– Эти 60 миллионов – неприкосновенный запас? А как музей зарабатывает деньги?
– Да, это законсервированный фонд: текущие расходы музея покрываются за счет выставочных проектов. Статьи дохода? Продажа билетов, магазины при галереях, где продают каталоги и сувенирную продукцию плюс дизайнерские вещи. Второй финансовый поток – это спонсоры. Только спонсорские средства помогают нам делать большие выставки, благодаря которым Гуггенхейм стал популярным музеем и серьезным брендом. К нам обратились представителей мэрий восьмидесяти городов, желающие построить собственные современные музеи. Для некоторых из них мы сделали комплексный анализ, что-то вроде социокультурного проектирования – изучали архитектурные параметры города, туристическую индустрию… Подобные исследования были проведены для проектов в Австрии, Мексике, Бразилии, Тайване, Гонконге, Сингапуре.
Диапазон музеев расширяется. И у нас, и в Метрополитен успешно проходили выставки моды – Армани, Диора. Показать динамику высокой моды за пятьдесят лет – тоже научная работа. Как и экспозиция «Искусство мотоцикла», отправившаяся после Нью-Йорка в Лас-Вегас. В музей тогда пришли совсем другие слои населения – байкеры.
– Байкеры?
– Ничего удивительного, ведь Томас Кренс не только директор Фонда Гуггенхейма, но и президент мотоклуба при фонде, членами которого являются также Джереми Айронс, Лоренс Фишборн и Денис Хоппер!
– Вот такой банальный вопрос, его много раз тебе задавали по поводу выставки «Москва—Берлин»: почему все тоталитарные режимы, когда укрепляются, давят авангард и насаждают реалистичную пластику, где натурщики с мощными торсами?
– Тоталитарные режимы любят манипулировать народом.
– …и потому поощряют более понятное ему искусство?
– Ну да, ну да… При Гитлере и при Сталине в искусстве Германии и России происходило приблизительно одно и то же. Вот в 1937 году была Всемирная выставка в Париже, и обе страны представили очень похожие реалистичные скульптуры: известные «Рабочий и колхозница» Мухиной – и со стороны немцев фигуры героев. Забавно, что в 1937 году фашисты провели в Германии, в Мюнхене, выставку «Дегенеративное искусство», на которой были собраны лучшие художники всех времен и народов. Авангард туда тоже попал – Кандинский, к примеру… Множество хороших картин немецких художников были изъяты из музеев и проданы в Швейцарию – благодаря чему и сохранились. Видите, книги они жгли, а картинки все-таки продавали. Это было похоже на русскую схему – многие произведения сохранились только потому, что их у большевиков покупали Mellon & Gulbenkian, а также Хаммер и прочие.
– А ты можешь в двух словах объяснить, почему «Черный квадрат» – это искусство?
– Могу. Первый «Черный квадрат», созданный в 1915 году, был революционной штукой. Это стало уникальным явлением в искусстве тех времен, потому что было крайне радикально. Ничего похожего не существовало нигде в мире! Такая минусная энергия, просто черная дыра! Это было тогда непредставимо. Потом он сделал черный круг, желтый треугольник и так далее… Ну а потом началось!
– Уорхол отдыхает! Он как бы ученик Малевича.
– Не только Уорхол. Много было художников, которые обожали Малевича: Dan Flavin, Cy Twombly, Donald Judd. Он вошел в историю искусства как новатор. Это было круто для тех времен. Да и теперь это стоит хорошо. Вот недавно за 20 с лишним миллионов ушла ранняя супрематическая работа Малевича.
– То есть ты реально убежден, что это настоящее искусство, а не разводка?
– Да, да. Это подтверждено многими мнениями и публикациями. Супрематизм – такое замечательное направление в искусстве. Об этом много говорили Сустин, Чашник и Лисицкий!
– Это была твоя идея?
– Не совсем так. Это продолжение политики нашего музея. Уже было несколько связанных с Россией выставок. Это и нашумевшая «Великая Утопия» (1992 год). Мы тогда впервые показали Западу стены театра Шагала, из Третьяковки. У нас в музее была показана коллекция Костаки Георгия Денисовича. Два года назад мы показали «Супрематизм» Малевича. Выставку «Амазонки русского авангарда» посетил президент Путин. Сейчас видишь, очередь стоит под дождем? Люди стоят! Это энциклопедическая выставка от XIII века до сегодняшнего дня. Интересно, что тут выставлены и живые художники… Мертвых-то легко брать. А вот самая сложная часть подготовки такой выставки – это выбирать работы живых. Ну, с номером первым все ясно, по всем рейтингам первый – это…
– Кабаков, конечно.
– Да, Илья Кабаков. А дальше? Вот Эрнст Неизвестный у нас участвует, взяли маленькую бронзу. Эрик Булатов, Наташа Нестерова, Вадим Захаров. Африку (Бугаева) взяли: его работы, фото на эмали, очень интересны, они были на Венецианском биеналле. А вот художники, которые не попали, дико обижены. Например, господин Шемякин.
– Как, Миша не попал?!
