К чаю Елена Львовна переоделась, теперь на ней красовалась шелковая блуза цвета топленого молока и расклешенная юбка в тон. В ушах снова сверкали камни, на груди сияла брошь, а на руках позвякивали браслеты. Яна мысленно порадовалась, что надела свое самое нарядное платье – заявись она на чай в джинсах и футболке, Елена Львовна, чего доброго, вообще не стала бы с ней разговаривать, и никакие цветы не смогли бы смягчить ее сердце.
Пока хозяйка хлопотала, усаживая гостью поудобнее за крошечным столиком у окна, Яна с любопытством разглядывала комнату.
Елена Львовна занимала самую большую комнату в квартире, но света и простора здесь совершенно не ощущалось. Все помещение было заставлено громоздкой антикварной мебелью, которая раньше была расставлена по всей квартире, а теперь была втиснута в двадцать квадратных метров. Одну стену полностью занимали фотографии: со своего места Яна могла различить довольно старые семейные снимки, большие портреты молодой Елены Львовны в разных сценических образах, афиши ее выступлений, помещенные под стекло, чтобы защитить воспоминания от времени. Елена Львовна проследила за взглядом девушки и сказала:
– На этих снимках вся моя жизнь: мои родители, мои героини – все, что было значимого в моей жизни. Мне рукоплескали Париж и Вена, но, как видите, доживаю я свой век в одиночестве, окруженная людьми, которые думают, что Дон Паскуале – марка коньяка, а не опера Доницетти.
Елена Львовна горько усмехнулась, а Яна, пользуясь случаем, спросила:
– А кто привил вам любовь к музыке?
– Музыка в нашем доме звучала всегда, – начала Елена Львовна, разливая чай, – у нас был старинный граммофон, и по вечерам мама всегда ставила свои любимые пластинки: Чайковский, Шуберт, Моцарт, Бах, Стравинский. Музыка была ее страстью, поэтому неудивительно, что я с детства стала проявлять склонность к этому виду искусства. Родители часто выбирались в театр, и я, как завороженная наблюдала за тем, как мама тщательно укладывает волосы, наносит макияж, выбирает платье и украшения. А в самом конце она наносила на запястья по капельке духов, и после того, как обнимала меня перед уходом, запах ее парфюма оставался на моих волосах, и, засыпая, я представляла, что однажды они будут приходить на мои выступления, аплодировать мне из зала, а я буду блистать перед ними на сцене. В общем-то, моя мечта сбылась, только вот после пятьдесят третьего года, когда папа впал в немилость советской власти, украшения и меха пришлось продать, и походы в театр стали лишь приятным воспоминанием. К тому моменту, как я стала выходить на сцену, родители были настолько измучены жизнью, что искусство перестало трогать их сердца.
– Мне так жаль, – сказала Яна.
– Жизнь бывает очень несправедлива.
– Не могу не согласиться, – горько усмехнулась девушка.
– Вы еще молоды, и сейчас переживаете временные трудности, все наладится, даже не сомневайтесь. Главное – никогда не опускайте руки. У вас еще вся жизнь впереди, а мне только и остается, что репетировать, как бы поэффектнее умереть.
– Получается у вас превосходно.
Елена Львовна рассмеялась:
– Милая, в следующий раз не бродите по ночам по коридору, что бы вы ни услышали.
– Да, меня об этом уже предупреждали, теперь понимаю, почему ночью лучше сидеть в своей комнате.
Елена Львовна моментально стала серьезной:
– Яна, а вы там чувствуете себя в безопасности?
Девушка на мгновение опешила и не сразу нашлась что ответить. Бывшая Примадонна смотрела на нее, не отводя взгляда.
– Я… я очень плохо сплю. Мне постоянно снятся кошмары, просыпаюсь разбитая и совершенно не отдохнувшая. Может, никак не привыкну к новому месту?
– Возможно, – все так же серьезно произнесла Елена Львовна. – Но больше вас ничего не тревожит?
Яна не могла понять, какого ответа от нее ждут: сказать, что ее по ночам душит призрак? И как отреагирует пожилая женщина? Решит, что Яна сошла с ума или, наоборот, впадет в экзальтацию и предложит провести обряд экзорцизма? Ни один из этих вариантов девушку не устраивал, поэтому она предпочла со всей возможной уверенностью сказать:
– Нет, в остальном все в порядке.
Елена Львовна еще некоторое время сверлила ее взглядом, но потом кивнула каким-то своим мыслям и снова пустилась по волнам воспоминаний о тех счастливых временах, когда она была звездой.
Яна слушала вполуха, мысленно коря себя за то, что соврала. Может, нужно было в лоб спросить соседку о том, чей призрак поселился в Яниной комнате, она же наверняка знает, не просто так ведь расспрашивала, но момент был упущен. Она задумчиво обводила взглядом комнату, пытаясь придумать, как бы вернуть разговор в нужное русло, но на ум ничего не приходило, пока она не наткнулась на картину в тяжелой раме, висящую в темном углу.
– Какая интересная картина, – сказала Яна, подходя ближе к полотну, на котором была изображена девушка, прогуливающаяся по цветущему саду. – Напоминает ту, что висит в моей комнате.
