— Давай так, — предложил майор, — я за твоим носителем, ну, за тобой молодым, пригляжу… Чтобы чего… На всякий… А там, глядишь, тихой сапой и срастетесь со временем в одно целое…
— Насчет приглядеть — дело говоришь! — согласился я. — Насколько я себя молодого помню — покуролесил, по-дурости, изрядно. Пригляди, Филимоныч, в долгу не останусь.
— Та ты это, уже… — опешил майор. — Какой долг? Это я перед тобой всю жизнь в неоплатном долгу ходить буду! Я домой утром позвонил, а… — Его голос неожидан осип и на глаза навернулись слезы, которые он «промакнул», костяшкой кулака.
— С женой все в порядке? — Я добродушно улыбнулся.
Зябликов не ответил, а лишь молча и поспешно кивнул.
— Ну и здорово, что хоть кому-то сумел помочь за такой короткий срок!
— Вадимыч… — Майор облапил мою субтильную подростковую фигурку, повисая у меня на груди. — Я… я…
— А не спеши ты меня хоронить, Филимоныч! — Я отодвинул майора в сторонку, и в моих руках вновь появилась гитара, только на этот раз обычная аккустическая.
— А не спеши ты нас хоронить,
А у нас ещё здесь дела,
У нас дома детей мал мала,
Да и просто хотелось пожить.
А не спеши ты нам в спину стрелять,
А это никогда не поздно успеть,
А лучше дай нам дотанцевать,
А лучше дай нам песню допеть.
А не спеши закрыть нам глаза,
А мы и так любим все темноту,
А по щекам хлещет лоза,
Возбуждаясь на наготу.
А не спеши ты нас не любить,
А не считай победы по дням,
Если нам сегодня с тобой не прожить,
То кто же завтра полюбит тебя?
(https://www.youtube.com/watch?v=9Uiom8VfslI)
— Кто это? — размазывая сопли и слюни по лицу, спросил майор.
— Это «Чайф», старина! Бля, песня на все времена!
— Чайф? — удивился Зябликов, не прекращая всхлипывать. Да уж, накидались мы уже основательно! — А почему я эту песню раньше не слышал?
— Выходит, её время еще не пришло, — печально произнес я, откладывая гитару в сторонку. — Годика через три услышишь. — Я взглянул на опухшую от пьянки морду майора и произнес:
— Хороший ты мужик, Степа! А у тебя дети есть?
— Есть, — всхлипнул Зябликов, — двое: мальчик и… мальчик…
— Ну, бля, кино! — расхохотался я во весь голос. — Береги семью, Степа — и все у тебя будет заебись!
— Уважаю тя, Сережка! — произнес майор, боднув меня головой в плечо. — Настоящий ты мужик!
— Вот, что бывает, когда нажираются до поросячьего визга двое здоровых ушлепков! — продолжая хохотать, я обнял мента за плечи и поцеловал в лысую макушку. — Уважаю, сука! Будущая жизнь у тебя, конечно, будет не сахар, — выдал я прорицание, — девяностые, как-никак, на дворе! Но ты выдержишь! Выдержишь, и выживешь, Филимоныч! А я помогу! Держись за семью, не прогибайся под этот гребаный изменчивый мир… Че смотришь, ментяра? Наливай!
Глава 14
Закончив слезно лобызаться, мы выпили еще по одной, затем еще и еще. Вскоре мои мысли начали путаться — такая ударная доза спиртного оказалась мне не по карману. Хотя мой «сосед», видимо, чувствовал себя бодрячком. И непонятно, по каким причинам его не пронимало так, как вашего покорного слугу.
После очередного стакана, хер его знает, какого по счету, Зябликов спросил меня заплетающимся языком:
— Слу-шай Вад-д-димыч, а ты д-д-действительно там п-п-п-п-побывал?
— Там, это г-где, Степа? — не менее заплетающимся языком ответил я. — Огласит-т-те весссссь ссссписок пжалста!
— В ббубуубубудущем! — с трудом справившись с необычайно «сложным» словом, выдохнул майор. — Чего ты там про грядущую жопу г-г-говорил?
— Знач-ч-ч-чица так, Филиппыч, — произнес я, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся глаза, — бери листочек и записывай! Подробно запис-с-сывай! Ничего не упусти! — распоряжался я. — Я те ща как на духу все бубудущее откр… кро… ю…
Мент засуетился, выискивая чистый лист и ручку. Приготовив писчие принадлежности, он уставился на меня с видом прилежного студиоза, готового конспектировать каждое слово умудренного непреложной истиной профессора. То есть меня.
— Знач… так, Степа, — произнес я, — жопа в пока еще существующей стране советов начнется уже нынешней осенью! Понял?
— Понял… — Кивнул Зябликов, едва не свалившись со своего кресла.
— Блин, это ж опять двадцать пять! — задумчиво произнес я. — Именно с этой жопы я начинал строить свою империю в прошлый раз…
— Империю? Так ты, выходить, царь?
— Бери выше — император, — подбоченился я, — империя всеж, а не хер в стакане!
— А… понял… — буркнул Зябликов, уткнувшись в чистый лист. — Так чего там с жопой?
— С какой жопой? С моей? Если с моей — то все в поряде… Ты чего это, Зябликов? Ты на мою жопу глаз не клади! Я, блядь, не толерантная европейская сволочь, мигом глаз на жопу натяну…
— Да не, — отмахнулся от моего пьяного бреда майор, — я про жопу страны.
