Я подпрыгнула достаточно высоко, удивленная, что не ударилась о потолок. Потертая и потрепанная книга вылетела у меня из рук.
— Боже, мама. Ты пытаешься довести меня до инфаркта? — обвинила я.
Она со смешком обогнула диван.
— Если тебе грозит инфаркт в шестнадцать, нам лучше узнать, что не так с твоим сердцем, — сказала она, садясь на диван рядом со мной.
Я пристально посмотрела на нее, подняв свою книгу, чтобы убедиться, что та не пострадала. Обрадовавшись, что книга выдержит еще хотя бы несколько перечитываний, я перевела взгляд на маму.
— Почему ты дома так рано?
Мама была очень занята в гостинице. «Она постоянно находила себе дело», — подумала я. Теперь, когда Килл забирал меня и отвозил в школу, к моменту как я, спотыкаясь, вставала с кровати, она, вероятнее всего, уже собиралась уходить. Времени хватало лишь на быстрый поцелуй в мою голову. Домой она возвращалась позже обычного, ужинала, смотрела фильм со мной и Килом, если мы были дома, и время от времени приходила на концерты. По выходным мы по-прежнему тусовались вместе, но она поставила перед собой задачу всегда быть при деле. Я знала, почему. Причина была в Зейне. Мама не хотела останавливаться, потому что тогда ей пришлось бы признать его отсутствие, заметить, что ее сердце разбито. Мне было больно видеть ее такой.
С ее лица исчезла притворная улыбка, и она стала серьезной.
— Мне нужно кое-что тебе сказать. На самом деле, пару вещей.
У меня защемило сердце. Когда я вчера вечером вернулась домой, мама уже спала. Она давно перестала дожидаться меня, чтобы убедиться, что Килл соблюдает комендантский час; она доверяла ему. С того ужасного происшествия в клубе она во многом ему доверяла. Мне хотелось разбудить ее и спросить, как прошло свидание, но в то же время я не хотела об этом знать. Боялась услышать, что все прошло хорошо. Я бы не стала мешать ее счастью, никогда. Но мама принадлежала Зейну.
— Хорошо, — осторожно сказала я, собираясь с духом.
Мама сжала мои руки, в ее глазах стояли слезы.
— Сегодня я разговаривала с адвокатом. Адвокатом Стива и Авы.
Это прозвучало настолько неожиданно, что я вздрогнула от острой боли, пронзившей меня при упоминании их имен. Я никогда их не забывала. Ни дня, ни часа не проходило, чтобы я не думала о них. Не скучала по ним. Не испытывала невыносимой агонии из-за того, что никогда больше их не увижу, никогда не смогу позвонить и спросить совета у Авы. Но она начала исчезать. Боль. Лишь время от времени я ощущала ее в полную силу, когда ни с того ни с сего на меня обрушивались воспоминания, и я осознавала реальность значения смерти.
Заметив мою физическую реакцию, мама сжала мою руку. Боль окрасила ее лицо.
— Да, детка, я тоже меньше всего этого ожидала, — пробормотала она. Затем выдержала продолжительную паузу. — Они оставили нам всё.
Я растерянно нахмурилась.
— Что — всё?
— Всё, чем владели. Гостиницы, дом. Деньги, — перечислила она ровным тоном. — У тебя тоже есть свои деньги, которые ты получишь по достижении двадцати одного года. Достаточно для поступления в любой университет на твой выбор. Черт побери, если бы ты захотела, то могла бы поступить хоть в университет на Луне, — попыталась пошутить она.
Я ничего не сказала. Просто застыла. У Стива и Авы были деньги; я всегда это знала. Они постоянно дарили мне шикарные подарки на дни рождения и Рождество и приглашали нас на изысканные ужины. Им принадлежало несколько гостиниц. Очень хороший дом в Вашингтоне, и еще один в Малибу. Я знала об этом, но никогда не придавала особого значения. Мама ни разу не позволила им дать нам ни цента, хотя я знала, что они предлагали. Стив, заговорщически подмигивая, всегда совал мне деньги в карман во время прощания. Им не нравилось, что мама боролась с трудностями, но они, как настоящие родители, гордились ее твердой решимостью справляться со всем самой. И она это делала. Но, похоже, они посмеялись последними. Предоставили маме финансовую поддержку, о которой всегда мечтали, тогда, как она ей была не нужна.
— Куколка? — тихо позвала мама с взволнованным выражением. — Тебе в жизни не придется беспокоиться о деньгах. Никогда не придется чувствовать себя беспомощной или потерянной. Стив и Ава позаботились об этом.
От ее слов внутри меня что-то надорвалось, и я резко встала.
— Думаешь, деньги защитят меня от чувства беспомощности и потерянности? — огрызнулась я. — Меня не волнуют деньги, вещи. Мне они не нужны. Отдай их все, сожги. Мне плевать. Я не хочу их, — прорыдала я, по моему лицу текли слезы. — Я только хочу, чтобы Стив и Ава вернулись.
Мама встала, в ее глазах блестели слезы. Она открыла мне свои объятия, и я устремилась в них.
Она поцеловала меня в голову.
— Я знаю, куколка. И тоже этого хочу, — прошептала она.
Мы стояли достаточно долго, чтобы мои слезы высохли, и я нашла в себе силы отстраниться от маминых объятий.
— Что там еще? — спросила я, вытирая глаза.
Мама моргнула.
— Что еще? — повторила она.