Елена Львовна встала рядом с Яной:
– Это копии картин Борисова-Мусатова. В вашей комнате «Призраки», а в моей – «Весна». Симона подарила мне ее перед тем, как…
Елена Львовна замолчала, и Яна вопросительно повернулась к ней:
– Симона – это дочь врача, который жил в моей комнате? – догадалась Яна.
– Да, я уже говорила, она была несколько старше меня. Чудесная девушка с очень трагической судьбой.
– Что с ней случилось?
Елена Львовна отвернулась от картины и подошла к окну. Глядя на залитую солнцем улицу, она буднично произнесла:
– Она умерла. От несчастной любви.
– Что? Там? В моей комнате?
– Яна, я не хочу вас пугать. Это было очень давно, но до сих пор воспоминания причиняют мне нестерпимую боль. Симона была моим другом, я любила ее как сестру. И всю свою жизнь я задаюсь вопросом: могла бы я предотвратить произошедшую трагедию?
В голосе женщины послышались слезы, Яна подошла и положила руку ей на плечо:
– Простите, не хотела вас расстроить.
Елена Львовна молча кивнула и промокнула глаза кружевным платком, который изящным движением извлекла из рукава блузки.
– Яна, вам важно знать одно: Симона была прекрасным человеком и никогда никому не причинила бы зла. Верите мне?
Яна кивнула, хотя сильно сомневалась в словах женщины. Синяки на ее шее красноречиво свидетельствовали об обратном.
Больше ничего разузнать о Симоне не удалось. Елена Львовна снова пустилась в рассказы о своих многочисленных гастролях, феерических выступлениях и толпах поклонников. Яна делала вид, что слушает с интересом, но мысли ее были где-то далеко.
Вернувшись к себе, она заперлась на все замки и прислонилась спиной к двери. Обводя взглядом свое жилище, Яна размышляла, где именно могла свести счеты с жизнью бедная Симона. В том, что она покончила с собой, Яна не сомневалась: молодая девушка и несчастная любовь – довольно распространенный сюжет. Но вот разбираться с этим совершенно не хотелось, а хотелось быстро собрать свои вещи и бежать, не оглядываясь, но, к сожалению, осуществить это было невозможно по одной простой причине: бежать ей некуда. Денег на карте оставалось катастрофически мало, а возвращаться к матери не было ни малейшего желания – здесь призрак ее преследовал исключительно по ночам, а от собутыльников матери покоя не будет круглые сутки. Придется все же остаться и разобраться, чего от нее хочет беспокойная душа.
Информации было катастрофически мало: на данный момент Яна знала лишь то, что Симона умерла и теперь просит ее освободить. Но как это сделать? Не было ни малейшей зацепки.
Яна просидела за компьютером до глубокой ночи, пока глаза не стали слипаться. Только тогда она заставила себя лечь в кровать, но свет выключать не стала.
Сон наступил неожиданно и так же неожиданно прервался. Яна открыла глаза, в комнате было темно. Она потянулась к выключателю, но ничего не произошло, наверное, свет отключили во всем доме. Из темноты доносились всхлипы, словно кто-то пытался сдержать рыдания, но они все равно рвались наружу. Яна нащупала под подушкой телефон, включила фонарик и чуть не закричала от ужаса – скорчившись в неудобной позе и прислонившись головой к изножью кровати, сидела девушка. Заметив направленный на нее луч света, она подняла на Яну заплаканное лицо и одними губами прошептала: «Помоги мне».
Оцепенение спало мгновенно. Яна выпрыгнула из постели и опрометью бросилась прочь из квартиры. В спешке открывая замки, она боялась, что вот-вот ее коснется призрачная рука, ледяные пальцы сомкнутся вокруг шеи, и она останется здесь навсегда вместе с этой трагически погибшей девушкой, будет так же бродить по коридорам в поисках чего-то утраченного. Яна выскочила в подъезд и бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, но, уже открывая дверь подъезда, вдруг осознала, что выбежала из квартиры босиком и в одной пижаме. Ни ключей, ни телефона у нее не было, поэтому если она сейчас выйдет на улицу, то обратно попасть не получится до самого утра, пока кто-нибудь из жильцов не откроет дверь. Яна сделала шаг назад и прислушалась. В подъезде стояла тишина, ее никто не преследовал. Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, Яна начала подниматься обратно. Дверь в квартиру была приоткрыта, никаких звуков изнутри не доносилось. Девушка протянула руку, чтобы открыть дверь пошире, но та с шумом захлопнулась, едва она успела ее коснуться. А следом раздался стук. Он был оглушительным, гораздо громче, чем в тот первый раз, когда она думала, что это шумят соседи. От каждого удара дом сотрясался, с потолка начала сыпаться штукатурка, по стене расползалась трещина, с каждым новым ударом становясь все шире и шире. Яна начала отступать, под ногами позвякивали плитки пола, раскалываясь на мелкие кусочки. Острые осколки впивались в босые ноги, но Яна продолжала пятиться все дальше и дальше, пока внезапно горло не сдавило стальным обручем и стало трудно дышать. Яна отчаянно пыталась сделать хоть один вдох, по щекам текли слезы. Она с ужасом осознала, что это конец. Ей не сбежать и не спастись. Легкие