– Не попал. И написал статью, что выставка должна называться не «Russia!», а «Russia?», – типа раз без него, то выставка под вопросом. Ну а что делать? Пространство тут ограниченное, надо как-то выбирать, кого-то отсеивать… Что касается обид Шемякина… Он очень умный и толковый человек. У него много заслуг. К примеру, первый альманах всех русских художников-нонкормформистов «Аполлон» был издан им в начале 70-х годов на личные деньги. Он был хороший рисовальщик, но потом начал лепить золотые скульптуры.
– Да-да, помню! Золото и камни высотой так примерно с фут. Они тут рядом выставлялись, в русской галерее на Пятой авеню, с окнами на Центральный парк (она потом закрылась).
– Да… А еще он сделал тысячу экземпляров маленьких колонн с российским гербом наверху и надписью «ВВП» на малахитовой подставке. А в Константиновском дворце он поставил скульптурную группу. Все говорили, что это подарок Шемякина. Наш гид по дворцу однажды шепнул мне: «Хорош подарок, он нам обошелся в миллион баксов». Шемякин стал коммерческим художником.
– Что ж плохого – быть коммерческим. Я вот думаю: может, Шемякина из-за афганских дел не взяли? Он ведь, когда Советский Союз там воевал, ездил туда к моджахедам… А сегодня это как-то не очень.
– Не, не, что ты, политика совершенно не влияла на отбор.
– Это была шутка. А кто еще не попал, кроме Шемякина?
– Илья Глазунов. И Церетели не взяли…
– Вот это да! Как же вам это удалось – не взять Церетели?
– Не буду здесь обсуждать художественный уровень его работ; достаточно сказать, что на выставку мы не взяли ничего.
– Странно! Вы – не взяли, при том что он монумент ставит в Нью-Йорке в память башен-близнецов! Забавный, кстати: такая вертикальная прореха, и капля болтается. Весьма сексуально; хочется думать, автор не имел в виду, что Нью-Йорку – пиздец.
– Нет-нет. Трагического в этом никто не усматривает; люди, наоборот, смеются.
– Действительно, что ж в этом плохого… В такой аллюзии…
– Ну да. Мы вообще много кого не взяли… Один невзятый художник, который живет в Нью-Йорке, написал письмо директору музея: типа он уже был репрессирован, сидел в лагере, а теперь новая политическая репрессия – его не взяли на выставку, и мы, по его мнению, «рабы Кремля». Вот такую херню написал…
– А эта выставка даст, кстати, прибыль?
– Мы некоммерческая организация.
– Некоммерческая? А билеты по 18 долларов – это что?
– В Музее современного искусства и вовсе по 20 долларов билеты, и что с того? Эта выставка нам обошлась в 4 миллиона баксов. 3 миллиона дали спонсоры, а миллион своих мы надеемся вернуть с продажи билетов и каталогов.
– Кто ваши спонсоры, русские?
– Русские. Это Фонд Потанина и «Синтезнефтегаз». Они строят свой имидж. В Фонде Потанина искусством занимаются Лариса Зелькова и Наташа Самойленко. Сам же Потанин возглавляет попечительский совет Эрмитажа. Это, кстати, первый в России музей, где появился попечительский совет.
– Кстати, об Эрмитаже; вот его директор Пиотровский носит шарф даже летом. Это работа над имиджем – или как ты это понимаешь?
– Я могу только сказать, как у него появился шарф. Это я подарил. Когда я занимался пиаром «Люфтганзы», мы заказали партию кашемировых шарфов с эмблемой авиакомпании – с журавликом. И Пиотровский влюбился в этот шарф. Кстати, шарф тогда носил директор Лувра.
– А, так это ты завез в Россию такую моду…
Нью-Йорк. Музей Гуггенхейма. Выставка «Russia!». Тысяча лет русского искусства. По контрамаркам от Ильина пролез без очереди, как в старые добрые времена застоя. Испытал удовольствие. Свинство.
Два впечатления. Хорошее и плохое. Какое сначала? Хорошее? ОК.
Организаторы выставки продемонстрировали не только хорошие менеджерские способности, но и отменный вкус. Продемонстрировали понимание глубин и корней. Природу и источники. Это действительно выставка русского искусства. Это действительно – про Россию.
Я не знаю, как молодежь, а мне прямо по нервам: И. Шишкин «Рожь». Учебник «Родная речь». Второй класс. То есть я к чему: устроители понимают не только первый, художественный слой картин, но и их второе, и третье звучание, значение для русской ментальности, знаковость.
Это действительно антология русского изобразительного искусства. Поднимаясь по спирали, ты продираешься через толщу веков и проживаешь эту нелегкую историю вместе со страной, с народом. Возникает ощущение полноты, целостности, достаточной широты захвата.
Здесь и русская икона, и портретная живопись XVIII века, и академизм с передвижниками, и Серебряный век, и авангард. Затем сталинский «вампир», соцреализм и, наконец, нонконформисты. История всех примирила, всех уложила в ленту времени, так образно и наглядно показанную самой конструкцией архитектурного шедевра Райта.
Как принято говорить в классических текстах – единство формы и содержания.