– Проща-а-ай, – пропел Маратик и исчез.
Если бы он был жив… Все могло сложиться иначе.
Катя шагнула к Айнагуль и взяла ребенка на руки. Ощутила сладкую тяжесть детского тельца. Нежный запах тоненьких волос. Поцеловала пушистую макушку. Стало вдруг спокойно.
Старый, дико грязный автобус с окошками без стекол приближался. Несуразностью своей он напоминал откормленный «запорожец»: толстое низкое брюхо, маленькие, рыжие от пыли колеса, подслеповатые фары. Автобус затормозил, обдав девушек механическим жаром. Гармошки дверей зашипели и открылись.
10
Тулин устало следил за котом. Тот вальяжно ходил по кухне, словно осматривал свои владения. Чесал спину о дверцу холодильника, пускал когти в ковер ручной работы, подаренный кем-то из гостей на свадьбу и разрезанный Аманбеке пополам. Вторую половину мать стелила в саду, когда сидела там с Асхатиком. Иногда Тулин сомневался, а будет ли мать любить своего родного внука? Ведь когда-нибудь жена должна понести и от него.
– Что, кошак, жрать хочешь? – Тулин залез в сшитую Аманбеке красную сумку и выудил оттуда завернутую в пленку говяжью мякоть.
Плюхнул прямо на стол небольшой кусок и резанул по волокнам, оставив на клеенке след от ножа. Кот боднул ногу Тулина и мяукнул.
– Держи! – Тулин бросил мясцо прямо в серо-коричневую морду.
Кот рыкнул как дикий зверь и с куском в пасти дернул из кухни.
– У-у-у, шайтан, чуть с ног не сбил, – проворчала Аманбеке, замерев на пороге. – А ты почему не на работе?
– Новенького оставил вместо себя, пусть тренируется телок мочить, – буркнул Тулин, вытирая кровавые руки о полотенце. – Мам, а где Айнагуль?
– Это я тебя спрашиваю, где мой внук? – Аманбеке посмотрела на настенные часы с мутным пластиковым циферблатом. – Эта пигалица, твоя жена, ускакала на рынок за детским питанием ни свет ни заря и давным-давно должна была вернуться! Ребенок голодный, в ее сиськах-то уже пусто. Хотя ты и без меня знаешь, слышала, как ночами присасываешься к вымени, как теленок…
Тулин нахмурился. Аманбеке схватила сумку, достала все мясо и стала быстро его разделывать большим ножом.
– Будешь и дальше таким теленочком, пришибут тебя, – Аманбеке сделала паузу, словно подбирала слова, чтобы сильнее задеть сына, – как на бойне мясокомбинатовской. Иди и верни мне внука.
Аманбеке указала ножом на дверь. Тулин замер, вытаращившись, и впервые в жизни замахнулся на мать, та вскинула брови и задребезжала проклятиями.
– Чтобы у тебя, дурака, рука отсохла, которую на мать поднял!
Тулин помотал головой и выбежал из дома. Попадись ему сейчас кто под горячую руку, свалил бы и забил до смерти. Он даже подумал, не вернуться ли на работу и не выплеснуть ли злобу на очередную Буренку. Представил широкий коровий лоб в мелких кудряшках, похожих на кипящее молоко, и чуть успокоился.
Детское питание можно было достать только у одной торговки. Тулин смачно плюнул и направился к аккуратному коттеджу Райхан. От остальных домов он отличался ровной кладкой новых кирпичей. На стройке у торговки работала специальная бригада, а не местные умельцы, как обычно в поселке. С завистью Тулин посмотрел на настоящие пластиковые окна, на фигурный козырек над крыльцом и заколотил кулачищами по железным воротам. Собака во дворе взбесилась, громко звякнула цепью и, захлебываясь лаем, встала на дыбы. Сквозь щель в заборе Тулин увидел Райхан. Она, не торопясь, выходила из деревянной сарайки, ведя в поводу верблюдиху Машу. Старая Маша прихрамывала. Прекрасные темные глаза ее гноились. С морды свисала свалявшаяся шерсть. И все же верблюдиха была главной достопримечательностью поселка.
Тулин не раз давал деньги Рстушке и Жаноке на билет в домашний зоопарк Райхан, хоть и считал, что торговка слишком дорого берет. Да и на что там смотреть!
Наконец Райхан доковыляла до ворот и отворила засов.
– Салам, Райхан! Ты жену мою не видела? – посмотрел строго густой чернотой. – Она за питанием должна была к тебе прийти сегодня.
– Айнагуль? Так не присла, – проговорила торговка наполовину беззубым ртом. – Но я ее видела, в марсрутку шадилашь.
– А куда она собиралась, не знаешь?
– Откуда ж? – Райхан засмеялась, брызнув слюной в Тулина. – Ой, прошти, шынок.
Тулин брезгливо поморщился и обтер щеку о плечо. Дать бы по лбу кувалдой этой старой верблюдихе! Обеим верблюдихам. Маша, глядя поверх головы Райхан, меланхолично варила в пасти белую слюну – тоже вот-вот плюнет. Тулин тряхнул тяжелой головой и собрался бежать дальше, но Райхан топталась, будто хотела еще что-то сказать. Тулин посмотрел вопросительно и зло.
Райхан заметила эту неприязнь и поджала губы. Рот будто зашит толстой коричневой ниткой.
– Кладбишше, – уже прикрыв отсутствие зубов рукой, сказала Райхан. – Думаю, что на кладбишше она поехала. Прибрасса, может, или еще што, она же у тебя хозяйштвенная.
– Хозяйственная, – повторил Тулин и развернулся в сторону дома, ругая себя, что сразу не поехал на машине.
