— Льва Толстого едва ли можно назвать малоизвестным. Он считается одним из лучших писателей всех времен, — сообщила я ей.
Она закатила глаза.
— В этой книге полторы тысячи страниц.
Я подняла бровь.
— И?
— И этой книгой можно потопить маленькую лодчонку или использовать как оружие, чтобы сбить с ног даже самого твердолобого нападавшего, — сказала мама с полной серьезностью.
Я поборола улыбку.
— Я использую ее по прямому назначению.
Она не осталась в долгу с ответом.
— Сомневаюсь, что ее прямое назначение — лежать на коленях у девочки-подростка, пока мальчик-подросток пускает ей дым в лицо.
Мой восторг от отвлекающих маневров быстро рассеялся, но, к счастью, меня спас голос, позвавший маму из-за капота машины.
Мама указала на меня пальцем.
— Мы еще не закончили, — предупредила она.
Как только она ушла, я откинулась на сиденье.
Не понятно, что именно я так отчаянно пыталась утаить от мамы. Мне было почти стыдно за то, что я так упорно это делала. Мама не была из тех, от кого мне приходилось что-то скрывать. Но это принадлежало мне. Чтобы лелеять и беречь это маленькое чувство. В любом случае, я сомневалась, что дело пойдет дальше; мальчики, вроде Киллиана, не интересовались такими девочками, как я. Поэтому я решила просто оставить это при себе.
Пару минут я просидела в машине без дела, раздраженная поднятым капотом, мешавшим мне наблюдать за происходящим. Ладно, лишавшим меня возможности глазеть на Киллиана.
Бездумно сунув книгу в сумку, — обычно я относилась к своим книгам с тем почтением, которого они заслуживали, — я выбралась из машины, чтобы еще раз погрузиться в опьяняющее присутствие Киллиана.
Обогнув машину, я столкнулась не только с опьяняющим присутствием Киллиана. Трое других мужчин в кожаных жилетах стояли полукругом возле мамы. Один очень горячий лысый парень болтал с ней и улыбался. Я сосредоточилась не на нем, и даже не на Киллиане, чьи глаза остановились на мне, когда я появилась в пределах видимости. Я пристально смотрела на самого крупного мужчину среди всей компании. Того, кто хмуро глядел на мою маму.
На Зейна.
Мы познакомились с ним пару дней назад, когда он помог нам поменять колесо. Он жил с нами по соседству. Судя по всему, говорил он мало и пугал большинство людей. Его массивная фигура, многочисленные татуировки, грозные серые глаза и окутывающая его аура кричали об опасности. Почти уверена, что к этой цели он и стремился, поскольку за тот небольшой промежуток времени, что я провела в его присутствии, ни разу не видела, чтобы он улыбался. Но он нуждался в улыбке. Некая часть меня инстинктивно понимала это и чувствовала себя с ним комфортно. Он заслуживал улыбку. Поэтому я широко ухмыльнулась ему.
— Зейн, — поприветствовала я его звонким голосом.
От нервозности спина покрылась мурашками не только из-за его пристального взгляда, обращенного на меня, но и из-за всех мужчин, уделявших внимание маме. Я сглотнула. Мне не нужно было выглядеть неуклюжей идиоткой перед Киллианом, к тому же я очень обрадовалась, увидев Зейна. Я знала, что в нем скрывалось нечто большее, чем он показывал.
— Так и думала, что вы можете быть здесь. Это ведь ваш клуб, верно? — спросила я, оглядывая гараж и большое здание сбоку, заметив развевающийся над ним флаг. — Я сказала маме, что мы должны зайти и поздороваться. — Я посмотрела на нее. — Но она не хотела вас беспокоить. Полный отстой с машиной, но, по крайней мере, вы здесь, и мы можем еще раз поблагодарить вас за помощь.
Этот жест нашел отклик где-то глубоко внутри. Это заставило меня осознать, что мой отец сделал бы то же самое, если бы был рядом. По крайней мере, тот отец, которого я себе представляла. Может, именно поэтому Зейн мне сразу понравился, несмотря на грозную внешность. Он был хорошим парнем. Я чувствовала это, а также то, что ему нужен тот, кто поможет, точно так же, как нам время от времени может понадобиться чья-то помощь. Не спрашивайте меня, откуда взялась эта идея; я понятия не имела. Просто знала, что так и есть.
Над моей головой вспыхнула лампочка.
— Вы должны пойти с нами в кино, мы приглашаем вас в качестве благодарности. Не волнуйтесь, мы не смотрим девчачьих фильмов. Мы любим боевики — чем больше невероятных, нереальных взрывов и автомобильных погонь, тем лучше, — быстро добавила я, желая дать ему и, возможно, другим мужчинам, особенно Киллиану, понять, что мы с мамой не похожи на других. Я не понимала, зачем мне нужно, чтобы они это знали. Я никогда не старалась изменить мнение людей о себе. До настоящего времени. Какая-то странная, инстинктивная часть меня чувствовала, что это поворотный момент для нас с мамой.
Зейн посмотрел на меня, хотя и не улыбнулся, но моя улыбка не дрогнула. Я понимала, что ему, вероятно, нужно сохранять свой уличный авторитет или как там это называется. У меня же таких проблем не было.
— Кино — не моя тема, Лекс, — ответил он.
Моя улыбка слегка дрогнула. Видимо, это была рискованная ставка.
