Когда шум двигателязатихает, второй пилот выбирается из кабины.
— Вот, батя, — говоритон, потягиваясь:
— В этот край таежныйтолько самолетом можно долететь[3]…
— Можно, — соглашаюсь. —Но можно еще на машине: от моей деревни — два часа. Да и на велосипеде — задень вполне можно добраться. Если, конечно, ни к кому в гости не заезжать…
— Извини, отец! — этопервый пилот: — Мы тут поспорили из-за встречного: Ан-2 или Як-12? Подлетели —конечно, Ан-2… Ну и с дороги немного сбились — не местные ведь… Сейчасбыстренько подзаправимся и — дальше…
Однако подзаправитьсянам не удалось — горючего не было, и машину за ним собирались отправлять толькона следующий день.
Разместились в ветхомдеревянном домишке, над входом в который кто-то написал мелом: «Hotel» ипририсовал пять звездочек.
Первый пилот пошелзаниматься самолетом — Ан-2 следовало закрепить, чтобы не унесло ветром.Второй, как самый молодой, побежал в поселок за продуктами, а мне выпало топитьпечь. Готовых дровишек не было: диспетчер дал бензопилу и показал остаткибревенчатого сарая, определенного под топливные нужды. Две стены древнегосооружения были уже почти полностью выпилены нашими предшественниками, частичнопострадала и третья стена, но крыша отчего-то сохраняла свое правильноеположение в пространстве.
Диспетчер смотрел накрышу с мрачной настороженностью и, похоже, видел в ней что-то мистическое.
— Все падает, а она — непадает, — сказал он тихо, словно боясь потревожить ее, и растерянно оборотилсяко мне.
— Ничего, когда-нибудь иона упадет, — успокоил я диспетчера.
Но и после новогоущерба, нанесенного третьей стене, крыша не развалилась. Конечно, и древесинапрежняя была хороша, и плотники прежде посмекалистее нынешних были, однако,несмотря на все это, перед Ньютоном становилось крайне неловко: ну,действительно — все падает, а она не падает…
Избушка была таквыстужена, что толком прогреть ее не удалось: спать легли в верхней одежде идаже в шапках. Дымоход не перекрывали: дважды за ночь я вставал, подкладывалдровишек, и к рассвету мы смогли снять ушанки.
А утром прилетелвертолет, и на борту его был тот самый охотник. Вертолетчики рассказали, как им«случайно» удалось узнать, что старик совсем плох, и они прихватили его, чтобыдоставить в больницу — в свою, ведомственную, находившуюся как раз в том самомпоселке при газокомпрессорной станции, куда "по случайности" попалимы. И «случайно» начальству срочно потребовалось направить вертолет именно вэту точку, и «случайно» в больнице дежурил именно тот врач, который бывал устарика на рыбалке, знал его хвори… Тут, помнится, все они заметили, что«случайностей» для одного раза неправдоподобно много, и смущенно затихли.
Потом старика перенеслииз промозглого вертолета в избушку. Он был очень слаб, однако на исповедь ипричащение сил хватило. Во время соборования сознание стало угасать, и когдадиспетчер, не дозвонившись до спящей больницы, направился за дежурным доктором,я предупредил, что врач может уже и не приходить, но медицинское заключениепусть выпишет. А мне пора было читать Канон на разлучение души от тела.
Врач пришел. С готовыммедицинским заключением, но пришел.
— Удостовериться, —словно извиняясь, объяснил он мне.
Мог не объяснять:«удостоверение» в виде медицинской бутылки с делениями до пятисот граммовторчало из кармана старенького пальто.
— Что ж, — говорю, —доктор, у вас пробочка-то резиновая? — и указываю на сосуд. — Она своим запахомвесь напиток может испортить.
— Не извольтебеспокоиться: пробочка завернута в полиэтилен, да и вообще я только что иземкости перелил — все предусмотрено, — и достает из другого кармана стопкумензурок: — Помянем?..
Но прежде чем помянуть,мы еще скинемся и отправим доктора за столярным изделием, придет больничнаянянечка и обмоет усопшего, в свой черед совершится чин отпевания, и диспетчерсбегает к пожарному щиту за горсткой песка, которому суждено будет статьпогребальной земелькой…
Вот тогда и помянемстарого промысловика: диспетчер, доктор, столяр, нянечка, я и четыре пилота.Потом приползет МАЗ с многотонной цистерной — ему ехать на нефтебазу как размимо моего дома. Прощаясь, пилоты поинтересуются насчет нагромождения«случайностей», и я, поторапливаемый сигналами автомобиля, отвечу им на ходу,что ничего случайного не бывает, ну а когда дела наши восходят к сферамнебесным, то события начинают развиваться и вовсе с неотвратимостью падающегопарового молота… И в этот момент крыша сарая рухнула.
— Все ж-таки упала, —растерянно прошептал диспетчер, глядя на оседающее облако снежной пыли.
Я попросил докторасильно не увлекать пилотов «удостоверением», потому что когда-никогда горючеепривезут, и надо будет лететь…
— Все продумано, —заверял меня доктор.
— Так что же в немнебесного — в мужичке этом? — не унимался один из летчиков.
— Душа, — отвечал я,стараясь перекричать хриплое рокотание бензовоза, к которому мы приближались —и я, и провожавшая меня кавалькада.
Летчик непонимающе пожалплечами.
