Через несколько часов купеческая полиция капитулировала. Город затих. «Надолго ли?..» — думал Сунь Ят-сен. И уже следующей ночью Сунь узнал, что в честь победы Чан Кай-ши дал пышный банкет, на который не были приглашены левые гоминьдановцы, В самом разгаре торжества Чан Кай-ши выступил с большой речью. Начал он с перечисления своих заслуг в подавлении купеческого мятежа, а кончил яростными нападками на Коммунистическую партию Китая и Бородина.
Глава третьяНАСТОЙКА ИЗ ПОРОШКА БЕЛОЙ ЯШМЫ
Когда необычные, новые идеи входят в сознание людей и становятся привычными, претворение их в жизнь не за горами.
Было раннее октябрьское утро, когда Сунь Ят-сена по прямому проводу вызвал Пекин.
— У аппарата генерал Фын Юй-сян, — раздалось в трубке.
— Генералиссимус Сунь Ят-сен слушает.
— Генерал Дуань Ци-жуй только что назначен Главным временным правителем Китая. Мы приглашаем вас, господин генералиссимус, приехать в Пекин для переговоров о мирном объединении страны.
Сунь помолчал.
— Нельзя ли уточнить, о чем идет речь? Генерал ответил с готовностью:
— Намечается созыв Национальной конференции из представителей всех демократических массовых организаций Китая. Мы возлагаем большие надежды на ваш приезд, господин генералиссимус.
— Одобряю созыв такой конференции, — с удовлетворением произнес Сунь и добавил: — Дату своего прибытия я сообщу позднее.
— Ждем вашего сообщения. Рады приветствовать вас в Пекине. Примите наши искренние пожелания здравствовать десять тысяч лет!
— Благодарю вас, до свидания!
Положив трубку на рычаг, Сунь недоуменно посмотрел на ворох бумажных лент, сползший с аппарата. Опять на Севере сменилась власть! Хотя новой ее не назовешь: генералы Дуань Ци-жуй, Фын Юй-сян и Чжан Цзо-яин, изгнавшие из северной столицы Цао Куня и У Пэй-фу, такие же милитаристы чистой воды, как и их предшественники, только из другой клики. Все они барсуки с одного холма. Правда, если быть справедливым, Фын Юй-сян, этот крестьянский генерал, как его называли, выгодно отличался от полчища северных милитаристов искренним патриотическим чувством. А вот остальные… Интересно, во что обошлось Дуаню президентское кресло? В прошлом, 1923 году во время выборов на этот пост Цао-куня члены парламента почти в открытую торговали своими голосами. Помнится, была даже определенная ставка: пять тысяч американских долларов за каждый голос. Настоящие свиньи, а не парламентарии! У Суня в среднем ящике письменного стола до сих пор валяется медная бляха с оттиском поросячьего рыла и иероглифа-фамилии одного из продажных членов парламента. В Гуанчжоу и Шанхае такие бляхи, выпущенные в насмешку над парламентом, пользовались большой популярностью. Продажность, взяточничество, коррупция… До каких пор? Может, Дуань Ци-жуй понял, что при таком парламенте у власти долго не продержишься? Национальная конференция должна сыграть положительную роль в создании настоящего, народного парламента. И он, Сунь Ят-сен, приложит для этого все усилия, он непременно поедет в Пекин!
После ночного дождя стояло мягкое, сияющее осеннее утро. Холодной водой Сунь разогнал остатки сна и вышел через черный ход на улицу. Он старался, чтобы охрана не заметила его ухода — хотелось побродить одному. Он отдавал себе отчет в том, что это, возможно, прощальная прогулка по Шанхаю.
Он направлялся в Тяньцзинь, где должен был пересесть в пекинский поезд, необычным путем: через Шанхай и Нагасаки — билетов на прямой рейс не было. Может, это и лучше, что так сложилось — в Шанхае он хотел кое-кого повидать, да и в Японии тоже.
Вчерашняя встреча и демонстрация несколько утомили его. Заснул он только под утро — мешала сильная боль в правом боку. Лекарство уже почти не помогало, хотя он увеличил дозу. Сунь горько усмехнулся, вспомнив совсем недавнее сообщение о внезапной смерти «мятежника Суня» в гонконгской газетенке. Представил себе, какой радостный вопль поднимется в империалистической прессе при известии о его настоящей кончине. Надо постараться не доставить им этого удовольствия раньше времени!
Громыхали ранние трамваи, с неожиданным проворством разворачивались неуклюжие, как бегемоты, троллейбусы. По вымощенным серым булыжником улицам уже двигался нескончаемый поток транспорта: расписанные золотом голубые и алые кареты, тяжелые арбы «да- чэ», легкие шанхайские двуколки, велосипеды и, конечно, автомобили: «бьюики», «стюарды», «форды» — все, что за последние два десятка лет выпускалось на автомобильных заводах мира. «Китайцам выбирать не приходится», — невесело подумал Сунь Ят-сен, провожая взглядом шестиколесное чудовище, собранное, как видно, из разных старых автомобильных частей. Да, Китай должен обзавестись собственным транспортом, построить свои автомобильные заводы, проложить хорошие дороги, шоссейные и железнодорожные. Густая сеть дорог принесет китайской экономике большие блага. Из глубин провинций в города будут бесперебойно поступать рис и зерно, овощи и фрукты, а город станет отправлять в деревню сельскохозяйственные орудия, химические удобрения, ткани, мыло и многое другое.