Взгляд лысого мужчины с татуировками на шее заметался между мной и мамой.
— Мама? — повторил он недоверчиво. — Ни хрена подобного. Это твоя дочь?
Я проглотила смешок, услышав его откровенные ругательства. Мама никогда при мне не ругалась. Это было действительно смешно. Каждый ребенок в школе сквернословил, как и каждый персонаж большинства фильмов, которые мы смотрели, но она этого не делала. Поэтому я следовала ее примеру: инстинктивно подражала некоторым маминым убеждениям и привычкам. Я тоже не особенно любила ругаться. Возможно, этому способствовали мои любимые книги. Где это видано, чтобы Джейн Эйр ругалась так, как это делали мои ровесницы в наши дни.
— Так мне сказали в больнице, — сухо ответила мама, и я заметила, что ей пришлось оторвать взгляд от Зейна, чтобы обратиться к спросившему ее мужчине.
От этого взгляда у меня что-то сжалось в животе.
— Да ты прикалываешься! Не может быть, что тебе столько лет, чтобы иметь такую взрослую дочь, — возразил он.
Ничего необычного, люди часто удивлялись, узнавая, что мама приходится мне мамой, а не старшей сестрой. Она родила меня молодой, очень молодой, и едва выглядела достаточно взрослой, чтобы иметь ребенка, не говоря уже о шестнадцатилетнем подростке, как я. По сути, мы очень походили друг на друга. У обеих вьющиеся светлые волосы, хотя я носила свои длиннее и не так сильно их укрощала, как мама. Обе светлокожие и миниатюрные, но мой нос украшала россыпь веснушек, чего у мамы не было.
Веснушки.
От этой мысли мой желудок перевернулся, и мой взгляд остановился на Киллиане. Он пристально смотрел на меня, будто делал так все время.
— Скажи это врачам, которые вырезали ее из меня шестнадцать лет назад. Хотелось бы думать, что я не зря перенесла серьезную операцию, — ответила мама в своей — и моей — фирменной саркастической манере.
Я удивилась раздавшемуся смеху пугающих байкеров над мамиными словами. Не то чтобы мама не была смешной, напротив, но эти мужчины выглядели серьезными — горячими, но серьезными. Приятно видеть, что они не лишены чувства юмора; это делало их менее пугающими.
— Представлю вас официально. Это плод чрева моего, иначе известная как Лекси. — Мама указала на меня, будто вручала призового быка.
Я тепло улыбнулась всем и слегка помахала рукой.
— Привет, — поздоровалась я, по какой-то неизвестной причине чувствуя себя с ними комфортно. Я была дружелюбной, но не всегда сходилась с людьми сразу. Все эти мужчины, хотите верьте, хотите нет, вызывали во мне непринужденность.
Ну, почти все. Я чувствовала на себе взгляд Киллиана. С ним мне определенно было не по себе.
— Я — Кейд, — ответил высокий брюнет, слегка угрожающего вида, переводя внимание то на маму, то на меня. Его взгляд казался одновременно суровым и нежным. Телосложение у него было не таким массивным, как у Зейна, но все же крупным. И, как и у всех остальных, за исключением Киллиана, его тело покрывали разнообразные татуировки.
Блондин, немного худее, но тоже крупный, и с потрясающим мужским пучком на голове, тепло ухмыльнулся.
— А я — Брок, рад познакомиться с вами обеими. — Он направил свою ухмылку на Зейна, но это выглядело скорее поддразниванием. — С Зейном вы, видимо, уже знакомы.
Он подчеркнул имя Зейна. Я предположила, что причина этого заключается в том, что он впервые представился как «Булл», когда менял нам колесо. Я отказалась верить, что это его настоящее имя, и он отрывисто объяснил, что это его «дорожное имя». Зейн — его настоящее. Мне оно понравилось гораздо больше, и подходило ему как нельзя лучше.
— Да, Зейн на днях спас наши шкуры, когда у нас спустило шину, — объяснила я, поскольку мама в присутствии Зейна, казалось, проглотила язык. — Мама не умеет менять колеса, — добавила я, немного подзадоривая ее.
Мое заявление попало в цель, и ее взгляд остановился на мне.
— Я могу поменять колесо, — почти прошипела она в мой адрес.
Я ухмыльнулась ей.
— Нет, мама, отсюда и твое предложение позвонить в «помощь на дороге», — поддразнила я.
Она прищурилась на меня.
— В то утро я еще не выпила ни капли кофеина, куколка, — выдавила она с натянутой улыбкой. — Я едва контролировала мелкую моторику, что уж говорить о смене колеса. Несомненно, если бы представился еще один подобный случай, и я была бы должным образом накачана кофеином, то без проблем сменила бы колесо, — заявила она не только мне, но и мужчинам.
— Несомненно.
Мой тон, возможно, был дразнящим, но эта мысль меня немного огорчила. Я поняла, что не хочу, чтобы маме приходилось одной справляться с подобными вещами. Она заслуживала партнера, который помогал бы ей не только в замене колес. Больше всего на свете я желала маме счастья, тем более что через два года меня ждало поступление в колледж. Я не хотела оставлять ее одну.
— Фото с маллет, — предупреждающе прошипела она уголком губ.
Это был ее способ отговорить меня от чего угодно: угроза выложить в Интернет на всеобщее обозрение мою детскую фотографию с прической маллет. Ужасное фото.