— Да, ты сказала, что тебе нужно поговорить о паре вещей. О чем еще?
Лицо мамы изменилось. Грусть еще не исчезла, но появилось что-то еще. Возможно, надежда. А еще отчаяние. Странное сочетание.
Она глубоко вздохнула.
— Сядь, куколка.
Я насторожилась, но подчинилась, готовясь к чему-то ужасному. Вот что я делала все эти дни. Каждый раз, когда звонил телефон, меня охватывал страх, полнейший ужас от того, что услышанная новость может разрушить мою жизнь. Раз это случилось однажды, я не сомневалась, что это повторится. Вопрос был не в том, если, а в том, когда.
— Сегодня я разговаривала не только с адвокатом, — начала она странным голосом. — Я… — Она сделала паузу. — Зейн дома.
При этом заявлении я села немного прямее, почувствовав слабый огонек надежды. Из-за тона, которым она это сказала.
— Зейн дома. И вы с ним разговаривали, — уточнила я.
Она кивнула.
— И я узнала кое-что. И это помогло мне многое понять. Заставило осознать, что мне нужно.
Я боролась с улыбкой.
— Зейн. Тебе нужен Зейн, — закончила я за нее.
Мама легко улыбнулась. Настоящей улыбкой. Не притворной.
Я подпрыгнула на месте.
— Значит, вы снова вместе?
Мама еще раз кивнула.
Я тихо визгнула, не обращая внимания на то, что это выглядит по-детски и нелепо. Я быстро обняла маму, прежде чем отпустить ее.
— Это круто. Невероятно. Я знала, знала, что он не уйдет навсегда. Не отпустит тебя, не отпустит нас. — Я огляделась. — Где он?
Мне нужно было увидеть его своими глазами.
Мамина улыбка сникла, в ее глазах мелькнуло что-то, из-за чего я тоже перестала улыбаться.
— Он в клубе, рассказывает мужчинам кое о чем, чтобы разобраться в суперсекретных байкерских делах, — объяснила мама, закатывая глаза.
Я ничего не сказала, ожидая, пока она поделиться со мной причиной печали, омрачившей счастье в ее глазах.
— То, что я узнала сегодня, куколка, думаю, тебе тоже нужно это знать, — тихо начала она. — Тебе нужно понять, почему Зейн такой.
— Его демоны, — пробормотала я почти про себя.
Мама слегка отстранилась, удивившись моему наблюдению.
— Да, детка, его демоны, — согласилась она, придя в себя, и вздохнула. — Хотелось бы мне, чтобы взросление не сопровождалось необходимостью понимать, что какой бы прекрасной ни была жизнь, уродство существует для того, чтобы сделать ее прекрасной.
Наши глаза встретились.
— Хотела бы я, чтобы ты прожила свою прекрасную жизнь, не зная, что находится по ту сторону реальности. Не зная о темной стороне. — Она сделала паузу. — Но это невозможно. Для своего ребенка я хочу только хорошего, чтобы ты была лучшим человеком, каким только можешь быть. Но чтобы стать лучшим человеком, тебе нужно понять эту тьму, испытать ее, как бы мне это не нравилось.
Я ощутила неприятное покалывание в затылке. Знала, что в жизни Зейна произошло что-то плохое. Мне бы хотелось узнать, что именно, но внезапно я поймала себя на мысли, что мне это не нужно. Но мама была права: я должна узнать.
— Все в порядке, мама. Расскажи мне, — попросила я, изображая уверенность.
Она пристально посмотрела на меня.
— Четыре года назад Зейн встречался с женщиной, которую очень любил. Она была его человеком.
У меня перехватило дыхание, но не только потому, что до мамы была другая. Я не была глупой; Зейн был взрослым, он явно влюблялся и раньше. Суть заключалась в том, что я предчувствовала несчастливый конец этой истории.
— Насколько я понимаю, Зейн четыре года назад сильно отличался от нынешнего Зейна, — продолжила мама. — Он был другим… до всего.
Я так и знала. Наш Зейн был Зейном «после». Потеря расколола его мир на две части, как и мой. Однако у меня создалось ощущение, что его мир не раскололся, как у меня, а был уничтожен.
— Ее звали Лори, — прошептала мама, и ее глаза наполнились слезами. — Ее звали Лори, и она погибла. Не буду вдаваться в подробности, дорогая. И не хочу, чтобы ты о них допытывалась, — попросила она. — Возможно, тебе нужно знать о наличии тьмы, но тебе не нужно в нее погружаться. Но это было плохо. Хуже, чем плохо. И Зейн винил себя. Четыре года он жил с убеждением, что виноват в ее смерти. Он так долго провел в этой тьме, дорогая, что сам стал тьмой.
Одинокая слеза скатилась по моей щеке.
— А потом он нашел тебя, — прошептала я. — Ты стала тем человеком, кто вытащил его из этой тьмы.
Мама сжала мою руку.
— Мы, Лекси. Мы.
— Ненавижу, что ему пришлось пройти через такое, — процедила я, думая о том, как тяжело, должно быть, пришлось Зейну. — Ненавижу жестокость этого мира.
Мама погладила меня по щеке.
— Мир может быть жестоким, — согласилась она. — Но он также может быть и добрым. Достаточно добрым, чтобы подарить мне самую прекрасную дочь на свете. Достаточно добрым, чтобы дать Зейну шанс на счастье. Чтобы дать шанс нам, — прошептала она. — Пока не отвергай этот мир, куколка.