Его слова отозвались во мне гулким эхом, будто кто-то закричал в холодной пещере.
Только Амелию. Только Амелию.
Только Амелию.
Меня охватило жгучее желание вернуться во тьму дымохода и остаться там навсегда.
– Да, – сказал Отец Водоль, обращаясь к толпе. Почти все эльфы увлечённо читали небылицы, которые он напечатал в «Снежной правде». – Полагаю, ты прав. Амелия – единственный чистокровный человек в Эльфхельме. И она хуже всех вас. Мы знаем, что впереди Рождество, но Амелии здесь не рады.
– Но где же ей быть, как не здесь?
У меня голова пошла кругом. Я смотрела на эльфов, а те глядели на меня. Одни улыбались вполне дружелюбно и даже с сочувствием, лица других выражали откровенную неприязнь, но сути это не меняло. Я не была одной из них. Не могла танцевать, паря над полом, складывать числа так, чтобы получался снег, шить по тысяче плюшевых мишек в час и управлять летающими санями. В конце концов они все от меня отвернутся. Даже Отец Рождество. Чем дольше я буду жить с ним и Мэри – Матушкой Рождество, – тем ядовитее будут становиться сплетни и громче шепотки. И однажды он прислушается к ним.
Я поняла, что мне придётся уйти. Не могу же я жить в печной трубе – а в Эльфхельме покоя мне не видать.
– Не о чем тут больше говорить, – сурово произнёс Отец Рождество. – И смотреть больше не на что. Рождество не за горами, вот о чём нам следует думать. Амелия – хорошая девочка. Я уверен в ней, как в самом себе. Если вы постараетесь увидеть в ком-нибудь добро, оно обязательно засияет в ответ. У нас с Амелией так и случилось.
Сказав это, Отец Рождество взял меня за руку, зашёл в дом номер 7 по Оленьей дороге и тихо закрыл за собой дверь.
Письмолов
В ту ночь, когда Отец Рождество с Мэри уснули, я натянула на себя столько одежды, сколько смогла, достала самые тёплые ботинки, что у меня были, и спустилась в гостиную за Капитаном Сажей. Кот лежал в своей корзинке под ёлкой и старательно вылизывал лапы. Я подхватила его на руки, набила полные карманы ягод и пряников и выскользнула из дома тихо как мышка.
На кухонном столе я оставила записку: «Я возвращаюсь в мир людей, где мне самое место. Пожалуйста, не ищите меня. Амелия».
В мерцающем свете звёзд я шагала по Оленьей дороге. На лугу возле озера темнели силуэты спящих оленей. Хотя мне было не по себе от окутавшей Эльфхельм тишины, я решила пройти задворками и свернула на Тихую улицу, а следом – на Очень тихую. Вскоре я миновала невероятно маленький дом с чёрной дверью и крохотным мутным оконцем, где жил теперь Отец Водоль, оставила позади Улицу семи извилин и направилась к Очень большой горе.
Капитан Сажа дрожал от холода. Я спрятала его под куртку и крепче прижала к себе. Карабкаться в гору было нелегко; с каждым шагом ноги всё глубже увязали в снегу.
– Всё в порядке, – снова и снова повторяла я, желая успокоить Капитана Сажу. А может, я убеждала в этом себя, хотя я-то точно знала, что всё совсем не в порядке.
Мой план был простым донельзя: идти на юг. Много лет назад, ещё до моего рождения, мальчик по имени Николас, позже ставший Отцом Рождество, проделал долгий путь от маленького финского города Кристиинанкаупунки до Очень большой горы, где едва не замёрз до смерти. Но я не собиралась уходить так далеко. Мне было достаточно дойти до ближайшей деревни или города по ту сторону горы. Хотелось верить, что там найдутся люди, которые не откажут в помощи ребёнку.
К тому же у меня был кот. А люди любят кошек.
Снег облепил мои ноги до коленей, и весили они теперь с сосновую колоду. Звёзды над головой мигали и расплывались, потому что глаза мне застилали слёзы. Наконец я добралась до вершины горы и посмотрела вниз. Там, на много миль окрест, раскинулся бескрайний тёмный лес.
– Погляди, – сказала я Капитану Саже, который высунул любопытный нос в прорезь между двумя пуговицами. – Это мир людей, где нам с тобой самое место.
Капитан Сажа озадаченно мяукнул.
– Да, я знаю, что ты не человек, – вздохнула я. – Но мир людей – это ещё и мир кошек. Люди и кошки принадлежат друг другу. Люди так уж точно принадлежат кошкам. Насчёт кошек я не уверена.
Капитан Сажа забился обратно под куртку.
А потом я вдруг услышала чей-то голос в морозной темноте. Я оглянулась. Голос доносился не сзади, а откуда-то сверху, с одного из острых горных пиков.
– Эй, ты! Ты что там делаешь?
Голос был высоким и тонким. «Эльф!» – испуганно подумала я, напряжённо вглядываясь в темноту. Кем бы ни был обладатель голоса, он стремительно приближался. И глубокий снег ничуть не мешал его коротким шустрым ножкам. Этот эльф был очень ловким, и будь в Эльфхельме свой цирк, его бы непременно взяли туда акробатом. Он не шагал по снегу, а двигался вперёд большими скачками. Наконец он сделал тройное сальто и приземлился на валун, который торчал из снега прямо передо мной.
На лице эльфа сияла широкая улыбка. На шляпе – я такой высокой ещё не видела – белела меховая опушка. Подобные шляпы называли снежными, их носили эльфы, которые по долгу службы много времени проводили на улице. Ещё я заметила у него на спине большой рюкзак.
