— Это провал. Полный провал. Скорее предупредить товарищей! — Он схватил письма, чиркнул спичкой.
Скрипнули ворота. Лу увидел, как во двор входят люди. Маленькие, в темных мундирах, осторожно, бочком, точно крабы, направляются к дому.
Захлебнулся лаем хозяйский пес. Стукнул выстрел и лай оборвался. Лу Хао-дун бросился в соседнюю комнату. Мощным ударом высадил оконную раму, но она оказалась узка для его крупного тела.
Лу Хао-дун медленно приходил в себя от тяжелого удара в затылок. Проклятые собаки, били прикладом. Он увидел, что лежит на каменной плите, скользкой от крови. Ухо ловило обрывки разговоров — он был здесь не один.
— Погибли мы, — проговорил кто-то хриплым шепотом.
Другой голос ответил:
— Мы себя к этому готовили.
— Готовили… Помирать надо с толком.
— Толк будет, не сомневайся. Другие на наше место встанут. А помирать не бойся. Смерть, брат, но страшна, страшны пытки. Ну, тебя, может, не тронут, больно уж ты молод. Сколько тебе?
— Шестнадцатый.
— Неужто? Я думал меньше. Ладно, давай спать, силы еще пригодятся.
Лу Хао-дун узнал рассудительный голос старшего. Это был один из членов Союза, готовивший к восстанию гарнизон в Шаньтоу.
В камеру втолкнули еще нескольких. Голос тюремщика произнес:
— Сколько же их нагнали, сажать некуда. — Другой его успокоил: — Говорят, скоро всех переведут в плавучую тюрьму…
На другой день Лу повели на допрос. Следователь любезно предложил ему сесть напротив себя. Его мягкое, расплывчатое лицо улыбалось.
— Я пригласил вас, господин Лу, побеседовать. Надеюсь, у нас найдется тема для разговора, — вкрадчиво начал он, все еще улыбаясь. — Ваша профессия?
— Практикующий врач.
— В Гуанчжоу?
— Нет, в Шанхае.
— Что же привело вас в Гуанчжоу? Ах, вы приехали навестить родственников! А револьверы вы припасли для родственников? — голос следователя уже звучал зловеще. — Нет? Для кого же?
— Для вас, господин следователь, для вас и для таких же цинских прихвостней, как вы! — Лу почувствовал, как в нем закипает глухая ярость.
— Знаете ли вы, что вас ожидает?
— Догадываюсь.
— Увести арестованного!
Но это была лишь пристрелка. Вечером Лу вызвали снова. На этот раз его встретил маленький, тщедушный человечек, серый и скользкий, как мокрица. Будь у Лу Хао-дуна свободные руки, он мог бы одним щелчком сбить его с ног.
— Так вы не желаете отвечать на вопросы?! — Удар проволочным прутом по глазам.
— Сунь Ят-сен и Сунь Вэнь — одно и то же лицо? — И снова удар по глазам, острая боль хлынула к затылку.
— Кто возглавляет заговор? Сунь Ят-сен или Ян Цюй-юнь?
«Значит, Сунь на свободе! Слава богу! Ах, господин Ян, напрасно вы не послушались совета Суня переправлять револьверы отдельными мелкими партиями…» Кажется, следователь задал новый вопрос. Лу Хао-дун повернулся и чуть не вскрикнул от боли: в шею впились острые шипы колодки.
— Ну?! — в руках у следователя плясала длинная писчая кисть. — Осмелились на антиправительственный мятеж?! Забыли, что за это бывает?!
— Нет, не забыли! — неожиданно громко закричал Лу. — И если останемся живы, все повторим сначала, только уже более успешно!
Следователь хихикнул:
— Не останетесь, господин Лу, не останетесь. Вам непременно отрубят голову.