Захваченный своими мыслями, Сунь не заметил, как очутился на углу Шаньдун-роуд. Кажется, Где-то неподалеку живет Цюй Цю-бо, член ЦК КПК, кандидат в члены ЦИК Гоминьдана. Из Гуанчжоу Сунь внимательно следил за его деятельностью: Цюй Цю-бо проявлял незаурядное мужество и решительность в борьбе против контрреволюционно настроенных правых гоминьдановцев. Теперь Суню хотелось узнать от Цюй Цю-бо мнение коммунистов относительно своей поездки в Пекин. Сунь достал записную книжку и сверил адрес.
На его стук вышла молодая женщина в красном платье и туфлях на босу ногу, жена Цюй Цю-бо. Губы ее были плотно сжаты, а на его вопрос, дома ли господин Цюй, она молча распахнула дверь в комнаты.
На старой низенькой кровати, застланной свежей желтой циновкой, сидел Цюй Цю-бо. На его плечи была накинута куртка, из-под нее виднелась на перевязи его левая рука. Он напряженно щурился, пытаясь разглядеть гостя.
— Доброе утро, господин Цюй. Извините за столь раннее вторжение. Что это с вами? Откуда у вас на щеке этот шрам? И бинты?
Цюй Цю-бо усмехнулся и махнул здоровой рукой. Вместо него ответила жена: несколько дней назад ее мужа жестоко избила полиция, а другого товарища, их соседа, тоже коммуниста, полицейские зарубили насмерть. Женщина громко всхлипнула.
— Плачет, не переставая, — угрюмо сказал Цюй, покосившись на жену. — Лучше бы приготовила нам поесть. Извините, сяньшэн, что я не пришел вас встретить. Полицейские с благословения иностранных властей разогнали наш митинг на Симолу, в университете. — Он скрипнул зубами, пытаясь продеть раненую руку в рукав.
— Позвольте я помогу вам. Ничего, крепитесь, господин Цюй. Иностранцам уже недолго бесчинствовать на нашей земле, — глухо сказал Сунь, бережными движениями помогая Цюю надеть куртку. Возбуждение, которое он испытывал от утренней прогулки, уже спало. Он оглянулся по сторонам, ища стул. В глубине комнаты стояло единственное, очень старое кресло с потертой обивкой на сиденье, из которого, словно ребра, выпирали ржавые пружины.
— Нет, нет, сяньшэн, прошу вас пожаловать в другую комнату, там светлее и мебель получше. Завтрак уже готов, за едой и потолкуем. Я чертовски голоден, со вчерашнего утра не держал во рту ни крошки. Но сегодня у нас есть деньги, мне выдали гонорар за статью.
Завтрак был сервирован в соседней комнате, маленькой, тесной, загроможденной бесчисленными пачками газет и книг, но и впрямь более приветливой, чем полутемная спальня. Окном служила дверь, выходившая на узкий длинный балкон. Скромность обстановки подчеркивалась и некоторой заброшенностью: в комнате пахло пылью, засохшими цветами, которые забыли выбросить из вазочки; на полу в круглом стеклянном аквариуме плавала дохлая красная рыбка. В доме случилась беда, и хозяйке было не до уборки. Но завтрак был свеж и вкусен: поджаренный хлеб, чай, душистое масло. При виде еды Сунь вдруг вспомнил, что ведь и он ничего не ел со вчерашнего утра, и ощущение голода, которое он уже давно почти не испытывал, вдруг овладело им. Впервые за много дней Сунь ел с удовольствием, запивая румяные ломтики белого хлеба, щедро намазанные маслом и вареньем, терпким, ароматным чаем.
— Вы помните один наш старый разговор, господин Цюй, еще накануне первого съезда Гоминьдана? Вы тогда выразили сомнение, что Гоминьдан будет успешно сотрудничать с коммунистами.
— Не совсем точно, сяньшэн. Я утверждал, да и сейчас готов повторить, что такие гоминьдановцы, как Ху Хань-минь, его брат Ху И-шэн, затем эти прощелыги Ван Цзин-вэй и… — у него чуть не сорвалось «и ваш сын господин Сунь Фо», но он удержался, — с удовольствием свернули бы шею всем коммунистам Китая.
— К сожалению, вы правы, господин Цюй Цю-бо. Но ведь Гоминьдан состоит не только из людей, которых вы назвали. В нашей партии есть и другие, здоровые силы.
— Их мало, сяньшэн! — почти в отчаянии воскликнул Цюй. — Их так мало, что того и гляди правые с ними расправятся. Во многом от этого шага их удерживаете вы, и мы ждем от вас еще большей помощи. Наш Шанхайский комитет действия уже развернул работу против правых, за дальнейшее укрепление союза коммунистов с гоминьдановцами. Одобряете?
— Конечно. Вы можете на меня целиком положиться. Я делал все, чтобы первый съезд Гоминьдана принял курс на союз с Коммунистической партией Китая, и продолжаю бороться за проведение его в жизнь. Только это непросто…
— Знаю, сяньшэн, знаю. В Гоминьдане по-прежнему много таких, для которых коммунисты страшнее нечистой силы. Они готовы отдать Китай империалистам, только бы не сотрудничать с Советами. У нас, в Шанхае, правые натравливают на коммунистов полицию, провоцируют конфликты среди учащейся молодежи, фабрикуют фальшивки, инспирируют погромы. Они стремятся во что бы то ни стало добиться раскола в Гоминьдане, — тогда они смогут открыто расправиться с компартией.