— Ты знаешь, сколькостоит душа?
— Так разве ж у нееможет быть стоимость? — усмехнулся пилот.
— "Какая пользачеловеку, если он весь мир приобретет, а душе своей повредит?" — сказалГосподь… Она дороже, чем весь мир, понимаешь?..
— Его душа? —переспросил он, кивая в сторону домика, где мы оставили охотника.
Водитель МАЗаперегнувшись через сиденье, нетерпеливо приоткрыл дверцу кабины.
— И его, и твоя, и моя,— прокричал я, забираясь в кабину.
— Ты уж, отец, извини, —досадливо сказал водитель, когда мы тронулись, — я бы, конечно, подождал, ноГранька — ну, которая горючку отпускает, — такая стерва: если до трех часов неуспеешь бочку залить, пиши — пропало: то обед у нее, то учет, то еще фигнякакая-нибудь…
Крест
Явления, именуемыестихийными бедствиями, посылаются нам не иначе как для того, чтобы мы хотя быиногда вспоминали, кто здесь Хозяин. При этом события, совершающиеся с нами вовремя таковых бедствий, могут иметь необыкновенно важное значение… Могут,впрочем, и не иметь…
В тот вечер случиласьстоль сокрушительная метель, что автобус, выехавший со станции довольно резво,вскоре вынужден был сбавить скорость и едва полз по заметенной дороге. Потом ивовсе встал, упершись в глубокий сугроб. Сдав назад, водитель несколькоразогнал автобус, чтобы с ходу преодолеть препятствие, однако мы вновь вочто-то уткнулись, и мотор заглох. Мы и не знали еще, какая долгая чередаиспытаний и потрясений ожидает всех нас…
Пара мужичков, стоявшихвпереди и помогавших водителю угадывать направление движения, вышли, чтобыоценить ситуацию. Оказалось, что в сугробе — занесенная снегом легковая машина,а в машине — женщина. Женщину поначалу даже посчитали невозвратно замерзшей, ноона была жива и, оттаяв в теплом автобусе, рассказала, что муж ушел в деревнюза трактором, и было это уже очень давно, так что горючее в машине кончилось, ипечка перестала работать.
Водитель наш повинился,что нечаянно стукнул ее легковушку, однако женщина устало отвечала, что не мыпервые, что до нас в нее бился большой грузовик, и ей уже до этого нет никакогодела, лишь бы согреться.
Пока она согревалась, мыпредались обсуждению видов на будущее, и получалось, что оставаться в автобусеникак нельзя, потому что и у нас горючее скоро кончится. Пошли в деревню, огникоторой иногда угадывались за метелью. Идти надо было километра полтора, но вснегу по пояс, и мы преодолевали их четыре часа. Посреди пути возник волк: мысбились в кучку, чтобы он не смог напасть на кого-нибудь из отставших и,похоже, привели хищника в замешательство — тот сделал несколько прыжков всторону и, увязнув в сугробе, полег… Потом, правда, выяснилось, что это мужмороженой женщины, ходивший в деревню: никакого трактора он, конечно, недоискался, а нас принял за волчью стаю. Ему, понятное дело, было куда страшнее,чем нам: против нас — "волк"-одиночка, а против него — ораванепомерной численности…
Перед выходом вфаталистическое путешествие мы несколько раз пересчитывали друг дружку и всепочему-то с разногласиями. У водителя получалось тридцать четыре, но он, изскромности что ли, забывал сосчитать себя. Двое городских мужичков, назвавшихсякандидатами каких-то наук, настаивали на цифре тридцать, но они были стольблизоруки, что не вызывали доверия в ответственном деле. Длинный дядька —электрик из нашего колхоза, досчитывал и до сорока, однако он находился вподпитии и оттого мог страдать склонностью к преувеличениям… Сошлись натридцати пяти. Завидев такую стаю, мужчина вполне мог умереть от разрыва сердца.Но выжил и стал тридцать шестым.
Все остальные мытарстваэтого вынужденного подвижничества были тягостно однообразны: пробиваясь черезснежные гряды, нанесенные поперек нашего пути, люди подчас совершенновыбивались из сил и падали. Их вытаскивали из сугробов и заставляли идтидальше. Да еще, известное дело, человек в таких обстоятельствах теряет болевуючувствительность и легко обмораживается. А тут как раз: в рукавицах — снег, вботинках — снег, лицо — залеплено снегом…
В конце концовдобрались. Разбудили незнакомую деревню и стали размещаться на постой. Мневыпало — с длинным электриком и двумя кандидатами. Хозяйка — коренастая женщиналет шестидесяти пяти — суетилась, разогревая чай, какую-то еду и одновременнопристраивая на печи нашу одежду и обувь. Когда ученые люди вышли понеобходимости в коридор, она спросила, выставлять ли бутылочку. Я отказался.Электрик поддержал меня, но изложил особое мнение:
"Мы с батюшкой втакое время не пьем, а те двое, — он указал на дверь, за которую ушликандидаты, — вот они — очень уважают. Но, сама понимаешь, мужики городские,деликатные, так что если начнут из себя строить: мол, не пьем, и в таком роде —не тушуйся, наливай. Ну а я… так, маленько, чтобы гостей уважить". Ни проэтих людей, ни про их отношения с электриком мне не было известно совсемничего, и потому я не обратил ровным счетом никакого внимания на происходящее.