— Смерти я не боюсь. Но позвольте вас спросить, господин следователь, вы-то кто? Может быть, немец? Или англичанин? Или я не распознал в вас маньчжура? Вы же ханец[7] Как вы можете жить спокойно, когда нас унижают и грабят иностранцы, а наши правители-цины им потворствуют!
Видно, Лу попал в самую точку — глаза следователя побелели от ярости.
— Сейчас каждый из нас отвечает за себя!
— Ну, я-то отвечу — мне отрубят голову. А вы, господин следователь?
— Назовите сообщников, — прошипел следователь задыхаясь.
Лу Хао-дун рассмеялся:
— Вы и впрямь принимаете меня за дурака? Или за предателя?!
Следователь подошел к Лу Хао-дуну вплотную. На лбу у него Лу увидел крупные капли пота. Он замахнулся, но не ударил. А только покрутил кулаком перед залитым кровью лицом Лу Хао-дуна.
Старик хозяин, в доме которого укрылись друзья, отправился пораньше на рынок, чтобы сбыть утренний улов. Но не прошло и часа, как постояльцы увидели его снова. Поставив на пороге корзину с нераспроданным товаром, он направился прямо за ширму.
— На улицах вывешены объявления, — крикнул он и добавил гораздо тише: — Я неграмотный, но наш сосед умеет читать. — Руки у старика тряслись, — Там написано, что Сунь Ят-сен государственный преступник. Тому, кто его поймает или укажет, где он скрывается, обещана награда — десять тысяч лян серебра.
— Ну и что? — едва сдерживая волнение, спросил Чэнь Шао-бо. А Сунь заметил:
— Огромная сумма по нынешним временам…
— Как бы люди не соблазнились, — сказал старик. — Вчера возле нашего дома все околачивался какой-то человек. Я же слышал, что вы называете Сунем вон того, в серой рубахе, — обиженно пояснил он, указав пальцем на Сунь Ят-сена. — Я хотел предупредить.
— Мало ли на свете Суней, — стараясь говорить как можно безразличнее, ответил Чжэн Ши-лян, а Сунь подошел к старику и положил руку ему на плечо:
— Ты ошибся, отец, но за новость — спасибо. Старик вдруг сконфузился и, подхватив свою корзину, пробормотал, удаляясь:
— Рыба-то, должно быть, уже протухла… Друзья огорченно переглянулись. До этого дня они еще надеялись, что о Сунь Ят-сене полиции неизвестно. Теперь оставалось одно — попытаться выбраться из города, и поскорее.
— Ты, Шао-бо, и Ши-лян уйдете первыми, — заявил Сунь.
— Но охотятся за тобой, Вэнь.
— Хотите дождаться своей очереди? Еще успеете. В Гонконге у нас есть друзья, они помогут перебраться в Японию. Я останусь хлопотать о помиловании Лу Хао-дуна. — Сунь запустил руку в карман брюк и вытащил горсточку серебра. Разделил на три части. Свою разделил еще надвое и положил половину в котелок, в котором обычно хозяин кипятил воду…
Сонный Гуанчжоу еще кутался в утреннюю дымку, когда одинокий парусник, лавируя между сампанями, пробрался в Тигровые ворота, устье Жемчужной. Здесь Сунь Ят-сен почувствовал себя в безопасности: переодетого в крестьянское платье, его легко можно было принять за рыбака одной из окрестных деревушек, расположенных вдоль Жемчужной. Но тяжесть, лежавшая на душе, не проходила. Днем и ночью он думал об одном: то представлял себе истерзанного, замученного Лу Хао-дуна, то видел массовую экзекуцию над солдатами гарнизона, то мучительно доискивался причин поражения. Почему их постигла такая оглушительная неудача? Восстание подавлено без единого выстрела! Как оказались проваленными все явки? Почему задержали солдат гарнизона? Как докопались до оружия? Что это, предательство? Случайность? Но не слишком ли много роковых случайностей? Может быть, восстание было плохо организовано? Но ведь продумали все до мельчайших подробностей! Тогда почему другой отряд — из Гонконга — опоздал на два дня? Ян Цюй-юй не успел его подготовить. А может быть, задержал нарочно? Из-за конфликта в правлении Союза… Сорок боевых членов Союза оказались в руках полиции. Сорок из двухсот! Что теперь будет с Союзом? Сколько малодушных покинет его в трудный час? Крысы всегда бегут с тонущего корабля! Но наш корабль не потонет — мы начнем все сначала и будем начинать до тех пор, пока не победим… И все же, в чем главная причина провала? Без конца возвращался Сунь Ят-сен к этому вопросу.
