Асхат, поджарый мужчина сорока лет, с проседью и бледными морщинками на смуглом лице, работал прорабом на стройке, которую затеял отец Айнагуль. Привозные строители работали круглосуточно. Двухэтажный коттедж, единственный в поселке, возводился быстро. Пока отец был в разъездах, мать целыми днями возилась на кухне. За Айнагуль никто не присматривал, и потому она чувствовала себя особенно взрослой. По хозяйству в ее обязанности входило только расстилать корпе в летней кухне вокруг дастархана и разливать чай рабочим. Если матери не было рядом, бригада скалилась на молодую красавицу и на непонятном Айнагуль диалекте отпускала шутки в ее сторону. Только Асхат не щерился. Он грозно сводил брови и черными-пречерными глазами впивался в работягу так, что тот непременно замолкал. Айнагуль заметила, что в такие моменты он был похож на ее отца – такой же грозный вид. Разве что потом Асхат переводил взгляд на нее и жирный блеск его глаз не по-отцовски, слишком ласково застывал.
Ближе к концу стройки Асхат с Айнагуль стали близки настолько, что тот мог позволить себе валяться в тени, когда остальные вкалывали на солнцепеке. Когда это заметил отец, было уже поздно – Айнагуль забеременела.
Может, и хорошо, что так все вышло, зато у нее теперь есть сын, думала она про себя и гнала прочь мысли о неразделенной любви, чтобы молоко не пропало. Но чем больше она любовалась сыном, тем сильнее злилась на несостоявшегося жениха, который оказался женатым, и на родителей, что намекнули, как следует поступить с внебрачным ребенком. Одна только старая больная бабушка не стала отворачиваться от нее и приютила внучку с правнуком у себя в доме.
Сначала им было хорошо втроем. От внешнего мира их защищал высокий забор. Старушка присматривала за коляской, в которой под ее колыбельное нытье сопел малыш. Айнагуль занималась домашними делами да бегала в магазин или на почту за пенсией.
Потом бабушка слегла и угодила в больницу. Айнагуль не хотела показываться с малышом на людях и перестала ходить за покупками. Ей хватало припасов из погреба да молока соседской коровы. Вот и сейчас, когда сын наконец уснул, она переложила его в коляску и тихонько вышла из дома. На улице было свежо.
«Только бы не проснулся, пока я хожу!» – мысленно взмолилась Айнагуль.
Быстрым шагом до соседки идти было ровно шесть минут. Вдруг краем глаза она заметила, как незнакомая машина, стоящая поодаль, поехала с места. Услышала звук ползущих за ней по пятам колес, треск гравия под шинами, но не придала значения. До дома Сагнайки оставалось всего ничего, когда ей на голову накинули мешок и, скрутив запястья, больно стянули руки чем-то жестким.
Запахло перегаром и парами бензина.
– Что происходит? – закричала Айнагуль. – Отпустите меня.
– Не рыпайся, а то рот заткнем! – прошипел мужской голос.
– Тише-тише, я женюсь на тебе, – спокойно сказал другой голос, молодой и приятный.
– У меня ребенок есть! – крикнула Айнагуль и тут же добавила: – И муж!
– Ага, ты сейчас что угодно выдумаешь! – сказал приятный голос, надавил на затылок, заставив наклониться, и, толкнув в машину, уселся рядом. – Гони, гони!
Автомобиль набирал скорость. Айнагуль сжала длинный ключ от двери дома и со всей силы ударила похитителя, который сидел рядом. Парень по-девчачьи взвизгнул, выхватил ключ и врезал ей кулаком в бок. Айнагуль заскулила.
– У меня малыш дома один! Ему полгода даже нет. Я клянусь! Пожалуйста, отпустите меня, – умоляла Айнагуль и задыхалась от боли и вони старого мешка. – Я никому ничего не скажу. Только отпустите к сыну.
– Да не твой же ребенок, зачем обманывать? – спросил грубый голос со стороны водительского кресла.
– Мой! Клянусь!
– И про мужа тоже клянешься? – спросил голос рядом, который обещал жениться.
– Мужа нет, но ребенок правда мой. Он грудной один дома, пожалуйста, отпустите меня. Я бегала за молоком.
– Ну, ну! – Голос хихикнул. Мужчина рядом больно ущипнул за грудь.
– Может, она и тебе выделит молочка? – послышалось с водительского кресла.
Айнагуль сделала глубокий вдох и закричала изо всех сил. Ее тут же перебила музыка из динамиков. Она бессильно замолчала и скривила рот в плаче, но слез не было, будто они закончились бессонной ночью вместе с молоком. Вдруг ей в ухо, перебивая казахскую попсу из колонок, запел тоненький мальчишеский голос. От неожиданности Айнагуль дернулась и ударилась головой об стекло.
– У айналлаин Айнагуль дома спит сыно-о-ок! – Голос доносился не из колонок, а как будто отовсюду.
– Твою ж! Тулин, что за хрень? – спросил водитель и, выключив магнитолу, остановил машину.
– Тулин! Вы – Тулин? Пожалуйста! Отпустите меня. – Айнагуль вертела головой из стороны в сторону, не понимая, кто с ней говорит и кто поет.
– Ну, молодец! Еще мою фамилию давай скажи! – буркнул Тулин и, с шумом приоткрыв дверь, в которую врывалось мычание коров, смачно плюнул.
– А ты что хотел, до свадьбы не знакомиться?
– Да! – зло фыркнул Тулин и, еще раз сплюнув, хлопнул дверью. – На фига ты тормознул?
– А ты не слышал его?
– У айналлаин Айнагуль дома спит сыно-о-ок! – еще громче запел мальчишеский голосок.