— А, извини братан, — гулко стукнув себя кулаком в грудь, произнес я, — тут же совдеп еще, у вас еще педрильные гамадрилы не в почете.
— А у вас чего, там, в будущем, совсем гакнулись? — подохренел майор. — Ты же о реальных пидорах сейчас толкуешь?
— Ну, да, — кивнул я. — Там, куда ни плюнь, так обязательно хоть в одного заднеприводного попадешь! Парады свои сучьи устраивают, в телеящике от них прохода нет…
— Ну, бля, а у нас на это дело статья имеется, — даже с какой-то гордостью произнес майор. — Сто двадцать первая УК РСФСР. До пяти лет!
— Недолго вам осталось, — фыркнул я. — Скоро эти пидорги заполонят всю планету, и бывший Союз в частности… Филиппыч, ты это, не сбивай меня! Записывай, давай! Значит: осень 1990 года — табачный кризис. С прилавков магазинов нахрен исчезнет все курево, а то, что можно будет найти — взлетит в цене в несколько раз! На табак введут талоны, но и по ним можно будет купить одну бурду, типа «вьетнамских палочек» Хо Ши Мина. Так что, закупайся, Степа, на год вперед…
— Помедленней пжалста, я зап… пи… сываю… Как не будет курева? — Заторможенные мозги майора, наконец-то осмыслили мое бесплатно пророчество. — А куда оно, нахрен, денется? У нас же этого табака в Союзе — хоть жопой его ешь!
— А не будет твоего союза скоро, да и не похрен ли тебе? Пиши дальше, писатель…
Как я не пытался держаться, ведь мой «сожитель» вещал менту о будущем, ожидающем всех нас в ближайшее время, но смысл его слов терялся. Мой мозг, одурманенный уже, наверное, бочкой алкоголя, отказывался напрочь воспринимать какую-либо информацию, а особенно её запоминать. Я и не заметил, как отрубился от происходящего. Дальнейшие действия я осмысливал лишь какими-то урывками, включаясь на несколько минут, а после вновь погружаясь в забытье. Реальность происходящего замешивалась с моими бредовыми снами в какой-то абсолютно нереальный коктейль, и отличить одно от другого не было никакой возможности. Я гонял по аду чертей, жарился на гигантской сковородке, набивал драгоценностями и пачками зеленых бумажек старый ментовской сейф, завалваал кабинет майора ящиками с элитной выпивкой и пил, пил, пил, практически не закусывая.
После звонка жены Зябликова, посетившей своего лечащего врача, и заявившей, что она если и не совсем здорова (это выясниться только после детального обследования, анализов и прочей сопутствующей хрени), то явно движется в нужном направлении, глобальная пьянка захлестнула весь ментовской отдел. На рогах ходили все: от ППСников, и до следователей-оперов — порадоваться за начальника хотелось всем. Не смотря ни на что, Зябликова в отделе искренне, если и не любили, то уважали все без исключения подчиненные. Мужиком, как выяснилось, он был отличным и надежным, суровым, носправедливым и за своих сотрудников всегда стоял горой. Так что мусарня гудела, к тому же на шару и с прямого попустительства начальства, что только держись.
В один прекрасный момент моего недолгого просветления, я услышал музыку, доносившуюся с первого этажа. Кто-то живо лабал на оставленном мною в обезьяннике музыкальном оборудовании и пел, таким знакомым голосом:
— Мы настигли ее
Через сто световых лет,
Опорожнили тюбиков не на один обед.
И не один парсек
Наломал бы дровосек,
Если б следовал за нами
Парсек за пять сек.
Мы набрали воды
В колодце черной дыры,
Теперь мы можем миллионы лет
Искать другие миры.
(https://www.youtube.com/watch?v=-BNyCIRkyS4)
— Ксицн, кто у тебя там… в камере… так лихо зажигает? — окликнул шатающегося рядового майор. Развернутая алкоголем до неимоверного состояния и без того широкая русская душа требовала песен.
— Это… тащ майор… с утра волосатиков каких-то приняли… за нарушение общественного пряддд… ка… — с трудом выдавил ППСник. — Песняка ночью давили в непппп…положенном месте…
— Пнятно… — резко кивнул майор и фуражка, чудом державшаяся на его лысой макушке, упала на пол.
— Да эт же, сука, Лагутенко из Мумий Троля! — обрадовано воскликнул я, видимо узнав звучащую мелодию. — Черная дыра! Во, бляха, не ожидал, что так встретимся….
— Ты их что, знаешь, Вадимыч? — спросил майор.
— Ну да. Очень известная, между прочим, группа, на весь бывший Союз и не только…
— А п-п-почему бывший, тащ… тащ…? — Встрял в наш разговор стоявший рядом рядовой Косицин.
— Отвали, Косицин! — оборвал его майор. — Если бывший, значит усе — фьють… — Майор изобразил что-то неопределенное, шевеля в воздухе пальцами руки. Видимо это и должно было обозначать это самое пресловутое «фьють». — Не нервируй меня! А если она известная, то почему я о ней не знаю? — обратился ко мне майор.
— Все по той же причине, Степа, — ответил я, — их время еще не пришло!
— А придет?
— Придет. Зуб даю!
— Так пойдем, послушаем? — предложил майор.
— А я о чем? Слушай, Филиппыч, а вас актовый зал есть?