Теперь он вспоминал историю французской революции, сопоставлял ее с движением тайпинов… У революционной партии должна быть программа, четкая, ясная программа борьбы и целей борьбы. И именно с этого следует начинать — к такому выводу он пришел. Ну, а теперь только бы успеть спасти Лу Хао-дуна и других. Сунь сильно надеялся на доктора Кэнтли и английскую миссию. Поэтому он так спешил в Гонконг. Туда же должны были пробраться поодиночке Ши-лян и Шао-бо.
— Вы уверены, дорогой Сунь, что за вами нет слежки?
Сунь словно очнулся. Он поднял голову и посмотрел на хозяина. Затем перевел взгляд на стол, сервированный к чаю. Мягкий свет керосиновой лампы, часы с римским циферблатом — другой, благополучный мир. Даже не верится, что совсем неподалеку отсюда, через небольшой пролив, — тюрьма, пытки. Там — Лу Хао-дун и другие, всего человек семьдесят.
— Сейчас главное добиться того, чтобы процесс над Лу затянулся, — произнес Сунь, не отвечая на вопрос доктора Кэнтли. — С исполнением приговора цины не медлят.
— Вы уже что-нибудь предприняли?
— Добился того, чтобы ваша миссия отправила письмо с ходатайством о помиловании.
— Я обещаю вам написать еще одно письмо вашим властям и собрать под ним подписи в колледже.
— Прошу вас, мистер Кэнтли, поторопитесь!
— Я сделаю это завтра же. А вас я свяжу со своим адвокатом.
В знак благодарности Сунь приложил руку к сердцу. Хотя, в сущности, адвокат ему ни к чему, — еще по дороге сюда Сунь узнал, что цины приговорили к смерти всех активных участников восстания, в том числе Сунь Ят-сена, Чжэн Ши-ляна и Чэнь Шао-бо. Шестнадцать деятелей Союза, приговоренные к смертной казни, лишались права появляться в Гонконге, «коронной колонии ее величества», а если они будут обнаружены за границей, их отправят в Китай для исполнения приговора. Теперь Суню оставалось одно — исчезнуть.
Глава четвертаяЗА ОКЕАН
— Доктор, вы опять на Гавайях? Если об этом пронюхают цины, вам несдобровать…
— Прошу вас, доктор, увольте меня от участия в ваших авантюрах, у меня в Китае старики родители…
— Нет, нет, доктор. Хватит, и так вылетели наши денежки в трубу…
Сунь укладывал вещи в бамбуковую корзину. Сначала бумаги, сверху — рубашки, синий вышитый пояс, подарок матери, туфли… Вещей было немного. Заглядевшись на широкий язычок пламени, который спокойно светил из-под матового абажура, он задумался. Времени прошло не так много, а сколько событий, сколько потерь, несбывшихся ожиданий… Трагически погиб адмирал Чэн — он получил шестьсот палочных ударов. В Шаньтоу четверо обезглавлены, а сколько расстреляно… Что-что, а убивать, придумывать изощренные пытки китайские правители научились! Нет больше Хао-дуна. Так и не удалось его вызволить — цины отрубили ему голову. Перед смертью Лу написал: «Сегодня нас постигла неудача… Но скоро нас будет так много, что перебить нас будет невозможно». Однако подняться вновь оказывается не так легк