– Да слышал, конечно, – как будто пристыженно ответил Тулин.
– И что делать? – не унимался водитель.
– Да уже почти приехали же. Мать спрошу.
– Пожалуйста, пожалуйста, – причитала Айнагуль. – Отпустите к сыну! Почему я? Я даже не девственница!
– Да мне плевать, целка ты или нет. В конце концов, не в каменном веке живем. А сын? Сегодня есть, завтра нет.
Айнагуль кинулась на Тулина в надежде вцепиться в него хотя бы зубами через вонючую мешковину.
– Давай так, сиди и не рыпайся, сейчас решим, что делать. О'кей? – спросил Тулин, по-хозяйски схватив ее за горло. – Если у тебя и правда есть сын, ничего с ним не случится за пару часов.
Айнагуль затошнило, как в тот день, когда отец за шкирку тащил ее делать аборт. Кивнула головой-мешком и стала молиться за сына.
Первое, что увидела Айнагуль, когда с головы сдернули ткань, – строгое смуглое лицо Аманбеке. В отвисших мочках отливали серебром крупные серьги-полумесяцы. Они касались засаленного воротника халата и звенели в такт ее скрипучему голосу.
– Ты что наделал? – спросила Аманбеке и провела указательным пальцем по своей блестящей от пота щеке, будто размазывая слезу.
– Мам, это Айнагуль. Моя невеста, – послышался из-за спины голос Тулина, который в присутствии матери стал более приятным.
– Отпустите меня, пожалуйста! – Айнагуль упала в ноги Аманбеке. – У меня дома грудной малыш, совсем один.
Аманбеке подняла взгляд на сына и раздула маленькие ноздри приплюснутого носа – так она обычно высказывала недовольство.
– Да не, мам, врет она. – Тулин сжал плечо Айнагуль. – Мое слово – закон. Ты должна слушаться.
Айнагуль дернулась от прикосновения и обернулась. Приятный молодой голос Тулина плохо вязался с этим крупным приземистым мужиком, похожим на небольшого медведя.
– Что, не ожидала? Ну так полюбуйся, какой я красавчик! – сказал Тулин и цыкнул слюной через щербинку.
– Так ты кого мне привез? Вертихвостку или лгунью? – Аманбеке, нахмурив брови, принялась рассматривать Айнагуль. – Ты внучка Балжанайки?
– Да.
Аманбеке видела сходство девчонки с бабкой, которая в молодости была очень красивой. Ровная белая кожа, тонкие черты лица, медового цвета глаза и густые прямые волосы. Такой снохой не стыдно и хвастать. Ей-то наверняка приданое собирали с самого рождения!
– У богатой Айнагуль дома спит сыно-о-ок, – зазвенело у всех в ушах.
– Маратик, – с досадой выдавила Аманбеке, и тут ей в рот залетела муха. Она чертыхалась и плевалась, пытаясь алюминиевой кружкой зачерпнуть воду из большой фляги. Тулин неловко похлопал ладонью по материнской спине.
Когда Аманбеке откашлялась, она прогнала сына и по-хозяйски задрала мятую футболку Айнагуль. Та сначала дернулась, но тут же замерла. Мутные глаза Аманбеке цвета кофейной жижи впились в бледные соски Айнагуль. Холодными руками в перстнях на каждом пальце она сжала правую грудь.
– У меня только в левой молоко осталось, – как будто извиняясь, пробормотала Айнагуль.
– Тсс, – по-змеиному прошипела Аманбеке и переключилась на левую.
С остервенением надавила на маленький бугорок. Бледно-желтое молозиво брызнуло на отросший ноготь. Нахмурив брови, она слизала капли с пальцев и смачно причмокнула.
– Тулин украл себе невесту, – настойчиво продолжал петь Маратик в ухо женщинам.
Айнагуль резко одернула футболку и сделала вдох, как будто собиралась сказать что-то важное, но Аманбеке ее опередила. Она шумно развернулась и прокричала сыну, что они прямо сейчас едут обратно за ребенком. Аманбеке направилась к машине, перед глазами у нее стояли сундуки с приданым и еле живая Балжанайка, в наследство от которой молодым достанется дом.
Парню, что был за рулем, она дала указание не спускать глаз с Айнагуль. Тот недоверчиво покосился на Тулина.
– Я лучше с вами поеду, ты же водишь как попало, – сказал он.
– Булат, кто за тебя коров забивает? – спросила Аманбеке нарочито громко.
– Ну, Тулин, – ответил Булат, уже понимая, что никуда не едет.
– Вот и не вякай, а лучше присмотри за девчонкой. Молоко у тебя на губах не обсохло еще ни со старшими спорить, ни коров забивать, – сказала Аманбеке и с важным видом уселась в кресло рядом с водителем.
Тулин завел «жигули» не сразу. Машина дернулась, заглохла, а потом как будто поддалась и нехотя все-таки поехала. Айнагуль бросилась за ними к воротам, но Булат перехватил ее за талию и оттолкнул в сторону. Она заметила кувалду у крыльца дома и бросилась к ней, но не смогла оторвать ее от земли.
– Ха, ты что, озверина нажралась. Это Тулина молот, – завистливо сказал Булат и покачал большой рыжей головой. – Сильный он, как бык.
Булат закрыл ворота и теперь ошивался рядом с кувалдой, словно примеряясь к ней. Хватался обеими руками, присаживался от натуги, дул щеки и еле отрывал от земли. Пока Булат пытался отволочь кувалду на место, Айнагуль рванула к воротам и как кошка кинулась на деревянные, выгоревшие под солнцем доски забора. Булат опять поймал ее за талию и потащил вниз. Она кричала и брыкалась, руками и ногами пытаясь врезать ему как можно больнее.