ся, как ответить на обвинение. Вопреки его ожиданию, Сунь Ят-сен не был встревожен или озабочен. Несмотря на сильное переутомление, невольно сквозившее в каждом его жесте, он был весел, шутил. Приходу Ляо Чжун-кая он обрадовался, усадил его рядом с собой и протянул гонконгскую газету «Саус Чайна морнинг ноет». В ней на самом видном месте красовалось сообщение о внезапной кончине «дорогого незабвенного доктора Сунь Ят-сена». Затем Сунь развернул «Пекин-Тяньцзинь таймс». Там также лили крокодиловы слезы по поводу смерти Отца республики.
— Какая подлость! — возмутился Ляо.
— Ерунда! — засмеялся Сунь Ят-сен. — Обычный прием контрреволюционеров. Впрочем, распорядись, чтобы завтра Ван Цзин-вэй на всякий случай послал опровержение в редакции.
— Хорошо, — сказал Ляо Чжун-кай, поглядывая на беззвездное небо в окне, — я позабочусь об усилении вашей охраны.
— Вздор! Они слишком поторопились с моими похоронами.
— Вы не щадите себя, — сердито возразил Ляо Чжун-кай, — у вас усталые глаза и болезненный цвет лица. Прошу вас, сяньшэн, не переутомляйтесь. Слишком многие порадовались бы вашему нездоровью. Ложитесь в постель, а я пойду.
— Нет, нет! — живо возразил Сунь. — Я тебя так просто не отпущу. Ты же пришел с делом?
— Вы истинный герой, сяньшэн, но немногие знают, что ваш героизм выходит за рамки обычных понятий.
— Что-то ты сегодня слишком меня нахваливаешь, словно газетные сообщения — чистая правда, — засмеялся Сунь Ят-сен. — А вот моей жене я больше напоминаю переутомленного редактора перед выпуском очередного номера газеты. Так что ты хотел мне сказать?
— Я тут набросал наш ответ шамяньским[32] властям. Вот он: «По прибытии в Кантон господин Мерлен направился в Шамянь, не посетив китайского города. Так как ответственность за поддержание тишины и порядка на территории сеттльмента лежит на вас, господин генеральный консул, то я боюсь, что вам не избежать порицания за то, что вы допустили покушение… Этот случай ясно указывает на некомпетентность шамяньской полиции… Как губернатор Гуанчжоу, я хотел бы внести предложение, чтобы в будущем, в случае необходимости, мое правительство посылало полицейские наряды для охраны мира и порядка в вашем сеттльменте». Ну как?
— У тебя не язык, а скальпель, господин губернатор.
— Можно считать ваши слова одобрением, сяньшэн?
Сунь Ят-сен задумался. Ответ Ляо Чжун-кая был справедлив по содержанию и хлесток и ядовит по форме. Ничего! Пусть господа империалисты почувствуют, кто в городе настоящий хозяин.
В тот вечер Сунь заснул крепким сном. Когда он открыл глаза, утро уже наступило. Он сразу вспомнил про ответ Ляо Чжун-кая и позвонил, попросив принести газеты. «Об этом ответе уже говорит весь город», — сказала Цин-лин, показывая мужу набранный крупно текст. Зазвонил телефон — отповедь Южного правительства иностранцам вызвала одобрение в широких кругах кантонского общества. Сунь перелистывал английские, французские газеты — ответ Ляо Чжун-кая был перепечатан почти везде. В одной из лондонских газет Сунь увидел коротенькую заметку о готовящемся обстреле Гуанчжоу. Там же сообщалось, что в нижней палате парламента Великобритании во время заседания раздавались крики: «Наше правительство — соучастник будущего убийства!»
В начале июля Шамянь опоясался колючей проволокой, усиленная военная охрана блокировала все ходы и выходы, китайцы, посещавшие территорию сеттльмента, подвергались унизительным обыскам. В конце июля город стал свидетелем того, как иностранцы снимали эту самую проволоку. Еще немного и им пришлось бы самим обслуживать себя: в знак протеста китайцы — продавцы, прачки, повара, кули и официанты — покинули Шамянь. Но смирение было деланным. Империализм готовился взять реванш.
Сигуань, западный район Гуанчжоу, издавна слыл вотчиной компрадоров. Главою купечества негласно был признан обладатель капитала в 200 миллионов долларов господин Чэнь Лянь-бо, или, как его называли в Гуанчжоу, Чэн Лим-пак. Чэнь Лянь-бо служил посредником в гуанчжоуском филиале Гонконг-Шанхайской корпорации. Последнее обстоятельство ценилось особенно высоко гонконгскими империалистами: его частые поездки по служебным делам в Гонконг отводили всякого рода подозрения. Эти поездки очень участились с того момента, когда небезызвестный китайский компрадор сэр Роберт Ходун (Хэ Дун) вдруг пригласил Чэня в самый дорогой гонконгский ресторан при отеле «Мандарин». В номере, отделанном дорогостоящими резными лаками, Роберт Ходун заявил ему без лишних слов:
— Если вам удастся выбить из Гуанчжоу красных дьяволов, то найдутся люди, которые помогут вам сформировать купеческое правительство. — Сэр Роберт подлил вина своему собеседнику и внимательно на него посмотрел. Чэнь колебался.
— Сделать это нетрудно. Вооружим как следует купеческую полицию — и суньятсеновцев как ветром сдует. В случае удачи, я полагаю, что в новом правительстве господину Чэню достанется не последнее место. Или вам не по плечу роль китайского Вашингтона?