– О, ты же человеческая девочка! – сказал он вместо приветствия.
«О-оу! – подумала я. – Начинается. Только ещё одного эльфа, которому запудрил мозги Отец Водоль, мне и не хватало».
– Просто оставь меня в покое, хорошо? – попросила я. – Вам, эльфам, больше не о чем тревожиться: я возвращаюсь к людям.
Эльф продолжал улыбаться, хотя глаза его чуть погрустнели.
– Ох, ну ладно, но я думал, что было бы здорово немного поболтать. Понимаешь, тут, на вершине Очень большой горы, одиноко… Сюда редко кто заходит. А мы, эльфы, существа общительные. Нам нравится разговаривать и собираться шумными компаниями. Но ты и сама, верно, уже заметила.
У меня перед глазами возникли эльфы, обступившие дом Отца Рождество.
– Да уж, заметила, – поёжилась я. – Но, если честно, прямо сейчас из меня вряд ли получится хороший собеседник.
Эльф задумчиво прижал палец к подбородку.
– А сейчас? Просто ты сказала «прямо сейчас», а «прямо сейчас» уже прошло. Понимаешь, с «сейчасами» такое дело, что они постоянно сменяют друг друга. Если подумать, тот «сейчас» миновал и наступил следующий. Этот «сейчас» уже не тот, прежний, да и он уже закончился. Штука в том, чтобы научиться их ловить.
Я совсем запуталась. Мы с этим эльфом только встретились, а он уже умудрился несколько раз сбить меня с толку. Но я подумала, что лучше быть сбитой с толку, чем УЖАСНО ГРУСТНОЙ (да, именно так, большими буквами).
– А знаешь, что поймать совсем легко? – спросил он вдруг.
– Что?
Эльф взмыл в воздух и, сделав ещё одно сальто, перелетел через мою голову. Затем он опустился на снег, но хотя на вершине горы его намело порядочно – я так и вовсе стояла по колено в сугробе, – эльф не провалился ни на дюйм. Очевидно, он в совершенстве освоил искусство мягкой посадки.
– Письма! – торжествующе объявил он и протянул мне конверт, ослепительно-белый в лунном свете. – Письма легко ловить. Во всяком случае, мне. Это моя работа.
– Ты письмолов?
– Так и есть! – гордо ответил эльф. – Письма, которые человеческие дети со всего света шлют Отцу Рождество, летят сюда. Подгоняемые ветром и силой желаний, которые в них заключены, они тысячами мчатся к Очень большой горе. И… – Он не успел договорить, потому что очередное письмо пронеслось у него перед лицом. Даже глазом не моргнув, эльф поймал его на лету и наконец вспомнил, что забыл представиться: – Меня зовут Пиппин. Для краткости Пип. Рад познакомиться.
– А я Амелия.
– Амелия. Амелия. А-МЕ-ЛИ-Я. Красиво звучит. Похоже на…
Капитан Сажа снова высунул голову из-под куртки.
Пиппин подпрыгнул от неожиданности.
– Аааа! У тебя две головы! Никто не говорил мне, что у человеческих детей две головы!
– Это кот, – сказала я.
– Что?
– Кот. Он тоже прибыл из мира людей. Как и я.
Пиппин убрал пойманные письма в рюкзак.
– Но как же Отец Рождество и Матушка Рождество? Ты же теперь с ними живёшь, разве нет?
Я присела на припорошённый снегом валун и печально кивнула.
– Жила. Но мне пришлось уйти.
– Почему? Отец Рождество на тебя рассердился?
– Нет. Хотя стоило бы.
– Почему?
Сидя на макушке Очень большой горы, где вся Финляндия раскинулась у наших ног, я рассказала Пиппину о том, что случилось. И о том, что хочу вернуться в мир людей.
– А ты была счастлива в мире людей? – участливо спросил он.
Я покачала головой.
– Не всегда. Даже не очень часто. Но там я хотя бы не чувствовала себя чужой. И не создавала проблем никому, кроме себя. Эльфы больше не хотят, чтобы я жила в Эльфхельме.
– Вот уж неправда, – возразил Пиппин. – Многие эльфы хотят, чтобы ты жила здесь. Я так радовался, когда узнал, что в Эльфхельме поселилась настоящая человеческая девочка!
Пиппин вдруг запрокинул голову и нахмурился.
– О, а вот это любопытно, – пробормотал он.
– Что такое?
– Посмотри вверх. На Северное сияние.
Я подняла глаза к небу, где колыхались, мерцая, изумрудные волны.
– Оно же горит каждую ночь? – спросила я.
– Да, но обычно Северное сияние гораздо ярче. Оно заполняет небо от края до края и освещает весь Эльфхельм. А сегодня оно почему-то потускнело. Того и гляди совсем погаснет! – взволнованно ответил Пиппин.
– И что это значит?
– Что в воздухе недостаточно волшебства. Вот почему сегодня до горы долетело меньше писем, чем обычно.
Я не сразу поняла, о чём он говорит. Бросив взгляд на заснеженный южный склон, я увидела на земле что-то белое. Ещё одно письмо. Пиппин тоже его заметил.
– А это ещё любопытственнее! – воскликнул он. – Знаю, такого слова нет, но если бы было, то именно так оно бы и звучало.
– В чём дело? – удивилась я. – Что в этом странного? Ты же сам сказал, что сюда всё время прилетают письма.