– Эй, подосди! – крикнула Райхан в спину Тулину. – У меня ешть таблетки с кальсием для твоих девчонок, пришли их ко мне, я бешплатно дам. Будут пить, может, и жубы ровными штанут. Им же еще жамуж выходить! Надо ше было в тебя пойти, жубы как ваш жабор. Ашхатику-то повежло, видать, это он в мать…
Тулин уже не слушал.
Аманбеке сидела во дворе еще более хмурая, чем когда Тулин уходил. Увидев сына в воротах, она прижала к груди игрушки Асхатика, которые перебирала тут же, на ковре, и вскочила с места как молодая. В какой-то момент даже будто улыбнулась, высматривая за широкой спиной Тулина сноху с внуком. Тот вразвалку прошел к дому, подобрал кувалду, запихнул ее в багажник «жигулей» и сел за руль. Аманбеке старчески закряхтела и рухнула обратно на уже выгоревшую на солнце половину ковра, бухтя под нос оскорбления в адрес снохи. Тулин завел машину и ждал, что мать откроет ему ворота. Аманбеке не торопилась.
– Где мой внук? Где мой золотой? – нараспев, раздувая ноздри, запричитала она.
Тулин хотел заорать, что тот еще не родился, но слова как будто стали злыми и острыми и застряли в горле.
Мать медленно встала и по-утиному подошла к машине, наклонилась к окну. Она ждала ответа.
– Айнагуль поехала на кладбище, – спокойно сказал Тулин.
Аманбеке всплеснула руками.
– Она не знает про Катьку, – заверил Тулин, успокаивая мать. – Мне Райхан сказала, что видела, как Айнагуль садилась в маршрутку до кладбища.
– Айран вместо мозгов у этой Райхан! Зачем ей кладбище? Автобус кладбищенский на автовокзал идет. К папочке сбежала жена твоя. Ты руки зря распустил, я видела, как у нее в лице что-то поменялось вместе с фингалом.
Тулин крепко вцепился в руль. Кулаки его стали того же цвета, что и кожаная коричневая обивка.
– А может, и правда на кладбище она поехала, – словно сама себе сказала Аманбеке. – Подслушала наш разговор и освободила Катьку, сидят теперь обе и заявление на тебя пишут.
– А Катька-то здесь каким боком?
– А таким! Нашел кого в живых оставлять.
Сжала кулаки в перстнях, сплюнула на землю и пошла открывать ворота. В этот момент жилистая Аманбеке с верткой птичьей головой движениями и ухватками напоминала крепкого, быкообразного сына.
Тулин задергал рычаг коробки передач. «Жигули» сначала помолчали, словно не желая вмешиваться в ход событий, затем долго и гортанно прокашливались и наконец завелись.
Жара уже растаяла. Без солнечных лучей все в поселке снова становилось серым. Серая земля, серые машины, серые крыши домов, даже скудная бледно-зеленая трава из-за слоя пыли казалась пепельной. Тулин давил на газ что есть силы. Не пристегнутый, иногда подскакивал на ухабах и бился головой о потолок, словно специально. Если бы кто оказался с ним в одной машине, не узнал бы прежнего Тулина: в его глазках, в каждом его мелком нервном движении угадывался страх. Страх подхлестывал его и заставлял торопиться. Обычно мокрый, словно пропитанный жиром, рот покрылся белой сухой пленкой.
Тулина мучила жажда. Он порыскал по машине в поисках воды, но нашел только упаковку теплых жестяных банок с пивом. Открыл одну и с удовольствием выглотал омерзительный хмель. Громко отрыгнул и улыбнулся. Теперь дорога будет приятнее. Остальные банки он осушил так быстро, что опомнился, только когда дорогу ему перекрыли рыжие пятна – большие коровьи бока. Вспомнилась Буренка, ее худая туша с торчащими ребрами. Тулин вгляделся и вздрогнул. У каждой коровы из этого медленного стада был проломлен череп. У одних на лоскуте скальпа болтались рога, у других, будто страшные колокольцы, свисали беззубые челюсти.
Не может этого быть! Тулин хотел разогнаться и проскочить мираж, но испугался, что перед ним настоящее стадо, а не галлюцинация. Тогда он погиб бы, как отец, объезжавший коров и врезавшийся в столб. Прикрыл глаза, ожидая, когда стихнет мычание. Вдруг стало совсем беззвучно. Тулин тут же ударил по газам. Но «жигули» словно почувствовали его животный страх и забуксовали.
Машина застряла ровно на том же месте, где они с Катькой куковали в прошлый раз. Из-под задних колес торчали раздробленные сухие ветки, словно пальцы мертвецов. Тулин обошел несколько раз свою развалюху, потолкал безуспешно грязный задний бампер и, решив не тратить времени, схватил кувалду из багажника и зашагал в сторону кладбища.
Сейчас бы полежать на корпе, отдохнуть, пожрать!
По дороге он вывернул карманы в поисках ключа от склепа. Вспомнил, что оставил его во вчерашней одежде, чертыхнулся, а потом вслух похвалил себя за то, что взял с собой кувалду:
– Сначала снесу замок, а потом Катькину голову. И если эта сучка Айнагуль там, за волосы ее назад приволоку и на цепь посажу, как собаку.
Тулин свернул с разъезженного машинами солончака на серо-желтую тропу с редкими кустиками сорняков. До ржавого кладбищенского забора было рукой подать, но Тулин шел теперь нарочито медленно. Будто собирал темную энергию этого места кованой головкой кувалды, волочившейся по земле. Кувалда становилась все тяжелее, злость – все гуще. Солнце – кровавый бычий глаз – следило за ним из-за куполов с полумесяцами.