Он улыбнулся в подстриженные седые усы, насмешливо щуря блестящие, нагловатые глаза: «Кто только не клевал на эту приманку?» Правая рука его с полированными желтоватыми ногтями тяжело легла на запястье Чэнь Лянь-бо.
— Жарко сегодня что-то, — равнодушно протянул Чэнь Лянь-бо, высвободил руку, взял с подноса салфетку, отжатую в кипятке, и принялся обтирать лицо. «Увиливает от ответа, жирная черепаха», — подумал сэр Роберт. Манера без обиняков менять тему разговора, если она нежелательна, была ему хорошо известна.
Тихо пощелкивали куайцзы, в низких граненых чашечках дымилось в меру подогретое вино. Чэнь Лянь-бо пил много, но ел из вежливости мало.
— Оружие у вас будет, хватит на целый полк, — продолжал Ходун, делая вид, что не расслышал последней реплики собеседника. — Вам остается всего лишь навербовать людей: мало ли разных бездельников околачивается в таком большом городе, как Гуанчжоу?
Чэнь Лянь-бо догадывался, под чьим флагом выступает его лощеный сотрапезник. Англичане. О, с ними можно иметь дело. И все же с ответом не спешил. Уткнувшись в серебряную тарелочку, он словно нехотя подбирал палочками розовые ломтики деликатесных грибов. Вид у него был довольно рассеянный: он старался не выдать бешеной работы мысли. Чтобы получить разрешение на ввоз оружия, англичанам придется раскошелиться. Чэнь перебирал в уме имена знакомых таможенников, особенно падких на золото. «Ну, как?» — нетерпеливо спрашивал глазами Ходун, но Чэнь Лянь-бо непроницаемо улыбался уголками тонкого, будто бритвой прорезанного рта. В самом конце ужина, когда оба с захмелевшим видом поднялись из-за стола, Чэнь Лянь-бо вдруг окрепшим голосом деловито осведомился:
— Когда можно рассчитывать на получение оружия?
Сэр Роберт вмиг протрезвел.
— Как только вернетесь в Гуанчжоу, тотчас же постарайтесь запастись лицензией. И дайте мне знать. Оружие доставит пароход «Хаф».
— Судно английское?
— Ну что вы! Разумеется, нет, Оно приписано к датскому королевскому флоту. Действуйте, новый Вашингтон!
Чэнь Лянь-бо церемонно поклонился. Последние слова Роберта Ходуна попали в точку — ничто не могло так подогреть его честолюбие, как обещание поставить у кормила власти.
Впервые за много дней Сунь Ят-сен вернулся домой засветло. Теперь они жили с Цин-лин в рабочем квартале, снимая квартиру в недорогом пансионате. Сунь попросил жену принять господина Чэнь Ю-жэня, который зайдет попозже, и направился в кабинет. Плотно прикрыл дверь, постоял, словно прислушиваясь к чему-то, заперся на ключ, снял полуфренч и аккуратно повесил на спинку стула. Затем боком лег на плетеный диванчик. Сильными, не утратившими гибкости пальцами хирурга принялся ощупывать правый бок. Он делал это осторожно, но с нарастающим усилием. Острая боль уходила под ребра, глубоко в живот. Чуткие пальцы распознали края увеличившейся печени, да и вся она была плотная, словно напрягшийся мускул. Сомнений быть не могло — это опухоль. А что, если cancer? Сколько можно прожить с полостной раковой опухолью? Месяц, два, полгода? Застегнув рубашку сухими горячими руками, он подошел к окну. Опустился на стул и стал смотреть на улицу. Стайка горластых мальчишек запускала в небо разноцветного змея. Издалека, оттуда, где кончалась ломаная линия домов, ползли белые мелкие облака. Сунь перевел взгляд с облаков вниз и вправо, на убогие лавчонки с покосившимися узкими навесами в зеленых подтеках и пятнах от частых ливней. Перед ближайшей лавкой стояла низенькая жаровня, на ней бурлил котелок. Продавец, вооружившись желтым фаянсовым черпаком с короткой ручкой, ловко накладывал из котелка рис в такие же желтые пиалы. Возле него толпились рабочие в синих куртках, разносчики воды и носильщики грузов с коромыслами на плечах; ели они, стараясь не уронить ни зернышка. Сунь облизал пересохшие губы, отвернулся. Его мутило. Преодолевая тошноту, грудью лег на крышку письменного стола, вслепую нащупал ключ. Торопясь опередить приступ, зажег спиртовку. Морфий принес облегчение.
— Цин-лин! — позвал он. — Где ты там? Чэнь Ю-жань уже приходил?
— Нет еще.
— Посиди со мной немного, я, видно, устал, хочу прилечь. Нет, не в спальне, а здесь, на диване.
— Тебе нездоровится? — с тревогой спросила она, вглядываясь в его осунувшееся лицо.
— С чего ты взяла?
— У тебя такой вид… — Цин-лин заволновалась, тонкий, едва заметный румянец окрасил ее щеки.
— Я чувствую себя превосходно, если не считать некоторой усталости, — твердо ответил он, глядя ей прямо в глаза. Неожиданно он предложил: — Хочешь я расскажу тебе о Лу Хао-дуне?
Цин-лин села рядом, старалась сосредоточиться, но не могла. Однако понемногу рассказ ее захватил. Поплыл перед глазами старый Гуанчжоу, вставали смутные образы людей, окружавших тогда Сунь Ят-сена: милые сердцу доктор Кэнтли и его жена, Чжэн Ши-лян, Тао Сань-го, Лу Хао-дун…