожую. Из крошечной приемной тотчас же высунулась круглая голова с прической бобриком.
— Я давно вас дожидаюсь, сяньшэн.
Ах, этот господин Чан Кай-ши! Со времени возвращения в Шанхай они почти не виделись, если не считать случайных встреч у общих знакомых. О Чан Кай-ши ходят нелестные слухи. Поговаривают о его темных махинациях на бирже, об участии в деле, связанном с фальсификацией курса акций сталелитейных заводов. Цин-лин давно уже перестала нахваливать мужу этого человека. Сунь Ят-сену, находившемуся под впечатлением встреч с Ли Да-чжао, вовсе не улыбалась перспектива провести вечер в обществе Чан Кай-ши. Но он был здесь, и выставить его за дверь не представлялось возможным. Поэтому Сунь нехотя пригласил его в гостиную. Услышав, что Сунь Ят-сен распорядился никого больше не принимать, гость повеселел, уселся в любимое кресло хозяина и стал пристально изучать висевшие на стене гравюры. Эти гравюры подарила мужу Цин-лин ко дню рождения. В гостиной было уютно: буфеты с фарфором и английским серебром, кресла из тонкой золотистой соломки, мраморный камин, на верхней доске его красуется старая фотография маленькой девочки с красивым гордым личиком — такой встретил Сунь Ят-сен свою будущую жену много лет назад в доме ее отца Чарльза Суда…